Очень странные миры

– Я… не в состоянии, – прошептал Палеолог и попытался приподнять дрожащие руки с колен.

– Будьте мужчиной, – укоризненно сказал Кратов. – Вы же йогин, в конце концов!

Палеолог мягко повалился на спину и некоторое время лежал в полной прострации, раскинув руки и уставившись в небо. Затем нервная дрожь в его членах прекратилась, движения обрели прежнюю уверенность, и он быстро принял все ту же исковерканную позу.

За гравитром негромко переговаривались Белоцветов и Грин. Точнее, говорил в основном инженер, а навигатор сочувственно слушал, что было весьма необычно. «Хреновое это местечко, – злым голосом рассуждал Белоцветов. – Как и все автаркии. [39] Повидал я их! На всякой автаркии лежит печать ущербности, вымученности, „ибо нет средства помешать ей скатиться в собственную противоположность, поскольку схожесть между пороком и добродетелью в данном случае слишком невелика…“ [40] Как будто здесь только и заняты тем, что кому-то что-то доказывают. Кому?! Мне?! Я здесь никогда не был и еще тысячу лет не буду. Природа, зверушки, туристический рай… И ни одной девушки! Ни одной! Это как воспринимать? Я уже и забыл, как они выглядят. Последняя улетела вчера вечером… Тенн Браун… Вернусь домой, на всех женщин в диапазоне от шестнадцати до шестидесяти стану кидаться, как Квазимодо…»

39

Автаркия – социальная модель закрытого типа, построенная на принципах самообеспечения, самодостаточности и предельной изоляции от внешней среды.

40

Никколо Макиавелли (1469-1527), «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия». Перевод с итальянского Р. Хлодовского.

– Я знаю это место, – чуть слышно проговорил Палеолог. – Излучина Падмапуры, с пастбищем и водопоем, километров сорок на юго-запад.

– Вы укажете нам его, – сказал Кратов и полез в кабину гравитра.

Изможденное лицо Палеолога дрогнуло от негодования, на миг прорвавшегося сквозь маску безучастия из глубин его души. Однако он все же поборол себя и, преодолевая отвращение к разящей металлом и пластиком, побывавшей в переделках и многократно латанной машине, двинулся следом.

15

Это было именно то место, где Виктор Сафаров впервые ощутил под ногами поверхность Амриты. Не пройдя и десятка шагов по пояс в траве, без которой немыслимо вообразить местный пейзаж, они обнаружили брошенный скафандр Звездного Разведчика – почерневший от пыли, истоптанный равнодушными камадхену, что забредали на лесную лужайку с ближнего пастбища.

Феликс Грин тщательно стер с нарукавной нашивки скафандра грязь и негромко прочел:

– «Виктор К. Сафаров. Отряд „Черный Единорог“. Северная группа Звездной Разведки…» – Помолчав, он добавил: – Дата вступления в отряд не сохранилась.

Кратов склонился над скафандром. Он испытывал мучительное ощущение того, что перед ним лежала часть истинной сущности человека, успевшего прожить недолгую жизнь и дважды погибнуть. Человека?.. Да, он без колебаний только что мысленно назвал Виктора человеком. Так оно, в общем, и было.

– Ищите камень. – Кратов медленно разогнулся. – Он должен быть неподалеку.

– Было бы недурно услышать какие-то подробности, – произнес в пространство Белоцветов.

– Ясно, – сказал Феликс Грин. – Опишите его.

– Обломок сталагмита размером примерно с два сложенных вместе кулака. – Грин тотчас же сложил вместе свои кулаки и придирчиво изучил их. – С желтыми и черными прожилками, вероятно… Его ни в коем случае нельзя брать руками.

– Ясно, – повторил Грин. – А что такое «сталагмит»?

Кратов напряг свою память, припоминая титанийский диалект.

– Похоже, у вас не встречается, – пробормотал он неуверенно. – Это такая горная порода. Когда в пещере очень долго капает сверху осадочная влага, то в том месте, куда падают капли, образуется известковый нарост…

– А, ясно, – снова сказал Грин. – Кроппа. Так бы сразу и говорили.

Белоцветов раздвинул стену травы ладонями.

– Пустое занятие, – с сомнением сказал он. – Что можно найти в такой поросли? Для начала сюда следовало бы пригнать стадо голодных коров. Господин Махааматра, в вашем мире встречаются голодные коровы?

– Никогда, – пасмурно ответил Палеолог.

– Да, – сказал Кратов. – Травушка-муравушка…

Он сделал несколько шагов, срывая пучки ломких душистых стеблей и бросая себе под ноги.

– Фогратор сюда, – коротко приказал он.

Грин посмотрел на него, потом на Палеолога, скорбно замершего в отдалении, тяжко вздохнул и освободил свой «калессин» из локтевого чехла.

– Фогратор против живой природы на Амрите, – грустно улыбаясь, промолвил Палеолог. – Думал ли я, что доживу до этого часа?.. Я не понимаю ваших действий, доктор Кратов, не вижу им оправданий. Позвольте мне удалиться.

– Как угодно, – помолчав, сказал тот. – Могу ли я удерживать вас, свободную личность на свободной планете? Это, конечно, нелегкое зрелище. Но поверьте, прошедшей ночью мне было тяжелее.

– И вы сводите счеты? – горько спросил Палеолог. – Вам никто не говорил, уважаемый Галактический Консул, что временами вы похожи на танк? Была в истории человечества такая машина – тяжелая, страшная. Шла напролом, все сокрушая и подминая…

– Говорили, – проворчал тот. – И не единожды.

– Так, может быть, пора придать значение этим словам?

Не дождавшись ответа, Палеолог вскинул голову и пошел прочь. Не разбирая дороги, не оборачиваясь, как это было в первую их встречу. Вскоре его длинная фигура в белом пропала из виду за стволами деревьев.

– Я готов, – сказал смущенный Грин, держа фогратор наизготовку.

– «И старый фигляр, не переставая твердить с пустой напыщенностью, что жаждет призраков, испустил дух, так и не поняв, что призраком был он сам», [41] – сказал Белоцветов вполголоса.

– Санти, ты повторяешься, – сквозь зубы обронил Грин.

– Неправда, – возразил Белоцветов. – Я просто цитирую ограниченный набор авторов, которых недавно прочел. Возможно, это они повторяются.

– Малую волну, – произнес Кратов. – По траве.

41

Огюст Вилье де Лиль-Адан (1838-1889), «Жестокие рассказы». Перевод с французского Е. Гунста.

Феликс Грин понизил мощность импульса до минимума. Лицо его застыло. Он вел перед собой раструбом, словно выполнял панорамную съемку. В лесу воцарилась глухая тишина, улегся ветер, даже птицы испуганно прервали свой нескончаемый гомон. Был слышен только мертвый шорох рассыпающейся в серую пыль травы.

– Вот он! – закричал Белоцветов, и Грин остановился. В глазах его стояли слезы.

Камень лежал совсем близко, шагов на пять откатившись от покинутого скафандра. Это был именно тот камень, а не другой, потому что на покрытой молекулярным пеплом и истлевшими корневищами, неестественно голой земле не виднелось больше ничего инородного. Припорошенный сверху, грязно-белый с желтыми наплывами обломок сталагмита.

– Феликс, – сказал Кратов, не отводя взгляда от камня, словно опасаясь, что и он тоже возьмет да и рассыплется в прах, – не переживайте. Трава непременно вырастет. Это не Титанум. Что-что, а трава вырастет обязательно.

Прихрамывая, он подошел к амигийскому камню и присел на корточки в паре шагов.

Камень выглядел достаточно обыденно. Было в нем что-то от гипноглифа – предмета, который хочется взять и безотчетно вертеть в пальцах, испытывая от этого подсознательное удовольствие. И ничего в нем не было такого, что связывало бы его со смертью и внезапным возвращением человека. Помедлив, Кратов взял его в руку, взвесил – действительно, обломок казался невесомым. Кратов сжал пальцы посильнее, и камень рассыпался в прах. Он был пустотелым. Такие вот на планете Амига образуются сталагмиты.