Обречённые. Том 1

Мэтхена передёрнуло — а может, возвращалась «в силах тяжких» ненадолго отступившая болезнь. Эири говорила о пропавших без вести спокойно, как о подхвативших насморк. Её беспечность лишний раз напомнила, что пропади они пропадом — никто и не почешется.

Мэтхен почти задремал. Из зыбкого сна, как морковку из грядки, его вырвал голос Эири: похоже, она не поняла, что он заснул. Иначе, был уверен Мэтхен, она бы его не потревожила.

—. А что такое — поцелуй?

Мэтхэн удивлённо захлопал глазами. Он слишком мало пробыл в Подкуполье, чтобы понять, умеет ли тут кто-то целоваться. Но раз спрашивает…

— Откуда ты про него узнала?

— Слышала от этого, Хохи, пока не помер. Он же ваш, из Забарьерья. Значит, знал наверняка. Он говорил, что у нас тут целоваться не умеют, а он, когда с бабой, значит, любит это дело. Мол, то ли дело у них Там.

«Какие откровенные пошли разговоры» — подумалось Мэтхену. Вспомнилась фраза, читанная в какой-то книжке, что, мол, в Союзе не было секса. Причём, судя по контексту, речь шла о России. Теперь здесь считают, что в Подкуполье нет поцелуев. История повторяется, к счастью, не только в виде трагедии.

— А у вас никого не целуют? Хотя бы в щёчку? Приятелей?

— Да этого-то сколько хочешь! Один вот поцеловал так, да только не учёл, что клюв у него был метровый. В общем, в правый висок девчонке вошло, в левый вышло. Так и померли вместе.

— А он от чего?

— А расцепиться не могли. Клюв-то зазубренный был… Как пила двуручная у Петровича. Так и застрял в костях… И Двуглавый, когда пьяный, целоваться лезет — но у него из пасти воняет, да и слюняв он страшно, не люблю я это. Вдобавок голов-то две, и с этим тоже проблема: поцелует одна — обидится вторая. А у вас там, Хоха говорил, как-то не так целуются. Это, мол, совсем другое. Показал бы, а?

— Ты уверена, что хочешь? — поразился Мэтхен. — Ты же замужем!

Но больше всего на свете отчего-то хотелось, чтобы она не послушалась.

— Ну, я же не собираюсь ему изменять, — усмехнулась она в темноте. — Хотя я бы не отказалась натянуть Двуглавому нос: не одному ему со всеми развлекаться… Ну давай, Мэт-хен, — по слогам произнесла она его настоящую фамилию. Она была такой трогательной в своей попытке подольститься, что Мэтхен не смог бы устоять при всём желании. — Только один поцелуй. И всё.

— Ну что ж, — сдался Мэтхен. — Это будет всем поцелуям поцелуй. Только смотри, не пожалей потом.

Мэтхен поднял руку, ему самому показавшуюся тяжёлой и неуклюжей. Притянуть к себе худенькую, совсем, казалось бы, лёгкую девчонку, стоило нешуточного усилия. Из кромешного мрака выплыло лицо, светящееся предвкушением чего-то невероятного. Мэтхен ощутил на своём лице тепло её дыхания, миг — и их губы соприкоснулись. Сперва совсем чуть-чуть, Мэтхен будто опасался, что губы Эири окажутся твёрдыми и холодными, как подобает металлу. Или, наоборот, горячими, пышущими жаром плавильного тигля. Нет, ничего подобного, губы как губы — мягкие, тёплые, душистые. Губы двоих соприкоснулись — и разошлись. Даже вкус был обычный — разве что не сталось привычного после земных девушек острого привкуса помады.

Губы разошлись только для того, чтобы встретиться вновь, теперь всерьёз. Эири прикрыла глаза, как всегда, когда ей было действительно хорошо, Мэтхен целовался с открытыми глазами — но разницы не было никакой, мрак скрадывал черты лиц. Мэтхен слегка посасывал нижнюю губу, потом верхнюю, потом его язык проник ей в рот, скользнул по ровному, будто только что от хорошего стоматолога, ряду зубов, встретился с её, остреньким в прямом и переносном смысле, язычком, затеял с ним весёлую игру. Руки Мэтхена поглаживали тёплые, мягкие округлости её грудей, но сам он этого не замечал.

Училась Эири быстро. И уже её язык, пробежав по губам Мэтхена, скользнул ему в рот. Во мраке казалось, что он целуется с обычной девушкой. Кстати, помнится, у одной из его студенток был пирсинг во рту — может быть, у её поцелуя был бы такой же привкус? Мэтхен не пробовал, теперь и никогда не попробует. И, странное дело, он поймал себя на том, что ничуть не жалеет. «Нет, ребятки, вы уж там как-нибудь, без меня, — решил он. — А мой дом — Подкуполье. Именно так. Не Зона, не Резервация».

Губы разошлись с клейким, влекущим, воспламеняющим кровь звуком. Мэтхен не удержался, быстро поцеловал ещё раз влажные, чуть припухшие губки Эири. Девушка скользнула по ним язычком, будто спеша в последний раз попробовать вкус поцелуя, и с ним — незнакомых, но волнующих ощущений. Она думала, как это непохоже на тупую однообразность ночей с Двуглавым. В голову полезли и вовсе странные мысли. Мэтхен не был похож на привычных, не очень умных, зато искренних и прямолинейных подкуполян. Не походил и на чванливых, уверенных, что само появление Оттуда даёт им право задирать нос, забарьерцев. Тем более — на «туристов», которые, по словам Эрхарда, похозяйничали в селении. Он был особым — и ещё знал такое, о чём ей и слыхивать не доводилось. Мысли о Мэтхене пугали её саму, ведь так можно зайти очень далеко. Но как от них избавиться, она не знала.

Над Подкупольем висела непроглядная, кромешная тьма. Чуть слышно свистел ветер в камышах, шелестел дождь, кровавили мрак отблески подводного пламени. Но двум усталым и голодным путникам посреди отравленных болот было не до того. Каждый надолго погрузился в свои мысли, пока усталость не победила, и сон не сморил обоих.

— Вот мы и дома, — произнесла Эири. — Спасибо, что помог. Сам-то где живёшь?

Умеет же она задавать вопросы! Мэтхен не знал, что ответить: Двуглавый ничего не говорил, а после краников ему было домом всё Подкуполье. Можно, конечно, остановиться в той самой развалине, где в подвале припрятал трофейный автомат… Решено!

На второй день они едва тащились, если б не Эири, Мэтхен точно бы там остался. Жар прошёл, но навалились обессиливающий кашель и противная слабость. Хотелось прилечь — прямо тут, в ледяную воду, несмотря даже на то, что тогда он сляжет окончательно. Перед глазами всё плыло, голову снова ломило. Спасала Эири — днём она находила дорогу, будто в топях и родилась.

Сперва они, наконец, выбрались на твёрдую землю. Идти стало легче, теперь можно даже не останавливаться, пытаясь унять головокружение и держась за плечо Эири. Впереди, наконец, показалась сперва изуродованная мутацией роща, а потом и озеро. Мэтхен спросил было, где же саркофаг, оказалось, они вышли с другой стороны. Дальше дорога была знакомой, Эири и сама не помнила, сколько раз по ней ходила. Вот и первые, разрушенные почти до основания дома. Это уже начало посёлка. Ещё полкилометра — и появится вожделенный, после вынужденного путешествия, завод. Как всё-таки здорово, когда есть еда, да и отрава из краников нужна многим.

Только он теперь к краникам — не ходок. Одного раза хватило. Вот книга — это, действительно, хорошо.

Остался последний вопрос, жилищный.

— Вон там, — указал он развалину с тайником. — Там же никто не живёт?

— Никто. Зайду как-нибудь в гости.

Дом был, конечно, без крыши и двух стен — зато уцелела часть перекрытия, оставлявшая сухой закуток. Подвал с тайником тоже был цел: все две ночи сюда никто не наведывался. Цементные ступени раскрошились от влаги, перила проржавели в труху, но спуститься ещё можно. Внутри оказался сухой, даже уютный подвал остатками труб отопления: последний раз по вода текла по ним сто тридцать лет назад. Мэтхен уже собрался искать хлам для лёжки — но Эири потеряла терпение. — Да хватит суетиться, вечером поселишься, никто тебя отсюда не выгонит! Пошли, на завод пора.

— Так ведь уже опоздали! Да и день пропустили…

Девчонка засмеялась, весело, заливисто, только как-то странно. Звучали в этом смехе жёсткие металлические нотки — будто кто-то клацал ложками, или вилками. Или, наоборот — затвором? Впрочем, к этому смеху Мэтхен уже привык.

— Первый раз у краника — значит, молодой, неопытный. Петрович — он всё понимает, хоть сам только по праздникам к кранам приходит.

«Так тут ещё и праздники есть!» — теперь Мэтхен был совсем сбит с толку. Зачем праздники, если у поселковых каждый поход к кранику — праздник?