Общество сознания Ч

Вдруг, будто в издевку, вспомнилось, как однажды на какой-то вечеринке Тамара сказала: «Для меня изменить мужу - все равно что изменить Родине». Оказалось, и впрямь обе эти измены были для нее неразрывны.

– Пап, будем с тобой играть - кататься на машине?

– Какой ты у меня уже взрослый, сынок! Так правильно строишь предложение. На машине обязательно покатаемся. И играть. Только никогда не заигрывайся, как мы с мамой.

Сняв с зазвонившего телефона трубку, Борис Игоревич услышал приятный голос княгини Жаворонковой:

– Добрый день! Вы проснулись? мы ждем вас обедать у меня в столовой, на четвертом этаже.

– Хорошо, спасибо, через полчаса поднимемся.

– Ждем с нетерпением. Ужасно хочется поглядеть на вашего малыша.

– Спасибо.

Он повесил трубку и кликнул Прокофьича:

– Отче! Вставай! Нас ожидает княжеский обед.

Умыв Сережу, он отдал его на одевание Прокофьичу, а сам, умываясь и чистя зубы, стал вспоминать последний разговор с княгиней Жаворонковой, происшедший у него после встречи рассвета, когда она взяла его под руку и увела от всех остальных - от отца-основателя, его невесты и палеоантрополога.

– Ах ты, зараза!
– так и вырвалось у главного бестиария при этом воспоминании.

Он внимательнее рассмотрел себя в зеркале. Лицо его было несколько усталым, но после пяти часов сна все-таки посвежевшим, белки глаз красноватые, а так - вполне здоровый цвет щек, густые и красивые усы, как у Мопассана или Сталина…

– Ну уж нет!
– дерзко объявил усам Белокуров, осененный страшной идеей.

Утром, ведя под руку княгиню, Белокуров имел с ней такой разговор, что теперь он мог казаться ему приснившимся во сне.

«Это какое-то чудо, что вы к нам приехали», - сказала княгиня Жаворонкова.

«Что же в нас такого чудесного?»

«В вас, именно в вас, мой дорогой. Мне кажется, я давно ждала вас».

«Не понимаю…»

«Я вам объясню. Видите ли, все последнее время, года два, я постоянно ощущала внутри себя гнетущую пустоту. Вы можете сказать, что я пресыщенная. Увы, это не так. Да, я поездила по заграницам, искала всюду развлечений и удовольствий, но я увидела Европу, заселенную если не мертвыми, то фальшивыми народами. И точно такую же Америку».

«Советую вам съездить в Ирак, в Сербию, в Приднестровье, в Испанию к баскам», - сказал Белокуров, чувствуя, что она и впрямь облюбовала его. Видно, от него за версту разило прелюбодеянием, совершенным накануне, и мухи летели на этот запах.

«Спасибо за совет, - усмехнулась княгиня.
– Попробую им непременно воспользоваться. Но я, кажется, разочаровалась в путешествиях… Не в них дело. А дело в том, что я сама стала видеть, какая я мертвая и фальшивая. Все последнее время я жила ожиданием чувства».

«Еще одно ожидание Ч», - пробормотал, усмехнувшись, главный бестиарий.

«Чувства жизни, ее полноты, хотя бы какой-то любви, если невозможно сильное чувство, - не обращая внимания на его усмешку, продолжала владелица здешних мест.
– И вот я вижу вас и сама удивляюсь, что такое возможно - взять и влюбиться с первого взгляда».

«Я вам не верю», - спокойным голосом заявил Белокуров.

«Верю, что вы мне не верите, - засмеялась княгиня.
– А вы возьмите и поверьте! А когда приехали вы и я вас увидела, все изменилось! Не перебивайте меня. Вы такой сонный, а я вас мучаю, но потерпите еще чуть-чуть. Так вот, хотите смейтесь, хотите нет, я сразу поняла, чту я недолюбливала в своем бывшем муже Владимире. Во-первых, у него никогда не было и вряд ли когда-нибудь вырастут такие превосходные, мопассановские усы, как у вас. Во-вторых, у него никогда не было и вряд ли когда-нибудь появится такая добротная полнота тела, как у вас. В-третьих… Не улыбайтесь так иронично! В-третьих, у него никогда не родятся дети, потому что он недомужчина. В-четвертых, если они когда-нибудь и родятся, то жена его сбежит с американцем в Америку и заберет с собой этого несчастного ребенка, потому что отец его будет недомужчина и позволит этому произойти. В-пятых, в отличие от него, вы бы никогда не пошли в услужение к богатому мужу своей бывшей жены, потому что вы - полноценный мужчина. И вы не отдали своего сына, потому что вы - полноценный мужчина».

«Вы правы, - произнес Белокуров, потому что она ждала от него каких-то слов.
– Я никогда не пошел бы в услужение к новому мужу своей бывшей жены, хоть бы он был миллиардером. Но я никакой не полноценный мужчина, потому что я не спал всю ночь и теперь вот-вот упаду и засну. Простите меня, ваше высочество!»

«Ну хорошо, хорошо!
– облегченно засмеялась она, пожимая ему руку.
– Идите и дрыхните! Увидимся в полдень».

После этого они наконец расстались. Белокуров отправился в отведенное ему жилье, удостоверился, что Прокофьич и Сережа мирно спят, и сам поспешил провалиться в сон.

И вот теперь, стоя перед зеркалом и мгновенно прокрутив в памяти безумный разговор с княгиней Жаворонковой, главный бестиарий выдавил в мыльницу побольше крема для бритья, взбил могучую пену и намылил не только подбородок, но и свои пышные усы. Мгновение он с тоской в сердце еще раздумывал, а потом прокряхтел:

– А, новые вырастут, еще мопассанистее!

И принялся уничтожать красоту.

Сережа, заглянув в ванную, полюбопытствовал:

– Пап, чё делиишь?

– Меняю облик, сын мой, - весело ответил отец.

– Ну и рожа!
– произнес отчим, когда Белокуров покинул пункт истребления красоты.

– Прокофьич! Ты же сам всю жизнь набосо бреешься. Я и решил тебе приятное сделать, - смеялся Белокуров.

– «Набосо»… - проворчал отчим.
– Слово-то какое подобрал гадкое. Тебе набосо не идет, с усами лучше.

– Взрастим новые. Ну-с, идемте на княжеский обед.

– Интересно, чем сейчас князья угощают.

– А разве раньше ты, Прокофьич, у князей подчевался?

– Ну, в кино, в книгах там. А как же? Представление имею.

Дождавшись, когда Прокофьич, в свою очередь, умоется, побреется и принарядится, отправились на четвертый этаж, где в красиво убранной столовой их уже ждали княгиня Жаворонкова (как бишь ее зовут-то?), ее фрейлина (тоже имя выпало из памяти), Тетерин и отец-основатель (Владимир, а ни отчества, ни фамилии…).

– А вот и мы-ы-ы! Простите, что заставили ждать, - бодро и громко объявил Белокуров, оглядывая стол, на котором стояли блюда с осетриной, семгой, икрой, заливным, пирожками, овощами, еще чем-то, красивая посуда, большие бокалы из темно-синего стекла, которые поменьше - из темно-красного, отчего сразу припоминались утренние балахоны.
– Это мужчины, а это женщины, - сказал главный бестиарий, постучав вилкой по краешкам бокалов, но не успел пояснить своей наблюдательности, потому что раздался почти душераздирающий возглас княгини Жаворонковой:

– Боже! Что вы с собой сделали?!

– Не понял… Ах, усы?.. Да, вот так вот, - замурлыкал Белокуров.
– Решил поменять имидж. Похудеть, простите, за столь короткий срок не успел.

– Отвратительно! Просто отвратительно!
– возмущалась княгиня.
– Трудно даже подобрать сравнение, на кого вы сейчас похожи.

– Как раз легко, - возразил главный бестиарий.
– Я стал еще больше похож на отца-основателя.

– А по-моему, даже меньше, - сказал палеоантрополог.
– До этого казалось, что вы - это он, только без усов, а теперь…