Обратная перспектива

– Все, товарищ секретарь, – тихо обратился к нему лейтенант. – Можно начинать?

– Начинайте, начинайте, – не убирая руки, буркнул тот.

Вдруг раздался грохот кулаков в хлипкую дверь камеры и истошный крик.

– Воды, гады! Воды!

– Это что? – дернулся в галстуке.

– Пьяный, к прохожим приставал.

– Пьяный, приставал… Что-то у вас в последнее время процент задержаний растет. Профилактикой не занимаетесь?.. Гоните его в шею.

Витек протрезвел от такой прухи.

– Спасибо, – кивал он лейтенанту. – Сердечное спасибо. – И шепнул Алтуне, проходя мимо: – Говорил, со мной надо. А ты… Деловой.

Алтуня уже словил, что стоит здесь из-за сегодняшнего марш-броска. Только не доходило, что к чему. Когда лейтенант стал выспрашивать всех по очереди про эту книжку, он подумал – показать газету, и кранты. Но тут же передумал, не будет он оправдываться перед ними.

– А я что? – фыркнула продавщица. – Спрашивают – значит, хорошая. А раз хорошая – значит, нету.

– Какой позор! – слезерила библиотекарша. – Как читателям в глаза смотреть. Я ничего не знаю. Нет у нас такого писателя, нет.

– Вот это вы верно сказали, – подтвердил в галстуке.

– У меня грудной ребенок дома, – продолжала скулить она.

– Бабу-то отпустите! – не стерпел Алтуня.

– Тихо! – прикрикнул лейтенант. – Вы что скажете?

– Что же тут сказать… – ехидно задумался учитель. – Вероятно, воспитательная работа у нас не набрала еще должной высоты.

В галстуке поморщился из-под ладони:

– Все-то вы не договариваете. Дело это наше обоюдно. А вы вот снова в авантюру ввязались.

– Вам еще придется объяснить причину задержания.

– Объясним, – пообещал секретарь.

– А я так думаю, пьяный просто, – высказался сержант.

Алтуня молчал. Ух, попадись ему сейчас этот Солженицын… Хотя, по справедливости, при чем тут Солженицын?

– А ты что молчишь? Алтуня молчал.

– У тебя, говорят, и бумажки какие-то были? – вспомнил лейтенант.

– Вы что, не обыскали до сих пор? – В галстуке даже руку ото лба отнял.

Брыластый налился кровью.

– Товарищ сержант!

Колька подошел к Алтуне, тот сам карманы вывернул и протянул клок газеты. Секретарь на полдороге выхватил его из Колькиных рук. Читал долго, даже на обороте пытался вычитать, а потом отложил и прихлопнул ладонью.

– Все-таки, Алтунин, кто ж тебя надоумил про эту книгу?

– Сами видите – в газете прочитал, – хмуро ответил он.

– В «Книжном обозрении», что ли? – форсанула продавщица и лихо глянула на библиотекаршу с учителем. Тот сморщился, старый-старый такой и неинтересный мужчина, и она высоко отвернула остренький подбородок.

– Газета газетой, – внушительно проговорил в галстуке, – но тут написано черным по белому: осуждаем. А ты – в магазин. Как это понимать?

– Почитать же просто захотелось!

– Почитать надо отца с матерью. А книга эта вредная…

– Да я, может, еще больше б осудил! Или что – кому можно, а нам нет?

– Прекрати со своими вопросиками! – взвился лейтенант.

– Не горячись, – остановил его в галстуке. – Видишь ли, Алтунин, чтоб осудить вредную книгу, ее вовсе не обязательно каждому читать. О ней писали в газетах, содержание изложили – в основном… – Учитель хмыкнул, но секретарь не обратил внимания. – …и всякий может понять, что это за клеветнический роман. Тут главное нюх, чутье… партийная позиция, наконец. Вот и откликаются простые труженики в газету. И так и должно происходить. А то, о чем ты говоришь, – это демагогия.

– Неожиданное определение, – встрял учитель.

– Понятно?

– Так, малость. – Алтуня замялся.

– В армии служил? Как отвечать положено?

– Так точно, понятно, – подтянулся он.

– Ладно, лейтенант, отпусти их. А то уж – организация, организация. Чтоб в моем районе! Валидол глотать пришлось, – улыбнулся, душевно так, секретарь.

– Справку хоть какую дайте, – проскулила библиотекарша.

– А с ним как? – спросил лейтенант, когда остальные вышли.

– Ну а ему, – секретарь прищурился, – пятнадцать суток.

– За что? – вырвалось у Алтуни.

– Уж это как в анекдоте, – весело рассмеялся тот: – Знал бы за что – совсем убил, – и хлопнул Алтуню по плечу. – В армии служил?

– Есть пятнадцать суток, – просек Алтуня и вытянул руки по швам.

Ему тоже стало весело. Видно – свой мужик этот секретарь. Отношение понимать надо. Это у них в полку командир такой же был – строгий, но справедливый. От такого и сутки схлопотать не жалко.

1977

Перед дождем

Вишневые «Жигули» свернули на обочину и, протянув накатом еще немного, осторожно остановились. Мужчина вызволился из-за руля, обогнул капот и распахнул дверь с правой стороны.

– Колено затекло, – поспешил оправдаться он.

– Если тебе так уж хочется… – отдавая спор, женщина подтолкнула наружу лохматого спаниеля и вышла сама.

– Плащ захвати.

Она наклонилась было назад, но раздумала:

– Пока не холодно. Мы ведь ненадолго?

Спаниель пронесся по полю к кустам, внезапно провалился в не заметный с дороги овраг, снова появился на глаза, уже за ним, и окончательно скрылся из вида под крутым откосом.

– Шегги! – окликнула женщина, поправляя зачесанные на уши темные волосы вогнутой сердцевиной ладоней.

Собака стремглав возвратилась и встала перед хозяйкой, опираясь уже перепачканными лапами о ее светлые брюки.

– Шегги. – Женщина укоризненно отряхнула земляные следы над коленями и, чуть щурясь, направилась в сторону от машины. Торопясь следом, мужчина забыл захлопнуть дверцу. Перед оврагом женщина замедлила.

– Тут сухо. – Мужчина спрыгнул и протянул ей руку.

Она своей не дала и легко перескочила на другую сторону. Овражек был неширокий.

Реку стало видно, только когда они приблизились к откосу. Склон густо затянуло кривым ольховником, кое-где торчали неказистые березы. В просветах между ветками блестела далекая вода.

– Сойдем? – предложил мужчина.

Спаниель потерялся в густой траве, с визгом выкарабкался повыше и застыл, очумело глядя на них. Женщина улыбнулась.

Вниз вела тропинка, вытоптанная неровными ступенями. Мужчина спускался боком и не сводил глаз с женщины. Когда началась трава, она поморщилась: