Обострение
Шрифт:
Иван Палыч, закрывая саквояж, замер. Говорить правду не хотелось. А она была не очень хорошей. Левомецитин еще не изобретен. Ампицилин — тоже. Цефтриаксон — тем более. Цефотаксим, амоксициллин, пенициллин, ципрофлоксацин… ничего этого нет! Ни-че-го! И чем тут лечить, прикажите? В пору вспомнить про живицу и скверну.
— Шанс есть, Прокопий Данилыч, — ответил доктор. — Если всё сделаете, как сказал, и если зараза дальше не пойдёт. Я в Зарное вернусь, телеграмму в уезд пошлю. Держитесь. А пока — помогите добраться до Зарного обратно. И в лесок заглянем — там мотоцикл мой остался. Только это… у вас ружье есть? С собой возьмите — на всякий случай…
А Зарное окутало предрассветной
Иван Палыч добрался под утро (староста долго запрягал кобылу, да еще и с мотоциклом пришлось повозиться, чтобы запереть его на телегу), продрогший до костей. Телега осталась у околицы, а Иван Палыч пошел в больницу распорядиться, чтобы согрели чай — отогреть Прокопия Данилыча.
Доктор вошел внутрь, думая, что вряд ли встретит кого-то — обычно к этому раннему часу все спали, даже те, кто должен был нести дежурство.
Но Аглая не спала. Она стояла у стола и выглядела так, будто и вовсе не ложилась, а простояла у этого самого стола всю ночь. В руках она сжимала тряпицу, пахнущую йодом. Увидев доктора, санитарка устало улыбнулась.
— Иван Палыч! Слава богу, вы вернулись! Я тут набегалась за всю ночь. Такого навидалась — ужас!
Иван Палыч поставил саквояж на пол, спросил:
— Аглая, что стряслось?
— Всё сделали, Иван Палыч, как вы велели. Людей послала Анне, чтобы та детей к реке не пускала, про воду кипяченную тоже всем рассказала — спасибо девкам, помогли. Но… Фроська… Фроська слегла!
— Какая Фроська? Постой, та самая, которая про болезнь рассказала?
— Ну! — кивнула Аглая. — Вон, лежит в палате, где Юра был.
— С чем слегла? — настороженно спросил доктор.
Аглая шагнула ближе и прошептала, словно боясь, что слова оживут:
— С этим… как его? С брюшным тифом, Иван Палыч. Жар у неё, живот крутит, и… кровь, как в Рябиновке. Беда в Зарное пришла…
Уважаемые читатели! Мы рады, что вы остаетесь вместе с нами и следите за приключениями земского доктора Ивана Павловича Петрова! Это второй том его приключений, не забудьте добавить его в библиотеку и поставить лайк! Продолжение уже совсем скоро! Приятного чтения!
Глава 2
— Говоришь, Фрося сейчас, где Юра был… Это правильно, Аглаюшка! Пусть там она и лежит — карантин.
Доктор вдруг застыл, задумался, по привычке поправляя несуществующие очки на носу. Когда-то носил… там, в той жизни… Потом сделал операцию, а привычка осталась… не всегда, только, когда сильно задумывался или нервничал.
— Аглая, карантин — это… — врач снова замялся, прикидывая, как лучше и легче объяснить.
Девушка неожиданно хмыкнула. Веснушчатое, круглое, с высокими скулами, лицо, покрылось легким румянцем, карие глаза сверкнули:
— Иван Палыч! Я знаю, что такое карантин. Вы ж сами говорили! Да и Анна Львовна рассказывала.
— Вот ведь голова дурная! Запамятовал! — улыбнулся доктор. — Ну, что пойду, погляжу на Фросю. Да, надо бы ее переодеть… хоть во что-нибудь, а ее одежду сжечь! Ну и, Аглаюшка, про маску марлевую не забывай. И девушкам своим скажи. Чтоб осторожней. Обработка больницы тоже теперь на первом место, очень важно.
Местные девчонки, младшие подружки Аглаи, безвозмездно помогали больничке — мыли полы, ухаживали за ранеными под зорким руководством все той же Аглаи. Вообще же, доктор всерьез подумывал выбить в земстве еще одну ставку санитарки, оформить на нее кого-то из девушек, а жалованье делить на всех. Добровольные помощницы приходили то втроем, то вчетвером — двадцать рублей очень бы для них было неплохо, даже если поделить. А что? Пять рублей получал в здешнем трактире половой! Правда, у того, наверняка, имелись и другие возможности и поправить свое положение. Те же чаевые, да и… Тут чуток не долил, там вместо дорогой
«белоголовки» плеснул, что в полтора раза дешевле — «красненькую»… Да, да, водку в трактире все так же втихаря продавали, несмотря на военный «сухой закон».Все-таки, удачно и вовремя он лекции провел девушкам. Те теперь хоть немного больше знали в санитарном деле и очень сильно помогали. Тем более. Когда назревало такое.
Навестив новую больную, доктор тщательно вымыл руки и, усевшись за стол в «смотровой», принялся заполнять журнал.
— Каллистратова Ефросинья, тридцати с лишком лет, крестьянка села Зарного… Предварительный диагноз — брюшной тиф. Терапия…
Хм… Терапия… Изоляция, жидкая пища, обильное питьё, подсоленная кипячёная вода. Ну и хинин еще… Вот и вся терапия! Антибиотики… Забыть, как страшный сон! Ничего такого еще нету. Однако… Однако, ведь тифозные эпидемии — сыпной и брюшной — не такие уж и редкие гости в эти времена. Были, были… Ведь, даже в крупных городах, толком ни канализации, ни обеззараживания воды… А, раз были, так их же как-то лечили! Надо бы в город, посоветоваться с городскими коллегами. Заодно, Чарушина навестить… и… Гробовского. Если того не выписали уже, господин поручик без дела сидеть не склонен.
М-да, Гробовский… открылся с другой стороны. Неожиданно.
Да, в город! Тем более, в управу давно надо б заехать, оформить бумаги на лекарство и на бензин. Эх, невовремя мотоциклет сломался! Вот, всегда так.
Впрочем, не это сейчас главное. Если эпидемия — надо готовить койки. Одну палату выделить для тифозных больных, а то и все две. Раненые на поправку идут — выписать. Да, да — выписать. Нечего им тут тереться. А то ее заразятся, не дай Бог, недоброй хворью. Тифа им только и не хватало!
Так… Кого забыл? Ага, парнишку, Андрея, который еще на прошлой неделе прибился с болезнью. Так, что с Андрюшкой? У того не тиф, и даже не дизентерия — просто понос, чего-то объелся. Но, понос затяжной, и сам парень на слабость с головокружением жалуется. Не худо бы подержать, понаблюдать… Впрочем, и так — уже почти неделю… В отдельной палате лежит, там, где раньше Марьяна была. Слава Богу, девчоночка на поправку идет, уже на хуторе дедом командует! Ах, Степан, повезло тебе с внучкой.
Вспомнив первую свою пациентку, Артем улыбнулся. Да, именно — Артем. Талантливый московский хирург, вступившийся за девушку и получивший кирпичом по голове… После чего сознание его — сознание человека двадцать первого века — вселилось в тело юного земского врача Ивана Палыча Петрова! Такие вот вышли дела… И что с этим было делать — Артем уже не задумывался. Просто делал свое дело — работал. Ну, а что еще? Тем более, еще была Анна Львовна.
— Так, Андрюшка!
Войдя, доктор посмотрел на лежавшего на койке парня. Рыжего, со щербинкой в зубах, подростка лет четырнадцати. Круглое крестьянское лицо, серые глаза, чуть оттопыренные уши. Среднего росточка, худой… и чрезвычайно подвижный. Вот и сейчас без дела не сидел — строил из пальцев какие-то забавные фигуры… не всегда приличные. Завидев доктора, устыдился:
— Ой, Иван Палыч! Вы так тихонько вошли…
— Вижу — весел, — хмыкнув, Иван Палыч присел на край койки. — Давай-ка, задирай рубаху — пощупаю твой живот. Ага… хорошо, хорошо… Здесь не больно? Ага… Аглая говорила — жидкий стул последний раз позавчера был?
— Так, Иван Палыч! Почитай, полдня в будку бегал.
— А по дому, смотрю, не соскучился? Опять Аглае ночью дежурить мешал своим расспросами!
— Дак интересно же! — парнишка все же сконфузился. — Она мне про болезни рассказывала… И про школу…
— Про школу? — поднял глаза доктор. — А ты что же, сам-то в школу не ходишь?
Мальчишка развел руками:
— Да я походил годок. А потом дядюшка Игнат сказал — хватит. Ну, в поле помогать надо, и по дому… Усадьба-то у нас немаленькая! Чай, не голытьба, на паперти не христарадничаем!