Оборотень на щите
Шрифт:
— Кто велел? — одними губами спросила Света, уже потянувшись к рабыне.
Верней, к ее ладоням. Мимо руки Ингульфа, мимо его когтей, мимо…
В сгущавшихся сумерках морщинистое лицо рабыни походило на потрескавшуюся маску. С этой маски загнанно сверкнули глаза.
— Красивая, что здесь была, — сипло прошептала женщина. — Альвийка. Сказала, что надо поговорить…
Сложенные лодочкой ладони рабыни раскрылись, как раскрывается сложенный лист. И Света окаменела.
На мозолистой коже лежала сережка. Поблескивала длинная петля, приделанная к небольшому золотому яблоку. Сверху округлый бок яблока точно взрезали ножом — крест-накрест,
На изгибах трепетали жирные желтые блики. Догорал закат, дрожали руки рабыни…
А в перекрестье порезов мерцал камушек — оранжево-охряный диск, с черной каплей в центре. Вокруг диска проступало что-то бело-розовое, помеченное кровавыми жилками.
Оправленный в золото, с ладони рабыни смотрел на Свету глаз Ульфа. Сверкавший янтарем так, словно по-прежнему горел в глазнице оборотня.
Ей казалось — она все тянется, и не может дотянуться. Скрюченные пальцы тряслись. А потом ладонь Ингульфа выхватила сережку из-под ее рук.
И глаз мужа перестал смотреть на Свету.
— Тихо, — пробормотал Ингульф, свободной рукой сжав ее плечо. — Держись, Свейтлан. Тебе нельзя плакать, слезами тут не поможешь. Помни, что тебя могут увидеть, и прибежать сюда. Сейчас надо решить, что делать дальше. Я предлагаю все рассказать Сигульфу.
— Нет, — придушено выдавила Света.
В уме у нее мелькнуло — этого делать нельзя. Но в одном Ингульф прав. Решать, что делать дальше, надо сейчас. Прежде, чем об этом узнает Сигульф, или Хальстейн с ярлами. Или Локки.
Потому что от этого зависит жизнь Ульфа.
Ингульф придирчиво повел носом, глядя на Свету. Затем посмотрел на рабыню. Тихо спросил:
— Где и когда ты получила сережку от альвийки? Знаешь ее имя? Она была одна?
— Ту-ут, — прошепелявила рабыня.
Сдвинутых рук она не опустила, и ладони по-прежнему тряслись в полуметре от Светы.
— Тут я видела ее. Одну. Шла, а меня позвали. Она в дверях мастерской стояла… этих была мастерская, темных альвов. Сигвейн. Говорят, она сестра альвийского конунга…
— Повтори все, что сказала тебе Сигвейн, — негромко потребовал Ингульф. — Слово в слово.
— Мало говорила, — голос рабыни тек прерывистым шелестом осенней листвы. — Приказала отдать новой дротнинг то, что вложила мне в руку. А еще велела передать — нам с тобой надо поговорить. Надень сережку и услышишь весть. Следом альвийка ушла в мастерскую, а я побежала искать тебя, дротнинг…
Из этих слов Света выхватила главное — "надень сережку и услышишь весть".
Волна ужаса заново омыла ее. И быстро отступила.
Так нельзя, подумала Света с ненавистью, вдруг вскипевшей внутри. Заставлять женщину надеть сережку с глазом мужа, это за гранью. Но это придется сделать. Иначе пытка, которую пережил Ульф, будет напрасной…
— Похоже, в мастерской темных альвов куча ходов, по которым сейчас гуляют светлые. Это дурная новость, — вполголоса бросил Ингульф.
А затем он так же вполголоса обратился к рабыне:
— Тебя зовут Хеки, верно? Я сейчас отведу тебя к нашим парням. Посидишь под их охраной пару деньков — чтобы самой спокойней было. Иначе альвы тебя найдут и спросят о поручении. А если им что-то не понравится, они доберутся и до твоих глаз.
Рабыня задушено всхлипнула.
Ингульф говорит это не просто так, мелькнуло у Светы. Он не хочет, чтобы женщина рассказала о сережке людям.
— Постой
пока в стороне, Хеки. Так, чтобы я тебя видел, — велел Ингульф.Белая от страха рабыня отошла. А оборотень, поворачиваясь к Свете, заметил:
— О таком послании Сигульф обязательно должен узнать. Это не просто весть. Тут и угроза…
— Дай серьга, — перебила его Света.
И протянула трясущуюся руку.
— Это западня, — уверенно сказал Ингульф, косясь на рабыню. — Люди и мы всегда считали, что альвы рвут бабам глаза только ради побрякушек. Никто и никогда не говорил, что с этими альвийскими штуками можно передавать вести. Стало быть, альвы об этом веками молчали? А тут вдруг решили открыться? И послали тебе одну из своих сережек, хотя могли передать любую весть с этой Хеки? Мне и нюх не нужен, чтобы сказать — это западня, Свейтлан.
— Не бояться, — глухо отрезала Света. — Альвам я надо живая. Ты помнить, кто я? Мы с Ульфом ходить к альвы, и ничего не быть. Ни смерть меня не касаться, ни колдовство. Дай сережка, Ингульф. Я только слушать весть.
Молодой оборотень звучно выдохнул, в глубине звука трепетно таилось придушенное рычание.
— Позволь мне сперва ее примерить, Свейтлан…
Да у тебя и дырки в ухе нет, лихорадочно подумала Света.
Понятно, что Ингульф дырку в ухе тут же пробьет, когтем или ножом. Но кто знает, чем это кончится для серьги? Вдруг каждое альвийское украшение можно использовать только один раз? Поэтому альвы постоянно охотятся за глазами. Восполняют запасы…
— Там весть о мой муж. Весть для меня. Может, альвы делать так, что слышать только я? — хрипловато каркнула Света, растворяясь в страхе за Ульфа и ненависти к альвам. — Ингульф, ты не стоять между я и мой муж.
Ее ярости, плескавшейся внутри, хватило, чтобы уши оборотня удлинились. Света, заметив это, резко бросила:
— Или ты хотеть, чтобы я и тебя ненавидеть? Пахнуть зло? Дай. Ты меня сторожить. Я слушать, а после мы решать.
Ингульф помедлил, глядя на нее.
Но следом все-таки выставил перед собой кулак. Разжал ладонь — и Света снова посмотрела в глаз Ульфа.
Надо, пролетело у нее в уме.
Она подняла серьгу, стараясь не касаться золотого яблока. Тело потряхивала дрожь.
Конец петельки из толстой проволоки вошел в мочку уха легко и быстро — как по маслу. И дырка словно нашлась сама.
Но затем мочку царапнуло болью. Пальцы Светы, касавшиеся уха с серьгой, скрючило судорогой. А перед глазами точно махнули черным платком…
И сквозь лицо Ингульфа, стоявшего рядом, вдруг проступило лицо Сигвейн.
В следующий миг Света ощутила, как в нее вцепились чьи-то невидимые руки. Рванули прямо к альвийке, прятавшейся сейчас в теле Ингульфа. Света полетела вперед. Прямо на Ингульфа, который еще успел изумленно оскалиться…
Вокруг нее мгновенно распахнулась долина, огороженная исполинскими горами в белых лентах водопадов. И Света уставилась на тех, кто стоял теперь перед ней — на Сигвейн и конунга светлых альвов, Силунда.
Она очутилась в Льесальвхейме. Одна, без Ингульфа. Мутненько светлело сверху небо, вокруг стояли альвы, одетые по-боевому, в кольчуги. А среди них высился рыжеволосый мужчина с неожиданно старым, изможденным, каким-то пергаментным лицом.
Затем по ушам Светы резанул приглушенный звериный хрип. И пока она разворачивалась туда, откуда хрип прилетел, в уме ее бесцветно пронеслось — лишь одно хорошо. Все готово.