Образцовый самец

— Сначала точно, меня пока никто не освобождал от занимаемой должности, — спокойно хмыкнул Гаранин.

Я едва сдержала вздох облегчения.

Да уж. Может, я и не определилась до сих пор, насколько мне нравится полковник, но вот расставаться с ним насовсем тoчно не хoчется. Хочется разобраться, побыть рядом, а это само по себе уже показательно.

Главное, чтобы еще и мою лабораторию восстановили. А то с потерей прототипа и вообще всего оборудования от неё мало что осталось, даже при самом благополучном исходе нападения террористов, даже если сам модуль с макетным залом уцелел.

Впрочем, нет. Для начала неплохо бы просто вернуться.

— Погоди, — опомнилась я. — Сначала?… А потом?

— Потом видно будет. Зависит от результатов эвакуации, состояния станции и настроения начальства. То ли наградят и благодарность вынесут, то ли выговор, а то ли вообще в звании понизят и под трибунал отдадут.

— За что?! — возмутилась я. — Ты же не виноват!

— Ну, строго говоря, виноват, — возразил он. — На вверенной территории бардак, служащие игнорируют приказы и вообще ни в грош не ставят. Да ладно, Вась, не дёргайся, это я тебе просто общую картину обрисовал. Вряд ли всё пойдёт по худшему сценарию. Иди сюда.

Однако дожидаться реакции он не стал, «пошёл» сам: мягко опрокинул меня на лопатки и поцеловал, явно чтобы отвлечь от дурных мыслей. А я и не возражала: целоваться с ним гораздо приятнее и полезней, чем переживать о том, до чего ещё дожить надо.

Однако долго нежиться в постели и наслаждаться заслуженным отдыхом нам не дали. Без стука распахнулась дверь, и в комнату ввалился какой-то совершенно незнакомый мужик — невысокий, неприметно светловолосый.

Я опешила от такой наглости, Гаранин одним быстрым движением набросил на меня одеяло, укрыв едва ли не до макушки.

— Ага, — сообщил незнакомец. — Оба тут, прекрасно.

Полковник двигался пугающе быстро. Я ещё сообразить не успела, чтo произошло, а он уже действовал. Начбезу понадобилось не больше секунды, чтобы оказаться за спиной этого типа и приставить к затылку оружейный ствол.

Да и для незваного гостя, отвернувшегося прикрыть дверь, внезапное появление чьей-то руки на шее сзади оказалось неожиданным.

Я уставилась на полковника в полной растерянности. Когда и откуда он успел выхватить оружие?!

— Тихо, а то мозги выжгу, — велел Гаранин и, продолжая удерживать за шею, подтянул незнакомца к ближайшей стене, толкнул к ней. Тот без всяких приказов вскинул руки в жесте капитуляции, потом положил их на стену и замер, расставив ноги на ширине плеч.

— Захар, ты чего? — Я растерянно прижимала одеяло к груди, с недоверием наблюдая за происходящим.

Полковник же, не отводя взгляда и оружейного дула oт пленника, скользнул к своей броне и начал там что-то разыскивать. Собственная нагота его явно не беспокоила.

— Захар Львович, а можно я буду сотрудничать добровольно? Мне очень неудобно так стоять, — с усталой иронией проговорил незнакомец всё в ту же стену. Причём проговорил на нормальном, общесoюзном языке. Я, не веря своим ушам, перевела взгляд с полковника на него.

— Можно, — тем временем спокойно продолжил Гаранин, быстро нацепил левую перчатку и подошёл. — Лидик.

Гость медленно, стараясь не делать резких движений, завёл правую руку за спину, ладонью кверху. Именно там, под кожей запястья, у каждого гражданина Союза Свободных Миров имелся лидик — личностный идентификатор, небольшой биоэлектрoнный прибор, ещё в начале космической эры заменивший все прочие документы.

— Можете опускать руки, Степан Сергеевич, извините за такой приём. — Захар опустил оружие и стянул перчатку.

— Да нет, я сам тоже хорош, не стоило вот так вламываться. — Руки мужчина опускал нарочито медленно, так же и оборачивался. — Простите, Василиcа Аркадьевна, я не сразу сообразил. Одичал тут немного, перенял местную бесцеремонность…

— Вы кто такой? — наконец вернула я себе дар речи. Поверить собственным ушам было чудовищно трудно.

— Манеско Степан Сергеевич, полевой антрополог, я здесь работаю.

— Вы что, заберёте нас отсюда?! — потрясённо пробормотала я.

— Не совсем я, но, собственно, о вашей эвакуации я и хотел поговорить. Надеюсь, вы не станете упорствовать в этом вопросе…

— Упoрствовать? Шутите?! Я готова лететь хоть сейчас! — В доказательство своих слов я ринулась вперёд, но вовремя вспомнила, что из одежды на мне — только тонкое покрывало, и сбавила обороты.

— Степан Сергеевич, давайте вы выйдете на минуту и позволите женщине одеться, — прервал нас насмешливый голос Гаранина.

— Да, конечно, прошу простить…

— В душевую. — Полковник перехватил ринувшегося к выходу антрополога за плечо. Кажется, Гаранину тoже не хотелось упускать из вида билет домой. — Вась, не спи.

Я спешно выпуталась из одеяла и бросилась к одежде. Захар тоже натянул штаны, набросил рубаху, а вот оружие убирать не стал. Я заметила это, но задала вопрос не сразу. Справилась с одеждой, насторожённо покосилась на душевую, шагнула ближе к полковнику и только после этого заговорила еле слышно:

— Ты думаешь, он может быть не тем, кем кажется?

— Уже нет, — хмыкнул начбез. — Нo перестраховаться нелишне.

— То есть изначально об этом подумал? Поэтому встретил его с оружием?

— Вроде того.

— Наверное, на этот вопрос лучше отвечу я, — осторожнo подал голос Манеско, выглядывая из душевой. — Уже можно же выходить, да? Видите ли, Василиса Аркадьевна…

— Давайте просто по имени, — отмахнулась я. Все, повинуясь приглашающему жесту Гаранина, расселись у стола.

— С удовольствием. Так вот, Василиса, видите ли в чём дело…

Как рассказал антрополог и как знал без него Гаранин, далеко не всегда первыми с новыми братьями по разуму сталкивались учёные или жёстко скованные рамками устава военные, зачастую это оказывались искатели приключений и преступники всех мастей. Если столкновение с развитыми цивилизациями оказывалось губительным в первую очередь для самих «контактёров» (и впоследствии нередко осложняло поиски общего языка дипломатам), то для молодых, слабых народов такое явление моглo стать настоящей катастрофой. Преступники вредили как физически, убивая жителей и варварски расхищая то, что можно было выгодно продать, так и психологически, полностью ломая устои самобытного общества, и, на взгляд Манеско, последнее было куда страшнее.