Вы спросите: где же сирень, где метафизика, усыпанная маками, где дождь, что выстукивал слова, полные пауз и птиц? Я вам расскажу, что со мною случилось. Я жил в Мадриде, в квартале, где много колоколен, много башенных часов и деревьев. Оттуда я видел сухое лицо Кастилии: океан из кожи. Мой дом называли «домом цветов»: повсюду цвела герань. Это был веселый дом с собаками и с детьми. Помнишь, Рауль? Помнишь, Рафаэль? Федерико, — под землёй — помнишь балкон? Июнь метал цветы в твой рот. Всё окрест было громким: горы взволнованных хлебов, базар Аргуэльес и памятник, как чернильница, среди рыбин. Оливковое масло текло в жбаны. Сердцебиение ног заполняло улицы. Метры, метры. Острый настой жизни. Груды судаков. Крыши и усталая стрелка на холодном солнце. Слоновая кость картошки, а помидоры до самого моря. В одно утро все загорелось. Из-под земли вышел огонь, он пожирал живых. С тех пор — огонь, с тех пор — порох, с тех пор — кровь. Разбойники с марокканцами и бомбовозами, разбойники с перстнями и с герцогинями, разбойники с монахами, благословлявшими убийц, пришли, и по улицам кровь детей текла просто, как кровь детей. Шакалы, от которых отступятся шакалы, гадюки — их возненавидят гадюки, камни — их выплюнет репейник. Я видел, как в ответ поднялась кровь Испании, чтобы потопить вас в одной волне гордости и ножей.