Обручник. Книга первая. Изверец

Ежели бы его ум изощрила изворотливость, которая свойственна тому же мужу Ханы Якову, то Святой Дух был бы куда опаснее, чем он есть сейчас. Потому многие женщины, чей путь он вот так заступал своей тенью, сразу же находили противоядие. Они принимались хвалить увальня.

По счастью, это все знала Кэтэ, потому как можно простоватее сказала:

– А я, между прочим, хотела тебя увидеть.

– Это зачем же? – насторожился он, построжев, кажется, как шутит Сосо, «и ухом и брюхом».

– Да в подвале у нас, – соврала Кэтэ, – неустойность она образовалась.

– Какая же?

– Палка такая, – начала объяснять Кэтэ, – на какой пол держится, лопнула и пощепилась, можно сказать. И вот бы ее малость приподнять да на место поставить. Звала я троих солдат, так они этого не осилили.

Святой Дух хмыкнул. На его парном лице изобразилась умиленность. Да что там стоют эти трое! К тому же русские. На них дунь и плюнуть не успеешь, как они упадут.

– Ну пойдем доглядим, что у тебя там, – произнес Святой Дух, уже напрочь забыв наущение Мешкура приволочь Кэтэ в Пещерный город, где Наибовы обородували что-то в виде тайной застольницы.

Кэтэ шла впереди, похрустывая камешником. И, видимо, давя его, но беззвучно шествовал за нею и Святой Дух.

И тут все дело чуть было не испортил Сосо, неведомо как оказавшийся дома.

Завидев Святого Духа, он метнулся в комнату и выскочил оттуда с выпростанным из ножен кинжалом.

– Не подходи, убью! – завопил.

На грубом, чуть подживленном оспинами лице Святого Духа обозначилась тяжелая, как бывает у косо обрубленного полена, щерь, и он простовато произнес:

– Ну и лихо ты гостей встреваешь. По-но-жов-щик!

Последнее слово Святой Дух произнес через некие запинки, которые обычно появлялись в его голосе, когда он начинает злеть, как зверь.

Кэтэ попыталась вспомнить все, что ей говорила Хана. Ибо это по ее наущению вела сейчас к себе домой этого верзилу. Она еще точно не знала, что именно сотворит. Но ей надо было пообтесать его какими-то, по возможности, ласковыми или даже нейтральными словами, сбить с того поползновения, с коим он вышел на тропу, по которой Кэтэ стремила себя по своим многочисленным делам.

Мать, надеясь на смышленость сына, чуть прикрикнула на него:

– Дай нам поговорить! – и обратилась к Святому Духу: – Тебя как зовут?

– Леван, – чуть притупившись, ответил громила.

И Сосо действительно быстро сообразил, произнеся:

– А я думал, еврей какой нас грабить идет. Ведь одежа-то у тебя сплошь иудейская.

– За свои купил, – гнилозубо ощерился Святой Дух, вдруг разом став совершенно нестрашным.

И Сосо подумал, что врагу, как и дареному коню, все же не стоит смотреть в зубы. Что и так понятно, кто есть кто.

– Ну чего у вас тут случилось-приключилось? – вопросил Леван и, совсем по-хозяйски, словно в этом дворе был сто раз, стал спускаться в подвал.

И как только он там оказался, Кэтэ тут же накинула дверь на цепок, а вместо обыкновенной на тот час тут всегда лежащей палочки вставила ярмовую занозку, неведомо когда принесенную Бесо с какой-то своей пьянки. Кажется, именно ею перебили ему как-то ключицу.

Видимо, Святой Дух не сразу понял, что его обдурили. Он какое-то время ходил по подвалу, разговаривая сам с собой, потом крикнул:

– Ты тут посвети мне.

И только тогда Кэтэ поняла, что сотворила как раз то, чего меньше всего желала.

Но она боялась отрезвления Левана. То есть вхождения в себя, что ли. Когда он вдруг поймет или осознает, что тут совершенно не нужен, и – за ее такую, пусть и невинную, но проделку, – неведомо что сотворит по пьяни и дури. И тогда Кэтэ сказала сыну:

– Ты тут постой, а я – сейчас.

Она выскочила за улицу и зарысила в сторону дома Мошиашвили.

Хана все поняла раньше, чем – на сбивчивости – Кэтэ пробовала ей объяснить.

– Хорошо! – воскликнула она. – Ты – умница.

– Но что дальше делать? – взмоленно возвела Кэтэ глаза к небу.

– Ну это уже не твоя печаль. Главное, зверь заманен и надежно закрыт.

А Святой Дух действительно по-звериному бушевал. Он и ломился в дверь, и пытался, высадив стекла, вылезти через окно.

Но на нем жирно паутинилась решетка, которую тоже не удавалось сорвать.

– Выпусти меня отсюда! – орал он на Сосо. – Ведь раздавлю, как гниду.

– А я тебя сейчас, – загремел перед его носом спичками Сосо, – подожгу. Чтобы ты изжарился, как рождественский гусь.

– Не делай этого! – завопил Леван. И вдруг спросил: – А жить где будете?

– В Пещерный город уйдем. Там места всем хватит.

Святой Дух ухмыльнулся давешней ощерью:

– А там тебя Наибы – цап-царап. И пастькой клацнуть не успеешь.

Сосо рассмешило слово «пастька», так, видимо, громила именовал рот в менее огромном, как у него, исполнении.

– Ну а тебе, – продолжал разглогольствовать свои запугивающие заповеди Сосо, – все равно гореть или в аду, или тут, на земле. Но там твоя смерть, то есть адовая жизнь будет вечной. А тут – раз, и – глаза полопались. Представляешь себя с полопанными глазами?

Леван зажмурился.

– Но ты же не сделаешь этого?

– Ну и почему, скажи?

– Хотя бы потому, что в духовном училище учишься и, наверно, в Бога веруешь.

– Но за тебя Всевышний не накажет. Даже награду какую-нибудь – выдаст. Потому как ты не только погряз, но и утонул в грехах. – И он уточнил: – С головкой и даже глубже. Поэтому молись Богу перед смертью.

– А ты научи хоть одной молитве, – вдруг заканючил Святой Дух. – А то, в общем-то, смысл многих из них я знаю. А вот доподлинность мне никак не дается. – И он тоже уточнил: – С раннего детства.

Леван на минуту умолк, потом продолжил:

– А с отцом мы твоим друзья неразлейные. Иногда один глоток водки – изо рта в рот – напополам делили.

– Отцу тоже кипеть в геенне огненной, – произнес Сосо. И Леван притворно ахнул:

– И отца тоже сожгёшь?

– А чего же? – простовато ответил Сосо. – Раз я наместник Бога на земле. То мне, как говорится, и карты в руки, и деньги в зубы.

А в ту пору подруги шли к солдатским казармам.

– Ваше благородие! – обратилась Хана к какому-то солдату. – Мне нужен офицер.