Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси
Шрифт:
Выше не раз уже говорилось о том, что феодальная церковь на Руси была силой, активно содействовавшей государственной централизации на основе укрепления крепостнических отношений. И в рассматриваемой сейчас ситуации церковные иерархи стремились сплотить господствующий класс, найдя соответствующую форму политических взаимоотношений между борющимися за власть князьями. Такая форма была найдена. Василия II было решено освободить из заточения. В сентябре 1446 г. Дмитрий Шемяка взял с него присяжную запись («…укрепи великого князя крестными грамотами») и передал ему «в вотчину» Вологду — город, сравнительно удаленный от Москвы. Летописи говорят, что Шемяка устроил в честь Василия II большой пир, на котором присутствовали видные представители высшей церковной иерархии и крупной светской феодальной знати и рядовые служилые люди («бяху же ту и вси епископи земли Русскиа, и бояре мнози и дети боярскые»). Описанное летописями торжество имело политический смысл. Это было нечто вроде феодального съезда. После длительной феодальной войны устанавливался как будто устойчивый политический порядок. «Крестное целование» Василия II Дмитрию Юрьевичу Шемяке было закреплено в присутствии влиятельных князей церкви, бояр, детей боярских «проклятыми грамотами» (т. е. клятвой в верности за поручительством епископов) [2341] .
2341
ПСРЛ,
С освобождением Василия II из заключения, т. е. с сентября 1446 г., можно говорить о существенном переломе, происшедшем в положении Дмитрия Шемяки. Он стал лишаться поддержки тех различных общественных слоев, на которые опирался раньше. Резиденция Василия II — Вологда сделалась тем местом, куда съезжались сторонники Василия II, а число их все увеличивалось. В Ермолинской летописи говорится: «…и поидоша к нему [Василию II] множество людей со всех стран, князи, и бояре, и дети боярьские, и молодые люди, кто ему служывал и пакы кто не служивал, вси иже зряще нань, плакахуся такова велика государя, честна и славна по многим землям, видяше в толице беде суще». В этом летописном сообщении явно идеализируется личность Василия II — человека довольно бесцветного и ничтожного как правитель, не пользовавшегося ни популярностью среди широких масс населения, ни авторитетом в феодальных кругах. Очевидно, не сожаление о плачевной судьбе великого князя привлекало к нему новых сторонников, а что-то другое. Людской же наплыв в Вологду был действительно весьма значителен. Обращаясь от витиеватого рассказа Ермолинской летописи к лаконичным известиям летописи Типографской, мы и из последней узнаем, что к Василию II «бояре его, наехавше, и вси людие» [2342] .
2342
ПСРЛ, т. XXIII, стр. 153; т. XXIV, стр. 184.
Объяснение тому обстоятельству, что широкие массы феодалов стали покидать Дмитрия Шемяку и переходить на сторону Василия II, надо искать в экономическом положении страны и в социальных взаимоотношениях в ней, сложившихся к рассматриваемому времени.
Длительная междоусобная война и политика галицких князей, содействовавшая государственной децентрализации, привели к хозяйственному упадку Северо-Восточной Руси, особенно ее центральных областей, к ухудшению положения широких народных масс, крестьян и горожан. Были расстроены финансы. По взятии Москвы в феврале 1446 г. Шемяка со своими приспешниками растратили государственную казну. В дальнейшем, не имея денежных средств и в то же время испытывая в них нужду, правительство Дмитрия Шемяки стало на путь выпуска серебряной монеты пониженного веса. Н. Д. Мец рассмотрела в своем интересном исследовании о монетной системе Московского княжества в 1425–1462 гг. известия новгородских летописей о социальных волнениях в Новгороде в конце 1446 г., вызванных тем, что стала выпускаться монета пониженного веса и выделанная из неполноценного металла. При этом она пришла к выводу, что подобные же волнения происходили и в Москве [2343] .
2343
Н. Д. Мец, указ. соч., стр. 185–192.
Усиливалось налоговое обложение, вызывавшее побеги крестьян и запустение сел и деревень. Так, в жалованной грамоте Василия II митрополиту Ионе, выданной не ранее 1448 г., говорится, что принадлежащие ему восемь сел в Юрьевском уезде «опустели от татар да от потугов не по силе». Вследствие этого крестьяне указанных сел «разошлись по иным местом, а живущих деи людей осталося мало» [2344] .
В другой своей работе я пытался показать, что в период феодальной войны усилился массовый расхват феодалами черных крестьянских земель. Это была острая борьба среди представителей господствующего класса за землю и феодальную ренту. В связи с этим обострялись классовые противоречия. Усиливались «разбои» и «татьба» как формы их проявления.
2344
АФЗХ, ч. 1, стр. 129, № 145.
В народе сохранилось воспоминание о тяжелых для населения судебных порядках, установившихся при Шемяке (взяточничество, вымогательство, притеснения судьями населения). Конечно, такие порядки не представляли собой чего-либо характерного для политики, проводившейся именно Шемякой. И при других князьях судьи не отличались особенным нелицеприятием. Но, очевидно, с вокняжением Дмитрия Шемяки в Москве, в условиях общей хозяйственной разрухи и государственной децентрализации, усилился и судебный произвол. До нас дошел интересный литературный памятник — Повесть о Шемякином суде. Судились два брата земледельца — богатый и убогий. Желая задобрить судью, бедняк при допросе по каждому делу показывал судье камень, завернутый в платок, а судья думал, что убогий сулит ему золото, и поэтому постарался решить дело так, чтобы удовлетворить обвиняемого.
Перед нами демократическая сатира на феодальное судопроизводство, причем ряд исследователей считали прототипом судьи Шемяки галицкого князя Дмитрия Юрьевича Шемяку. С пересмотром этой традиционной точки зрения выступил недавно И. П. Лапицкий, который датирует разбираемую повесть 60-ми годами XVII в. и видит в ней сатиру на приказно-воеводский суд этого времени. Что касается имени Шемяки, то И. П. Лапицкий считает, что это одно из имен, весьма распространенных в XVII в., не имеющих никакого отношения к галицкому князю XV в. Дмитрию Юрьевичу [2345] . Свою точку зрения И. П. Лапицкий доказывает путем анализа юридических и бытовых терминов, имеющихся в Повести о Шемякином суде, а также выражаемых ими правовых институтов, которые якобы ведут нас к XVII в. Доводы И. П. Лапицкого мало убедительны. В документах XV в. фигурируют упоминаемые в Повести термины, а в судебной практике встречаются соответствующие им понятия. Это можно утверждать в отношении анализируемых И. П. Лапицким слов: «земледелец» [2346] , «пристав», «езд» [2347] , «приказ» [2348] , «истец», «ответчик» [2349] , письменная «челобитная» («жалобница») [2350] и т. д.
2345
И. П. Лапицкий, Повесть о суде Шемяки и судебная практика XVII в. (Труды ОДРЛ, вып. VI, М.-Л., 1948, стр. 60–99).
2346
См., например, в сборнике XV в. Троице-Сергиева монастыря, № 762, л. 145 рукописного собрания Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина: «И не токмо окрест обители живоуще и кацеми недоугы съдръжими исцеление получают и от земледелець получивше мнозе работають на монастырь потребнаа».
2347
См. в Судебнике 1497 г. «Указ о езду» (ст. 30). О приставах говорится в ст. 32 и других того же памятника.
2348
См. в ст. 2 Судебника 1497 г.: «А которого жалобника а не пригоже управити, и то сказати великому князю, или к тому его послати, которому которые люди приказаны ведати».
2349
См. АСЭИ, т. I, № 540, 583–592, 594, 595, 604, 607, 607а, 615, 635, 639, 651, 658.
2350
См. АСЭИ, т. II, № 296: «И судьи возрили в жалобнице, и в жалобнице пишет…».
Значительный налоговый гнет, хозяйственное разорение, судебный произвол — все это тяжело отражалось на положении крестьян и вызывало среди них недовольство политикой господствующего класса. К этому надо еще прибавить, что оставался невыплаченным долг Василия II Улуг-Мухаммеду, а пришедшие на Русь вместе с названным князем татарские князьки и феодалы по-прежнему притесняли население. В послании духовенства, направленном Дмитрию Шемяке в декабре 1447 г., говорится, что Шемяка, «злохитръствуя на своего брата старейшего на великого князя» (Василия II), упрекал последнего, что благодаря ему «татарове изневолили нашу отчину Москву». В то же время, по мысли послания, сам Шемяка виноват в том, что «татарове во християньстве живут». «…И те слезы християнские вси на тобе же», — демагогически заявляют церковные иерархи, обращаясь к Шемяке [2351] .
2351
АИ, т. I, стр. 79, № 40.
Феодальная война привела к расстройству товарного обращения в стране, что, естественно, не могло не отразиться на положении горожан, купечества. Из грамоты Василия II Кириллову-Белозерскому монастырю середины XV в. узнаем, что во время феодальной войны прервались торговые связи между Устюгом и Вологдой («…коли не тихо в земле, ино и Кирилова монастыря лодья с Вологды на Устюг и на Двину не ходила же с товаром» [2352] ). В жалованной грамоте Великого Новгорода Троице-Сергиеву монастырю (выданной не ранее 1448 г.) на беспошлинный провоз товаров по Двине содержится указание двинским боярам, житьим людям, купцам «боронить» монастырского «купчину и его людей, как своих», особенно в том случае, «коли будет Новъгород Великии с которыми сторонами немирен» [2353] (т. е. в случае феодальных усобиц).
2352
ДАИ, т. I, № 186.
2353
ГВНП, стр. 151, № 95.
Все вышеизложенное дает основание говорить, что к осени 1446 г. социально-экономическая обстановка на Руси была чрезвычайно неблагоприятной для господствующего класса. Перенапряжение народных сил и разорение Руси в условиях двадцатилетней феодальной войны вели страну к упадку. Хозяйственный и политический кризис, который переживала Русь на более поздней стадии развития феодализма — на рубеже XVI и XVII вв., привел к первой широкой крестьянской войне. В середине XV в., когда еще слишком сильна была хозяйственная и политическая изолированность отдельных районов, условия для такой крестьянской войны в масштабе всей страны отсутствовали. Но обострение социальных противоречий объективно побудило господствующий класс к решительным действиям по преодолению внутренних феодальных междоусобий, дальнейшей государственной централизации и укреплению единовластия. Для этой цели сплотились все феодальные силы: церковь, боярство, широкие слои служилых людей. Движению, направленному против Дмитрия Шемяки, был придан характер общенационального дела. В качестве стимула борьбы был выдвинут лозунг восстановления на великокняжеском столе Василия II как законного правителя.
Феодальная церковь взяла на себя задачу идеологического обоснования начал наследственной монархии. В цитированном уже выше послании духовенства к Дмитрию Шемяке 1447 г. выступления галицких князей против Василия II приравниваются по своей, преступности к согрешению первого человека Адама, которому дьявол вложил в сердце идею «равнобожества». Когда князь Юрий Дмитриевич галицкий проявил «тщание… на начальство великого княжения», то он уподобился Адаму с его «самомнетельством обожения». Экскурсы в область библейских преданий сочетаются в послании духовенства Дмитрию Шемяке с рассуждениями, приравнивающими поведение его и его отца к действиям современных нарушителей общественных порядков — «разбойников», «татей». По словам послания, дьявол «вооружил» Шемяку на великого князя Василия II «желанием самоначалства, разбойнически нощетатством изгонити его, на крестном целованиьи». Отстаивая права Василия II на великое княжение, послание объясняет заботу о свергнутом князе заботой о народе, так как от галицких князей «всему православному христьяньству… въначяле истома и великие убытки почали быть» [2354] .
2354
АИ, т. I, стр. 76–77, № 40.
Поддержка церкви очень помогла Василию II в его борьбе за великокняжеский стол. Из Вологды Василий II отправился на Белоозеро, побывал в Кирилловом и Ферапонтовом монастырях, заручившись поддержкой монастырской братьи. Речь, вероятно, должна идти не только о том, что духовенство взяло на себя идейную подготовку похода Василия II против Шемяки, но и о том, что оно в какой-то мере финансировало этот поход.
С Белоозера Василий II уже не вернулся в Вологду, а направился по приглашению тверского князя Бориса Александровича в Тверь. Там Василий II и Борис Александрович договорились о союзе, скрепленном браком сына первого, Ивана, и дочери второго, Марии. Очевидно, в данных условиях, когда число сторонников Шемяки резко сократилось и значительная часть русских феодалов приняла сторону Василия II, Борис Александрович решил извлечь пользу из сложившейся ситуации, взяв на себя инициативу восстановления Василия II на великокняжеском столе и предоставив ему Тверь как пункт, откуда должно было начаться его наступление на Москву. Тем самым Борис Александрович мог контролировать действия Василия II. Тверь стала местом сбора ратных сил, стекавшихся к московскому князю.