Оболочка разума

– А вы кем работаете? – осторожно спросил доктор Рыжиков.

– Посудомойкой в «Юности», – резко ответила она, понимая, что посудомойка – не кандидат искусствоведения. – Кем же еще? Вот руки, видите, до мяса разъедает. От химии с горчицей. Одно благо, что через день. Не знаю, сколько еще выдержу. Обещают в разделочную перевести… – Она значительно поджала губы, давая знать, что тоже кой-чего стоит. И показала руки, изъеденные горчицей и химией.

– А сколько зарабатываете? – Доктор Рыжиков решил, что родительский комитет так родительский комитет.

– Семьдесят пять новыми оклад, – села она, показав все, необходимое для домашних условий. – И ноги преют в резине. У нас у всех, девушек-мойщиц, даром потом ревматизмы? Кто в зале и в кухне, совесть совсем забыли. Работа чистая, на людях, крахмальные фартуки, чепчики… В день по тридцатке можно хапнуть. Без мяса настоящего, а не каких-то там костей, со смены не уходят. А нам, мойщицам, если раз в год курочку дохлую дадут или гнилых мандаринов, так потом год попрекают…

Женька Рязанцев сопел от стыда. Он стиснул зубы. Нет бы сидела молчала. Мало, что суется со своими руками, так еще и с ворованными курами. Только и разговоров, кто да что спер из ресторана. Болтайте при своих, а при человеке зачем?

– Ну хорошо, – пришел ему на помощь доктор Рыжиков. – Понятно. А на учебники хватает? На тетрадки?

– А нам бесплатно выдают, – похвасталась она. – И половинное питание. Как малообеспеченным. Если бы хоть алименты шли, а то как гавкнулся четыре года, так ни слуху ни духу… Может, бабу нашел, живет как у бога за пазухой… Лучше бы сразу под поезд, чтоб пополам переехало…

И снова перешла от слов к слезам.

Женька содрогнулся от алиментов, как от ожога. Он ненавидел это унизительное слово. Пора было кончать его мучения. Но доктор Рыжиков не знал, с какого бока. «Если бы кто-то отказался от своих показаний… – преследовал его голос одного криминалистического чина. – Это можно было бы рассматривать как вновь открывшееся обстоятельство…» Если так можно выразиться на их крючкотворской тарабарщине. «Если бы кто-то…» Женькина мать этот «кто-то» и есть. Та самая соседка Чикиных, которая все видела и слышала. Что в таких случаях говорят, доктор Рыжиков просто не знал. «Правду вы сказали или нет?» Да ему просто в рожу плюнут после таких слов. Потому что про себя каждый точно знает, что он-то говорит самую правду.

Он потоптался у порога. Может с Женькой нужно позаниматься, подтянуть предметы, посодействовать в чем?

– Уж вы посодействуйте! – обрадовалась мать. – Уж вы возьмитесь за него! Человек-то порядочный, сразу видно. Может, вам курочку импортную для семьи надо или помидор банку болгарских?

34

– Но самое поразительное, что нас с вами просто не существует, – сказал присутствующим доктор Рыжиков.

Присутствующие осмотрели друг друга. Сулейман, Сильва Сидоровна, рыжая кошка Лариска, доктор Коля Козлов, преданно глядящий Чикин. Каждый был вполне видимым.

– Ремонт-то здесь должен начаться только будущей весной. А наше скудное оборудование дадут в третьем квартале. Или в четвертом. Еще не решили. Мы с вами стоим в безглазой развалине без пола и без стен, где свистит холодный осенний ветер…

– Привидения в замке Лукича, – четко сформулировал Коля Козлов. – Вообще-то обмыть надо. А то с покойника начнете.

– Типун тебе на язык, тьфу! – вырвалось у Сильвы Сидоровны.

– Вот это и есть подпольное предприятие, – мягко сказал Сулейман. – А вы спрашивали, откуда они все берут. Теперь у вас будут спрашивать. То есть у нас…

– А мы свои фонды получим и вернем долги, – пообещал доктор Рыжиков. – Больному Самсонову сообща печку отремонтируем, забор восстановим…

– По мордам мы получим, если не обмоем, – убежденно сказал доктор Коля.

Сильва Сидоровна бросила на него один из самых своих свирепых взглядов.

– Вот свой и приноси! – огрызнулась она в дурном предчувствии траты сокровенного спирта.

– А у вас в Баку, как там, – с интересом посмотрела рыжая Лариска на Сулеймана, – насчет подпольных сумочек – водятся?

– Не смотрите на него так огненно, Лариса, – предупредил доктор Рыжиков. – Он скромный честный труженик и с мафией не связан. Примерный семьянин.

– Да не нужен он мне, – тряхнула она рыжими кудрями. – У меня муж пока дома… Мне сумочка нужна. Из крокодиловой кожи.

– Пожалейте крокодилов, Лариса, – заступнически вздохнул доктор Рыжиков. – Они и так льют крокодиловы слезы.

– А вот крокодилы, между прочим, вас не пожалеют, – ответила она дерзко, по отношению к своему прямому начальству. – Ядовитовна вчера на планерке сказала, что этот домик ей нужен для физкультурной терапии. У нее больные, мол, ведут неподвижный образ жизни, это им вредно, а упражняться негде. А тут такое помещение со шведской стенкой простаивает, неизвестно, когда понадобится.

– Надо начинать операции, – командирским голосом сказал доктор Рыжиков.

Собственно, это он вел свое первое оперативное совещание. И все, что он тут говорил, подразумевало то, что говорят в таких случаях начинающие и бывалые руководители. Что надо быть внимательным к состоянию больных, вежливо с ними обращаться, соблюдать производственную дисциплину, беречь казенное имущество и экономить лекарства и перевязочные материалы.

– Значит, жметесь? – спросил Коля Козлов по существу дела и нехотя полез в карман брюк под халат. Оттуда появилась бутылочка-четвертушка, очень удобная для переноса. – Мензурки хоть у вас есть?

Первой жертвой был намечен Чикин. Для облегчения головы ему надо было разорвать какие-то спайки методом продувания воздуха через позвоночник, если так можно выразиться. Может, и лицо станет не таким уж багровым. Чикин молчаливо согласился быть первым. Его благодарность могла пойти и дальше. Кроме того, от него требовалось находиться в эту ночь при Жанне, пока Сильва Сидоровна додежуривает на старом месте, и никому постороннему ни под каким видом не отпирать ночью двери. Пароль: «Нет ли свежих бараньих голов?» Отзыв: «Имеем только свежие позвонки».

– Вот теперь все тик-так, – вытер Коля Козлов рот своей белой докторской шапочкой. – Всего пятнадцать граммов, а спуск на воду по полной форме. Теперь не утонет. Можете начинать навигацию.

На прощанье доктор Рыжиков нечаянно спросил у первой жертвы:

– А эта соседка ваша… свидетельница…

– Рязанцева? – с какой-то вдруг надеждой спросил Чикин.

– Зачем ей врать-то надо было? Она с вами ссорилась?

Чикин развел руками. Лоб пересекла морщина недоумения. Он словно решал неразрешимую шахматную задачу, не умея играть в шахматы. Никогда он не ссорился с Женькиной матерью, никогда она не обижалась на него.

– Она вообще женщина неплохая… Сына воспитываеть старается…

Сердце доктора Петровича еще раз благодарно дрогнуло – как всегда, когда он встречался с самым достойным неумением этой жизни. Неумением держать зло.

…И весь их прекрасный план – кого оперировать первым, чтобы почин был удачным, кого следующим – рухнул той же ночью. Как рушатся многие и многие прекрасные планы.

Доктор Петрович бился в дверь своего детища, забыв про отзыв и пароль. Чикин, наоборот, про пароль хорошо помнил о ожидал указания насчет свежих бараньих голов. И даже начал благородно подсказывать, так как узнать-то он доктора Рыжикова узнал, но опасался пострадать за нарушение устава. Но доктор Рыжиков в сей раз был неузнаваем. Он только ломал дверь плечом и повторял: «Откройте, Чикин!»