Оборотень на щите
Шрифт:
А еще он слушал, как Свейта стонет. Нюхом распознавал, как набухает и гуляет у нее внутри жаркий стыд, изумление, наслаждение, забвение…
Потом последние отзвуки злости и отвращения пропали из ее запаха. И Ульф встал, выпрямляясь. Отловил Свейтины ладони, прошелся по каждой языком. Сдавил ее запястья, следом ткнулся в узость входа ноющим копьем…
Два тягучих рывка, и Свейта вздрогнула. Поднялась с досок, цепляясь за него. Под его локтями затряслись белые коленки — а потом внутри тела Свейты рассыпалась судорога. Прошлась по его копью поцелуями, гладя закаменевшую
Ульф рыкающе выдохнул. Забыл вдруг о своей вине — и ее обиде. Опять отловил одну из ладоней Свейты, ласково придавил клыками кожу на тонком запястье. И размашисто качнулся, входя в нее, пьянея от трепета женского тела. Радуясь его тугой нежности — и беспамятству в карих Свейтиных глазах…
ГЛАВА 8
Когда Ульф переступил порог зала для пиров, там уже заканчивали разносить блюда с мясом. Он направился к дальнему столу, не оглядываясь на жену, шагавшую сзади.
От Свейты пахло светлой печалью. А еще цветочным отзвуком желания. Ульф грустил вместе с ней, спокойно глядя на оборотней — сидевших за столами по правую руку.
Волки тоже чуяли запах Свейты, но никто не унизил собрата сочувственным взглядом.
Отмахав шагов двадцать от двери, Ульф заметил Хальстейна. Тот уселся слева, среди людей и альвов. Рядом с ним примостилась Сигвейн. Увидев нового конунга, она почтительно склонила голову.
Придется позвать их за свой стол, мелькнуло у Ульфа. Людям не понравится, если на арвале своего отца Хальстейн будет сидеть простым гостем. А Сигвейн приглашена им…
— Хальстейн, — бросил Ульф, останавливаясь. — Прошу, сядь за мой стол. Я хочу сдвинуть с тобой чаши в память о доблестном конунге Олафе.
Хальстейн поднялся — но из-за стола не вышел. Ответил, сверкнув серыми глазами:
— Я не могу оставить в одиночестве ту, кого сам пригласил на арваль…
— Пусть сестра альвийского конунга тоже сядет с нами, — чеканно проговорил Ульф.
От людей, разместившихся по соседству с Хальстейном, пахнуло ненавистью. Но сейчас эта вонь текла мимо него. От собственной кожи тянуло Свейтой — ее поцелуями, ее возбуждением. Запахи, лепестками увядавшие на его груди и шее, словно укрывали доспехом…
Жаль, что это ненадолго, подумал Ульф. Скоро все выветрится.
Он дождался, пока Сигвейн встанет. Выслушал ее благодарственные слова и пошел к своему столу. Отец с дядей уже пересаживались, освобождая места справа от конунга — для приглашенных.
Нельзя расслабляться, подумала Света, смерив Сигвейн взглядом.
Затем она зашагала вслед за Ульфом, прикидывая, чего теперь ждать от альвов. Да еще бляхи, о которых муж рассказал по дороге в зал, смущали…
Ульф указал Свете на место слева от огромного стула, укрытого темной тканью. Пробормотал, усаживаясь:
— Вставай, если встанут все. Только не тянись ко мне с чашей.
Она, кивнув, опустилась на сиденье. Сразу припомнила, как муж говорил Хальстейну — хочу, чтобы мы сдвинули чаши…
Похоже, здесь это позволено только мужчинам, мелькнуло
у Светы. С женщинами чокаться запрещено? Или запрещено именно на арвале?Подошедший Хальстейн сел справа от Ульфа. За ним устроилась Сигвейн. Света, настороженно проследив за ней, покосилась на Сигульфа.
Брат мужа, сидевший слева, тут же остро глянул на нее. И снова уставился перед собой. Затем Света встретилась взглядом с Ингульфом, примостившимся за столом в отдалении…
А в следующий миг Ульф встал. Прокричал:
— Выпьем за конунга Олафа. Я уверен, что он сейчас пирует в Вальхалле. Пусть Олаф поднимет там чашу за наше здоровье. А мы здесь помянем его. Лейте хмельное рекой… где не плачут мужи, там заплачут чаши.
— Слава конунгу Олафу, — грянули гости в зале, вскакивая на ноги.
Света тоже поднялась, разглядывая приглашенных.
Люди, оборотни, альвы — все чокались, безжалостно расплескивая по столам выпивку. Лишь альвийские девы сразу подносили чаши к губам. Молчком, скромно опустив глаза.
И Света поступила так же. Глотнула терпкого вина, села. Еще успела отрезать мяса, положить кусок на тарелку Ульфа — и поймать его взгляд, в котором плавала лукавая, теплая насмешка…
А следом поднялся Хальстейн, и Света снова встала. Сын Олафа перечислил битвы, где дрался старый конунг. Закончил уже знакомыми словами:
— Где не плачут мужи, там заплачут чаши.
— Слава Олафу, — рявкнули в зале.
Зазвенели чаши, по столам потекли ручейки вина и эля. Заметались рабыни, разнося полные кувшины.
Света отпила немного и села, косясь на лужицу за своей тарелкой — появившуюся, когда Сигульф чокнулся с Ульфом.
Пьяные реки, замена слез, пролетело у нее в уме.
Потом Света снова потянулась к запеченной свиной туше, вокруг которой на подносе багровело ожерелье из горок моченой брусники. Отрезала кусок мяса уже для себя, подхватила его, прижав ножом и ложкой — и вдруг заметила пустую тарелку Сигульфа.
Брат мужа наполнял свою чашу, не обращая внимания на еду. Света, почему-то ощутив неловкость, подсунула отрезанный кусок на тарелку деверя. Сигульф в ответ плеснул ей вина. Чаша была почти полна, на столе появилась новая лужица.
В зале уже встал ярл Скаллагрим — и Света снова поднялась. Ярл закричал о железной руке и недреманном оке, с помощью которых Олаф охранял Эрхейм. Затем слово взял следующий ярл. Он рассказал о распрях из-за земель и ворованных дочерей, которым положил конец умерший…
Сигвейн молчала, и Света перестала коситься в ее сторону. Закатил длинную речь ярл по имени Грюдди. А потом, в очередной раз опустошив чашу, Хальстейн внезапно спросил:
— Как там мой двоюродный брат Сигтрюг, конунг Ульф? Не бушует в темнице?
Ульф, не поворачивая головы, бросил:
— Сигтрюг онемел. Но он жив, на нем нет свежих ран, и за ним присматривают.
— Рад это слышать, — неспешно проговорил Хальстейн. — Раз Сигтрюг невиновен, и в колдовские козни его впутала Хильдегард… тогда я не должен забывать о родиче. К тому же тетка Сигню скоро явится ко мне, прося заступиться за сына. Как ты с ним поступишь, конунг Ульф?