Оборванные нити. Том 1

— То есть получается, что одни люди знают больше, а другие меньше?

— Вот именно! И дело здесь не в учебниках и умных книжках, которые они прочитали, а в том, сколько информации они получили из внешнего мира. Ну, в том числе, конечно, и из книг и учебников. Из разговоров других людей. Из своего опыта. Из того, что они видят на улице и вокруг себя. И вся эта информация откладывается в голове и лежит там до поры до времени. А потом настает момент, когда нужно что-то обдумать и принять сложное решение. И вот тут вся собранная информация начинает работать и помогать тебе думать. Ты принимаешь решение, даже не зная, почему ты его принял, ты не видишь этой быстрой и негромкой работы, ты только имеешь результат: вдруг какой-то человек тебе перестает нравиться. Он еще не сделал тебе ничего плохого, а ты уже испытываешь настороженность и недоверие к нему. Стараешься не иметь с ним дела, не доверяешь. А потом оказывается, что ты был прав, и этот человек очень плохой, злой, и дела с ним иметь нельзя было. В таких случаях говорят, что у тебя сработала интуиция. А на самом деле ты просто очень внимателен к людям, внимателен к их словам и поступкам, к жестам, интонациям, взглядам, ты все запоминаешь, и у тебя в голове откладывается, что вот этот человек так посмотрел или так сказал, а через неделю кого-то обидел или обманул. И у тебя в голове связываются все его проявления с тем результатом, который ты получишь. Как только ты заметишь у другого человека такие же проявления, ты начинаешь его опасаться, потому что знаешь, что через неделю он может обидеть или обмануть. Вот так и с твоей мамой получилось: она ведь никогда тебе не запрещала читать самиздат, потому что ей даже в голову не приходило, что ты можешь его читать. Она никогда не говорила тебе, что читать такую литературу — плохо, тебе еще рано, она вредная, опасная или еще что-нибудь. У тебя не было никаких причин думать, что ей это не понравится. А ты все равно подумал. Потому что ты интуитивно почуял, что мама к этому отнесется плохо. Понимаешь? Или я слишком сложно объясняю?

Сережа все понял. Какое-то время он еще удивлялся тому, что у него, оказывается, есть какая-то там интуиция. Но вскоре об этом разговоре забыл, потому что его отдали в секцию бокса, и начались занятия, появились новые приятели, и режим дня стал другим, и голова была занята новыми мыслями и заботами. Про чутье на людей, которым так славились его мама и тетка, он напрочь забыл, и вообще людьми он как-то мало интересовался. Не наблюдал за ними, не был к ним внимательным, ничего не запоминал и не обращал ни на что внимания. А теперь выходило, что каналы восприятия информации у него открыты в великом множестве, только информация эта касается того, что ему интересно больше всего на свете — человеческого тела и причин, по которым заканчивается его жизнь. Выходит, тетя Нюта не ошибалась.

Шли дни, акт Сергей давно закончил и сдал, но ни оперативники, ни следователь не звонили ему и не приглашали прийти, чтобы дать объяснения и ответить на вопросы, как часто бывало, когда нужно было выяснить разные подробности, необходимые для юридических формулировок. Похоже, трупы Москаленко и Жолобова все-таки удалось каким-то немыслимым образом «замылить» и провести как некриминальные, чтобы не вешать на и без того мрачную статистическую картину преступности еще одно убийство, которое к тому же почти наверняка останется нераскрытым. Саблин со временем вспоминал о найденных в гаражном кооперативе трупах братков все реже и реже — отвлекали и повседневная работа, и домашние заботы.

Веру Никитичну, наконец, выписали, теперь она находилась дома, но вместо того чтобы, как прежде, помогать дочери с ведением хозяйства, сама требовала заботы и ухода. Саблин понимал, как Лене трудно, он объяснил Ольге, что в ближайшие несколько месяцев не сможет часто с ней видеться, и почти все свободное от профессиональной деятельности время старался проводить дома. А тут еще Коржик…

Сергей так и не расстался с детской привычкой подбирать больных животных и заниматься их лечением и пристраиванием в «хорошие руки». В детстве он много ходил пешком, стараясь по возможности экономить мелочь, выдаваемую родителями на транспортные расходы: доехать до спортшколы, до дома Анны Анисимовны или Василия Анисимовича, и там, где было возможно, паренек предпочитал не пользоваться автобусами и троллейбусами. Три-четыре остановки пешком — не проблема. Конечно, если нужно было ехать на метро на другой конец Москвы, то с «пятачком» приходилось расстаться, но пешая прогулка в течение часа всегда оставалась более предпочтительной именно из соображений экономии. Сережа Саблин с малых лет был бережлив, а деньги просить у мамы с папой не умел и учиться не желал. Эти походы по московским улицам приносили постоянный «урожай» в виде больных кошек, собак и птичек. Иногда попадались выброшенные кем-то черепашки и кролики, пару раз Сережа приносил домой хомячков. Юлия Анисимовна смотрела на забавы сына положительно, ибо стремилась вырастить из ребенка светило медицины и попытки, почти всегда успешные, лечить животных давали ей основания надеяться на то, что Сережа в конце концов заинтересуется медициной. В деньгах для оплаты услуг ветеринаров мать никогда не отказывала. Тетя Нюта принимала в заботе над «урожайными» зверятами самое живое участие, показывая племяннику, как нужно обрабатывать раны, бинтовать, накладывать лангеты, давать таблетки, делать уколы, и тоже то и дело подбрасывала какую-никакую денежку, чтобы Сережа мог купить в аптеке все необходимое.

Сережа рос, взрослел, свободного времени становилось все меньше и меньше, он начал постоянно пользоваться общественным транспортом, а если и шел пешком, то был обычно либо занят беседой со спутниками — приятелями или девушками, либо погружен в собственные мысли, и больные животные стали появляться в просторной квартире Саблиных все реже. Потом он женился, и даже если и видел звереныша, нуждающегося в помощи, домой уже не приносил: куда приносить? В коммунальную квартиру, в комнату к беременной жене? После рождения Даши ни о каких животных, вполне вероятно, инфицированных, даже речь не могла идти. Но теперь Сергей с семьей жил в отдельной двухкомнатной квартире, дочке было уже четыре с половиной годика, и, увидев возле мусорных контейнеров крошечного щенка, месяцев двух с половиной, не больше, Саблин не смог пройти мимо.

Щенок припадал на одну лапку и был, совершенно очевидно, жутко голоден, он неумело пытался отгрызть хотя бы маленький кусочек от валявшейся возле грязного ржаво-коричневого мусорного бака половинки черствого коржика. Вопрос с кличкой решился моментально, домой Сергей принес нового жильца с именем «Коржик». Ощупав лапки, Саблин обнаружил перелом. Полученных в детстве и подростковом возрасте навыков обращения с больными животными оказалось вполне достаточно, чтобы оказать Коржику необходимую помощь, теперь нужно было дождаться, пока лапка заживет, и заняться поисками новых хозяев. Лене щенок понравился, он был невероятно обаятельным и своим рыже-коричневым окрасом действительно напоминал слегка подгоревший коржик. Дашка была в полном восторге!

Однако спустя несколько дней идиллия закончилась. Лена не желала мириться с тем, что щенку необходимо специальное питание.

— Почему ты не можешь купить собачьи консервы? Или сухой корм. Все так делают и не имеют проблем, а ты выдумываешь какой-то творог, стоишь часами над плитой! Лучше бы по хозяйству помог, если у тебя есть свободное время.

Сергей терпеливо объяснял, что кальцинированный творог необходим щенку, так же, как и вареное мясо, и овсянка, и что до определенного возраста маленьких зверят следует кормить специальной детской едой. Но Лена продолжала ворчать, потому что крупный, широкоплечий Сергей занимал слишком много места в тесной кухоньке, постоянно занимаясь обеспечением шестиразового рациона для своего больного питомца. К тому же щенка в силу возраста нельзя было выгуливать для вполне понятных нужд, и эти самые нужды он довольно успешно справлял на полу, то в большой комнате, то в комнате у Даши и Веры Никитичны, то на кухне, то в коридоре. Единственным местом, которым Коржик пренебрегал, был совмещенный санузел: кафельную плитку пес отчего-то не жаловал, паркет и паласы нравились ему куда больше. Когда Сергей был дома, он сам убирал за щенком, но в его отсутствие заниматься приборкой приходилось Лене, потому что Вера Никитична наклоняться еще не могла.

— Я не хочу целыми днями возиться с зассанными тряпками, — возмущалась Лена. — Я встаю ни свет ни заря, чтобы до ухода в школу успеть навести в доме чистоту, а когда прихожу, нахожу сплошные лужи и кучи! Сколько еще это будет продолжаться? Я не могу спокойно ужин ребенку и больной матери приготовить — на кухне повернуться негде, потому что ты постоянно там толчешься!

Ее претензии были, в общем-то, справедливыми, но Сергей искренне недоумевал: неужели его жене не жалко щенка? Неужели она не может просто потерпеть, пока лапка придет в порядок и удастся пристроить Коржика? Сам он, с одной стороны, неприхотливый и непритязательный в том, что касалось физического комфорта, а с другой стороны, много лет проработавший сначала санитаром, потом медбратом в реанимации, не видел ничего страшного в том, чтобы убрать чьи-то испражнения, подтереть и помыть пол, постирать тряпку. Он не был ни ленив, ни брезглив.

«Вот и в этом мы с Ленкой общего языка не находим», — грустно думал Саблин, собираясь домой после окончания рабочего дня. Он чувствовал, как в нем нарастает тупая усталость от этого противостояния и взаимного непонимания.

Сергей уже запирал кабинет — как обычно, он уходил последним, — когда в конце коридора появился дежурный санитар по имени Костя.

— Михалыч, там вас спрашивают. Я просто так говорю, — он подошел поближе и понизил голос, — а то вы мне потом вставите за то, что не сказал. Но я бы вам не советовал идти.

Санитар считал возможным что-то «не советовать» врачу — судебно-медицинскому эксперту! Саблин не смог скрыть надменной усмешки.

— Это почему, позвольте спросить? — с подчеркнутой вежливостью произнес он, хотя обычно этого санитара называл просто Костиком и на «ты».

Лицо санитара Кости приобрело выражение одновременно испуганное и плутоватое, он вообще был славным парнем, с хорошим чувством юмора, исполнительным, в отличие от большинства других санитаров, но имеющим один, по мнению Сергея, весьма существенный недостаток: совершенно не умел чувствовать и держать дистанцию, не видел разницы между собой и врачами и частенько позволял себе панибратское обращение, которое все ему прощали за то, что работал он все-таки очень хорошо и к тому же был единственным санитаром судебно-медицинского морга, который не пил вообще. Ничего и никогда. «Таких днем с огнем не сыщешь, таких санитаров в моргах просто не бывает», — говорили о Костике.

— Криминальный элемент, — заговорщическим шепотом сообщил он Сергею. — Хотят побазарить с лепилой, который Москаленко и Жолобова вскрывал. Рожи преотвратные! И настроены серьезно, у них аж куртки на боках топорщатся от обилия спецсредств убеждения и принуждения. Не ходили бы вы, Михалыч, от греха подальше.

Сергей молча отодвинул Костика и пошел к входной двери. Еще не хватало, чтобы этот сопляк ему указывал!

Во дворе стояли два черных джипа, вокруг которых нервно прогуливались мужчины разного возраста, но вполне определенного типажа. Самый старший, лет сорока пяти с крупным носом и злыми темными глазами, увидев вышедшего Саблина, ткнул пальцем в бок одного из молодых, бритого наголо «качка». «Качок» немедленно послушался — двинулся в сторону Сергея.