Общество самоубийц

Солнце висело на горизонте низким оранжевым шаром, окрашивая светлую гальку на берегу в пламенно-красный цвет. Когда они подошли поближе к берегу, Лия увидела, что и сияющие вдали очертания города на фоне неба тоже будто охвачены пламенем. Целый город света.

Кайто подвел яхту к пристани. Он выбрался первым, потом помог сойти ей. Лия не замечала, как волны качали яхту, но теперь, когда она ступила на твердую землю, мир вокруг нее поплыл.

Отец протянул ей ключ.

— Спасибо, — он погладил белый корпус яхты, потом повернулся к Лии: — И тебе спасибо за чудесный день. Все было идеально.

— Мы не едем в Токио, — произнесла Лия негромко. — Так ведь?

Отец посмотрел на нее. Лия видела, что он пытается найти нужные слова.

— Ничего страшного, — сказала она. Динозавра она держала в правой руке, ухватив за хвост. — Я должна была догадаться.

— Не хотелось бы снова тебя подвести, — отозвался отец.

Лия сглотнула и уставилась себе под ноги.

— Таблетка у тебя есть? — спросила она.

Она знала, что есть. Мануэль неделю назад сказал ей, что последнюю полученную партию уже всю распределили. Каждый, кто хотел, получил свою таблетку.

Кайто кивнул. Он полез в задний карман джинсов и достал бумажник. Кожа бумажника была мягкая и потертая, и Лия разглядела на плоском черном квадрате слабую выпуклость от чего-то маленького.

Отец вытряхнул таблетку себе на ладонь. Она была овальная, кремового цвета, в мелкую коричневую крапинку, и в загрубевшей руке казалась брошенным яйцом крошечной птички.

Отец задумчиво посмотрел на таблетку.

— Она у меня уже давно. Я ждал.

— Чего ждал? — спросила Лия.

Но она знала ответ еще до того, как задала вопрос. Нижняя губа у нее задрожала. Чтобы успокоиться, она подумала про мать Аньи, про Эмброуза и про Сэмюэла. И крепко сжала игрушечного динозавра.

Кайто молча смотрел на нее. Лия вглядывалась в морщины на его лице. В них она видела все эмоции, которые это лицо успело отразить на протяжении жизни — все улыбки, все нахмуренные прищуры, все вздохи. Видела, как они теснились, силясь уместиться на каждом кусочке кожи, как следы их мимолетного существования изрезали, скрутили и смяли лицо любимого человека, не оставив на нем ни миллиметра свободного места. Лия ощутила, как мир, что отец успел повидать, переполняет его, как отец насытился этим миром, как устал. Наконец Лия осознала, что с ней это никак не связано и никогда не было связано. Кайто сделал свой выбор, а она сделает свой.

Паузу в их разговоре заполнил шум волн, разбивающихся о берег.

— Ты ждал меня, — сказала Лия. Теперь ее голос звучал уверенно и был полон нежности.

Они медленно шагали по дощатому настилу. Таблетку Кайто проглотил еще в гавани, там, где покачивались на воде лодки и яхты, и больше на эту тему они не говорили. Они неторопливо шли, а отец рассказывал Лии свою историю.

Он рассказал ей о детстве — о скрипучих деревянных ступенях в узком маленьком домике, где жили дед с бабушкой, о рисовых шариках с рыбной стружкой, которые умела готовить только бабушка, о том, как однажды отец заставил маленького Кайто стоять на коленях на палочках для еды перед входом в дом, потому что поймал его на лжи.

Он рассказал ей, как в юности пытался вырваться из этого окружения и добился своего только благодаря Уджу, ее матери, которая была амбициозной и сильной, и в ней было все то, чего не было в нем самом. Как сначала, до всего, у них все шло прекрасно. До чего именно, отец не объяснил, но Лия и так поняла — до Сэмюэла и до нее, до того, как мир заставил их с Уджу выбирать, на какой они стороне: традиционные блюда или «Нутрипак», джаз или фоновая музыка, жизнелюбие или антисанкционность. Рассказал, как постепенно все пошло прахом, как их жизнь рассыпалась на кусочки.

Он рассказал ей, как сбежал. Утаил даже от Уджу, что это Лия пыталась отключить систему жизнеобеспечения, и использовал происшествие в больнице как повод скрыться, поскольку много лет вынашивал идею побега, но никак не мог решиться. Рассказал, что никакого толку из этого не вышло, что вдали от семьи мучившие его проблемы никуда не исчезли. Рассказал, как однажды увидел фотографию Уджу с другим мужчиной и осознал, что у его семьи теперь своя жизнь.

Он рассказал ей об одиночестве, об отчаянии. И о чистой, искренней радости, о благодарности судьбе за самые простые вещи, например за то, что ему хватало сил пойти гулять в ясный день. Вот в такой день, как сегодня.

Он рассказал ей, как вернулся. Как сначала сам толком не понимал, зачем это сделал. Как думал, что раз жизнь подходит к концу, ему нужно что-то доказать — скорее самому себе, чем кому-то другому. Доказать, что его жизнь все-таки прошла не зря. Поставить в своем кратком земном существовании какую-то осмысленную точку.

Он рассказал ей и о том, что происходило сегодня. Описал солнце и море так, будто путешествовал один. Рассказал, как торговец на рынке уверял его, что морских динозавров в продаже нет, только наземные. А он попросил проверить еще раз. Рассказал о яхте, на которой они плыли, о том, как легко было ею управлять, ведь она такая маленькая и легкая, прямо-таки сама скользит по волнам. Что ему казалось, они летят.

Он рассказал Лии о своей дочери. О том, какая она умная и сильная и особенная и как ей кажется, будто с ней что-то не так, потому что ее притягивают неряшливые и беспорядочные внутренности жизни, плоть, скрывающаяся под гладкой кожей, разрывы и разломы. А на самом деле она просто нутром чувствует, насколько жизнь пропитана насилием. Он сказал Лии, что зря она считает, будто с ней что-то не так. С ней всё так, и всегда было так.

Дойдя до того места на пляже, где в песок был воткнут плакат, они остановились. Быстро раздевшись, Кайто остался в рубашке и трусах. Отдал Лии ключ от съемной квартиры и пояснил, что она может поступить с этим, как хочет. Погладил ее пальцем по шеке.

— Спасибо, Лия, — сказал он.

Потом повернулся и пошел в воду.

Глава тридцать шестая

Лия старалась, как могла. Она вставала каждое утро, умывалась, завтракала и одевалась, как на работу. Иногда даже выходила из квартиры и, влившись в поток пешеходов, которые спешили на работу, оказывалась прямо у дверей офиса, где ее больше не ждали. В такие дни она стояла возле застекленного вестибюля и смотрела, как туда заходят люди в отлично скроенных пиджаках, начищенных туфлях и с портфелями из змеиной кожи. А иногда она оставалась дома, сидела на кушетке, которую купила задолго до возвращения отца. Она проводила так весь день, а с наступлением ночи вставала, переодевалась в пижаму и ложилась в постель.

Лия перестала ходить в «Восстанавливаемся вместе» и игнорировала звонки из Общества самоубийц. Звонили ей Мануэль или миссис Джекман. Анья не позвонила ни разу. Ей хотелось, чтобы позвонила Анья.

Может, Лия еще долго продолжала бы так жить. Но после того как она месяц не посещала «Восстанавливаемся вместе», Джордж позвонил Наблюдателям.

Домой к ней пришел Джи Кей, и Лия удивилась тому, как тепло его встретила. А потом сообразила, что крайне негативно относилась к Наблюдателям из-за отца, а теперь его нет и причин для неприязни тоже нет. И скрывать Лии больше было нечего, потому она все рассказала. Джи Кей еще и слова не успел произнести, как она поведала ему всю историю с самого первого дня, когда заметила отца на другой стороне улицы, и до того момента, когда узнала о его планах в отношении Общества самоубийц и решила помочь Министерству закрыть антисанкционную организацию. Но дойдя до самоубийства Эмброуза, Лия остановилась.