Обними меня на рассвете

— От твоего существования без секса? Я совершенно уверен, что ты получаешь свою долю с тех пор, как она поселилась под твоей крышей.

Он не смог скрыть горечи в голосе.

— Да, и если это чертовски раздражает тебя, что ж, очень жаль, сэр Галахад. Но она заговорила со мной о Клятве, потому что намерена отпустить меня. Навсегда. Как ты и сказал, ее сердце выбрало, и это был не я.

Шок поверил, что Анка намеревается разорвать их связь?

— Кто-нибудь, дайте этому парню награду, — распорядился Шок. — Именно. Как еще я могу быть свободен, чтобы любить кого-то другого или что там у нее в голове крутится?

— Но почему именно сейчас? Это может убить ее.

Мощные руки сжались в кулаки.

— Я не думаю, что эта идея беспокоит ее так же, как тебя или меня.

Черт возьми!

— Она ни хрена со мной не говорила.

— Добро пожаловать в клуб. Она действительно уже не та женщина. Ее независимая жилка теперь в милю шириной.

— Очевидно.

Лукан расхаживал взад-вперед, пытаясь осознать все это и понять последствия.

— Значит, Анка произнесла связующее слова и… надеялась, что я увижу твою связь?

Он кивнул.

— Тогда потеряй свою проклятую гордость и навечно осуди ее, чтобы, как только моя связь с ней будет разорвана, тебе было уже все равно. Это мое предположение.

Он фыркнул.

— Этого никогда не случится.

— Ты правда любишь ее?

Повернувшись к Шоку, как будто он сошел с ума, Лукан нахмурился.

— Как ты можешь сомневаться в этом?

Шок посмотрел на него так, словно тот потерял все остатки здравого смысла.

— Ты едва ли потребовал, чтобы она вернулась к тебе после того, как она исцелила тебя от траура по твоей паре. Ты оставил ее со мной и не боролся. Что еще можно подумать, кроме того, что твоя гордость была важнее твоей любви к ней?

Речь Шока жалила. Хуже того, Лукан понял, что в этом может быть зерно истины. Он был так разбит и зол, когда понял, что Анка не вернулась домой к нему, и предположил, что она отвергла его из-за провала, который он не мог вынести. Она разбила ему сердце. И он был слишком горд, чтобы спросить почему.

— Теперь ты видишь? Она плакала, когда несколько дней назад случайно телепортировалась в ваш дом и обнаружила, что ты привез туда суррогата.

Она видела, как он вел кого-то еще в их дом, пока готовился закрыть глаза и притвориться, что он больше не один. Осознание того, что он причинил ей сильную боль, пронзило его сердце горькой яростью. В тот день он отчаянно пытался доказать, что может удержать кого-то еще в этих четырех стенах, которые Анка все еще преследовала своим присутствием. И он с треском провалился. Один взгляд на Анку — и все мысли о другой женщине улетучились.

Теперь оставалось только сожалеть.

— Я вижу, ты начинаешь понимать. Ты оставил меня собирать осколки и обвинил ее в том, что она осталась со мной, хотя ты почти не показывал, что она имеет значение.

— Это же чушь собачья. — Лукан толкнул его в грудь. — Я умолял ее вернуться домой.

— Один или два раза. Но ей было больно и страшно. Она нуждалась в утешении. Когда ее дух был сломлен, ты слишком легко воспринял ее отказы. После этого, черт возьми, как она могла поверить, что ты действительно заботишься о ней?

Когда, черт возьми, Шок стал доктором Филом?

— Это совсем нетрудно, глупый болван, когда я могу читать ее гребаные мысли.

Да, это так.

— Зачем давать мне столько полезных советов, когда она теперь твоя пара? Чары Морганны исчезнут, и тогда ты сможешь оставить ее себе.

Шок вскинул руки вверх:

— Ей нужен вовсе не я. И я не возьму ее по доброй воле. Неужели тебе так трудно поверить, что я готов на все ради нее?

В этот момент?

— Нет, но разве какая-то часть тебя не задается вопросом, может, со временем ты сможешь заставить ее полюбить тебя?

— Она уже любит меня, — заверил его Шок, абсолютно уверенный в этой оценке. — Но не так сильно, как она любит тебя. Мне чертовски больно это говорить, но ради нее я так и сделал. Не заставляй меня сожалеть об этом.

Лукан ошеломленно кивнул. Шок был не совсем таким, каким он думал или ожидал. Его чувства к Анке отодвинули эти слои и показали кого-то более человечного, более чувствительного…

— О, черт! Ты ведь не считаешь меня чувствительным.

По лицу Шока пробежала сердитая гримаса.

— Не беспокойся, — соврал Лукан.

— Впечатляюще. А теперь отвали.

После всего, что ему рассказал Шок?

— Конечно. С удовольствием. Не стесняйся сделать то же самое.

— Как только она поправится, обязательно.

Они оба уставились на Анку, которая тихо вздыхала, ворочаясь на мягких простынях. Она нуждалась в его прикосновениях. Лукан понимал это интуитивно. Ему было больно класть руку на ее обнаженную кожу, в то время как ее подпись расплывалась от доказательства ее связи с Шоком. Но дело было не в нем, и Шок поставил его на место.

Упав на колени рядом с кроватью, он обхватил ладонями щеки Анки.

— Я здесь, любовь моя. Оставайся с нами. С тобой все будет в порядке.

По крайней мере, он надеялся, что это правда.

— Милли скоро будет здесь! — крикнул Брэм с лестницы. — Сабэль тоже вернется, чтобы посмотреть, сможет ли она успокоить Анку своими способностями сирены.

Идеально. Почему, черт возьми, он не подумал об этом раньше? Может, Сабэль сможет успокоить Анку и помочь ей пережить разрыв пары. Он молился. Мир без Анки… он покачал головой и попытался успокоить ужас в животе. Знать, что она находится под крышей Шока, было невыносимо и ужасно, но, по крайней мере, в глубине души он всегда знал, что у него будет шанс поговорить с ней снова. Если она не выживет сейчас, Лукан тоже не думал, что выживет

— Мы должны верить, что она справится, — проворчал Шок, хмуро глядя на нее. — Чертовски ненавижу, когда она вот так бледнеет.

Да, Лукан тоже это ненавидел.

— Послушай… траур по паре, — Шок сглотнул, — это действительно чертовски ужасно?

Лукан поднял голову, понимая, что Шок вскоре переживет то, что он пережил после того, как Матиас разрушил его связь с Анкой. В любой другой день он бы радовался при мысли о том, что этот мудак испытывает боль. Сегодня все это было маловажно.

— За гранью ужаса. Я не помню ничего, кроме постоянной агонии, пустоты внутри, которую ничто не могло заполнить, мучительного горя и ярости, что не мог умереть.

— Действительно звучит чертовски ужасно.

И Шок выглядел нервным из-за этого.

— У меня нет никаких ободряющих слов.

— Тогда дай мне что-нибудь, мужик. Если я потеряю гребаный рассудок, сделай мне одолжение?

В этот момент, как бы Лукану ни было неприятно это признавать, он был в долгу перед Шоком.