Обратная перспектива
Шрифт:
Пес обогнал его по дороге и первым примчался к женщине.
– Что, угнали – что вы такие радостные?
– Ага. – Мужчина кивнул, схватил жену за руки и закружил. Ему вдруг сделалось почти счастливо. Но так же внезапно он остановился, женщина шагнула как подкосившимися ногами к нему и прислонилась виском к его груди.
– Знаешь, такое чувство – будто и не расстаемся вовсе. И так хорошо…
– Если б я так тебя не знал – я бы схватил тебя, прижал и никогда никуда не выпустил. Такое бессилие…
– Не смотри так.
– Как?
Она провела костяшками пальцев по лбу, задевая волосы.
– Нет-нет,
Он подул ей на пробор.
– Соринка?
Но он не поддержал. Вдруг женщина ойкнула.
– Капнуло? И на меня. – Он посмотрел вверх.
– Песок потух. А помнишь, какой был сначала? Розовый какой-то. – Она чертила на песке носком туфли. – Почему так: стоит заговорить – и в словах теряется что-то…
Капли падали отдельно и редко. Поднимали легкий столбик пыли и расплывались в ровные пятнышки на песке, а на камне сворачивались в живое и дрожали, как от холода.
Женщина тесно сдавила щеки в ладонях, а мизинцами терла переносицу. Полные губы некрасиво выдвинулись вперед. Мужчина медленно приблизил к ней свое лицо и осторожно и затянуто тронул губы своими.
– Нужно ехать. Зачем только машину бегал закрывать? – бодрясь, проговорил он. – Прямо домой, хорошо?
Женщина благодарно улыбнулась. Когда он попытался взять ее на руки, чтоб пронести через траву по откосу, она отстранилась:
– Не надо, – и, спохватясь, пояснила: – Все равно сырые – река.
Он поднял на руки пса и понес бережно, как ребенка или женщину.
У машины женщина попросила:
– Я сяду сзади, ладно?
Спаниель устроился на сиденье рядом с хозяйкой и вытянул морду ей на колени. Она включила в кабине свет.
– Слушай, а ты специально привез сюда? Мужчина не ответил. Он второй раз повернул ключ, пытаясь завести двигатель, и, вероятно, не расслышал. Освещенная изнутри машина костью застряла в клубящейся темноте. Стекло скошенной проекцией отражало кабину, а дальше этого, удвоенного ночью, пространства, где остались они трое – муж, и собака, и женщина, – ничего не было видно.
– А знаешь, мне до сих пор так кажется.
– Как? – Он понял, но хотел, чтоб она повторила.
– Что и не разлучаемся вовсе.
– Если ты уедешь… – не докончив, он зажмурился и уронил скрещенные руки на руль. И не видел, как она улыбнулась тайной женской улыбкой, глядя мимо него в свою счастливую даль.
Справившись с собой, он снова включил зажигание. Двигатель мягко зашелестел. Мужчина медленно вывел машину на шоссе.
– Опять, кажется, сцепление на третьей передаче рвет, – заметила женщина.
– Да. Наверно, синхронизатор, – подтвердил мужчина, но на четвертую скорость переключился с таким же рывком.
Струи дождя заливали ветровое стекло. Щетки едва успевали раздвигать их потоки. И потом, всю эту самую короткую ночь, лил беспрерывный дождь.
Шегги не знал, что написано рядом с почтовым ящиком. Из букв он умел разбирать только «Вход с собаками запрещен» – да и то эта надпись была перед садом, еще когда жил на старой квартире. И теперь он не понимал букв, но чувствовал, что хозяину неприятно их видеть.
– Что ж ты, Шегги, – укоризненно, но мягко говорил хозяин. – Что делать будем, а, псина? Если б ты
знал, что про нас пишут.Шегги не знал и жался к ногам хозяина, с тоской и желанием помочь заглядывая ему в лицо – такой грустный был голос.
Откуда было ему знать, что кривыми поспешными буквами, ярко-красной несмываемой эмалью, на стене рядом с их почтовым ящиком было выведено (и почему-то во множественном числе):
Странник
Явственно вижу: 1914-й год, я еще молод, канотье, светлый костюм – пиджак по отворотам обшит шелковой тесьмой, и у меня молодая жена. Жена уехала отдыхать на Взморье, я следовать за нею не мог по обстоятельствам службы и принужден был в это душное лето до отъезда за границу оставаться в городе. К исходу месяца разлуки стало ясно, что необходимо, наконец, избавиться от неразумно выматывающего чувства отсутствия жены и женщины, и я не долго размышлял, как это осуществить.
Зайдя в одно из «ателье», что на Сенной, я спросил квартиру. Хозяйка готовно назвала адрес и предложила мне в спутницы девушку, вызванную из помещения за перегородкой. Я даже не взглянул на нее, и хозяйка заволновалась: «Или сами выбрать желаете?». Постаравшись уверить ее, что это излишне, я предложил девушке руку, и мы вышли. Кроме того, я захватил в ателье купальные туфли и халат.
Квартира была неподалеку, извозчик скоро довез нас. Спутница моя, конечно, хорошо изучила дорогу и уверенно поднялась к дверям в третьем этаже. Отперев бесшумный замок, она сразу поторопилась в комнаты, взяв с собой свежее постельное белье из саквояжа, бывшего с нею. Я вошел следом, но в комнаты проходить не стал, решив прежде переодеться в ванной.
Направляясь туда, я случайно заметил, как из раздернутой поношенной пасти саквояжа выглядывает что-то трогательно голубое. Очевидно, это был ее капот, но тут же я забыл об этом, ибо вместо ванной оказался в ватерклозете и не сразу сообразил, что всего лишь ошибся дверью. Ошибка отчего-то так подействовала на меня, что я несколько растерялся, здесь же, в столь неподходящем помещении, переменил туфли, но, к счастью, опомнился и, набросив халат на плечи, вышел. Следовало бы посмеяться над своей незадачливостью, но улыбки не получилось. Принимать ванну я уже не хотел.
Сквозь раскрытую дверь из передней было видно, как девушка взмахивает простыней, расправляя ее над кроватью. Полотнище взлетело – девушка потянулась руками вслед легкому парению – и почти без сопротивления опорхнуло вниз, укрывая нечистый, как я успел заметить, матрас.
Тогда будто дыхание ветра из комнаты – движение застоявшегося, еще хранившего человечье тепло предыдущей ночи воздуха – стеснило мне грудь. Я стянул у горла ворот халата и вышел на лестницу.
В конце площадки было окно, но рама оказалась забитой гвоздями. Летняя петербургская ночь застыла меж деревьями. Ее ненадежность усиливала случайную тревогу. Я зажигал спички, проверяя, трясутся ли еще пальцы, и потом вернулся в квартиру.