Очень странные миры

– Это планета? – спросил Кратов. – Местность? Сооружение? Я не понимаю.

– Конструкт, – терпеливо повторила Надежда. – Сочетание иллюзорного и материального. Все же постарайся понять. Не скажу, чтобы это было так необходимо, но что станет легче, обещаю. – Она очертила пальчиком в воздухе большой круг, и тот мгновенно обратился в полупрозрачную сферу. – Мы находимся внутри облака абстракций, одного из многих. Они вложены одно в другое… – Надежда продолжала рисовать. – Пересекаются… Существуют, нигде и никогда не соприкасаясь… Эта многомерность условна, потому что будь она реализована на практике, ты не мог бы ни видеть меня, ни говорить со мной, и сам ты выглядел бы иначе, нежели есть на самом деле. Придется поверить мне на слово, мы же не станем сейчас с этим экспериментировать.

– Может быть, в другой раз, – согласился Кратов.

– Все облака помещены в единый конструкт. То, что он носит сложное имя и странно переводится на понятный тебе язык, ничего не значит. Никакого тайного смысла, всего лишь этикетка. Должны же мы как-то обозначить описываемую часть физического мира…

– …которая квантуется маленькими девочками, – сказал Кратов.

– Это не мое решение, – сказала Надежда виновато. – Это даже не выбор тектонов. Так решил Призрачный Мир.

– У него есть свобода воли?

– У него даже есть чувство прекрасного.

Кратов, усмехаясь, сказал:

Если нахлынет Неудержимый поток, С ним не сражайся, Силы напрасно не трать – Лучше доверься волнам. [44]

– Волнам? – осторожно переспросила Надежда. – Каким волнам? Здесь нет открытых водных пространств.

– Насчет чувства прекрасного, – промолвил Кратов. – Он сам тебе об этом сказал?

– Кто? – совершенно потерялась Надежда.

44

Одзава Роан (1725-1803). Перевод с японского А. Долина.

– Ну этот… Призрачный Мир.

Какое-то время девица напряженно хмурилась, затем выпуклый лоб под пушистой челкой разгладился, и она залилась обычным своим саркастическим смехом.

– Ты так и ничего не понял! – объявила Надежда жизнерадостно. – Я и есть Призрачный Мир!

4

– Мы что, вторглись в чужое облако абстракций? – спросил Кратов недоверчиво.

Стоило ему отвлечься на мгновение, заглядевшись на гигантское сооружение, словно бы образованное из бесчисленных потеков застывшей лавы и вершиной своей пропадавшее в облаках, как декорации сменились. Само сооружение осталось, но прочие пустоты и лакуны вдруг заполнились аккуратными одноэтажными домиками. Он не понимал, как это случилось, а самое главное – когда. И почему он не успел заметить этой перемены. И почему сознание не бунтует против такого циничного обмана, словно бы соглашаясь, что все правильно, так и должно быть.

– Наоборот, – заявила Надежда. – Призрачный Мир старается тебе понравиться. Он… есть такое слово… подлизывается к тебе.

– Зачем? – пожал плечами Кратов.

– Ну, ты же гость, – удивилась Надежда. – Тебе должно быть хорошо.

– Тогда так, – сказал Кратов твердо. – Желаю принять душ. Привести себя в порядок. Не могу же я ввалиться на самую важную встречу в жизни сущим охламоном! – Он покосился на девицу. Та выглядела озадаченно. – Такое слово тоже есть.

– А, что-то древнегреческое! – вдруг обрадовалась Надежда. – «Охлос» – толпа, «монос» – один. Один из толпы, квант хаотического человеческого сборища…

– Не умничай, – строго сказал Кратов. – А еще я хочу есть.

– Если я что-то понимаю в человеческой культуре, – важно прогнусавила Надежда, – то слева по курсу находится то, что тебе нужно.

Кратов послушно поглядел налево. Двухэтажное здание, обшитое мореным дубом, с просторным козырьком на подпорках и верандой с перилами, выглядело как салун из ковбойских фильмов, чем, по всей видимости, и являлось. Над окнами второго этажа была намалевана надпись большими, не без изысков, белыми буквами: «И вот заведение».

– Призрачный Мир, – сказал Кратов задумчиво. – Иллюзорное и материальное. А что, если мне все это только кажется, и ты мне кажешься, а на самом деле я лежу в каком-нибудь чане с физиологическим раствором, опутанный трубками и бездыханный?

– Ты слишком много читаешь фантастики, – укоризненно промолвила Надежда.

– Я ее вовсе не читаю, – возразил Кратов. – Но зато я знаю, что такое фантоматика. Сам в детстве много с оной экспериментировал. И попадал на этой зыбкой почве в разные ситуации, в большинстве своем идиотские.

– О боже, – вздохнула девица. – Какой ты трудный. Настоящий охламон. То, что ты видишь, и есть то, что ты хочешь видеть. А то, о чем ты думаешь, как о том, что ты хочешь видеть, всего лишь попытка рационализировать то, что ты видишь на самом деле, но по каким-то причинам или в силу предубеждений видеть не желаешь.

– Ты сама поняла, что сказала? – сощурился Кратов.

– Я-то поняла, – фыркнула Надежда. – А ты, судя по всему, не очень. Это заведение реально и существует на базовом уровне абстракций. Оно предназначено для комфортной адаптации посетителей мира под названием Агьяхаттагль-Адарвакха и всегда предназначалось только для этого, от начала времен, когда никаких еще тектонов и в помине не было.

– А кто был? – спросил Кратов с нескрываемым интересом.

– Боги, императоры, тираны, – пояснила Надежда. – Так они себя называли и, должно быть, таковыми себя полагали. Призрачный Мир не прекословил, это не в его правилах, но много по этому поводу веселился. Здесь останавливался Брилласиньял IV, последний император тахамауков из тех, что самолично возглавляли экспансию в Рукаве Персея. Позднее они, как мы знаем, оставили эти бесплодные, изначально обреченные попытки управлять Галактикой. Император был вполне удовлетворен нашим сервисом, особенно ему понравились жемчужные фонтаны и бассейн в форме раковины винтокрылого моллюска.

– Но я не вижу никаких фонтанов, – сказал Кратов.

– Верховный Попечитель Всех Нкианхов, Адмиралиссимус Юкнэ Юлаалф тоже ничего не видел. – Надежда разошлась не на шутку. – Кроме белокаменных стен со стрельчатыми окнами, повитых красным плющом. В скрижалях почетных гостей он оставил пространную благодарственную запись, где воздал должное местной кухне, а сугубо огузку, лопатке и голяшке молодого гребнекрыла, зажаренного по классическому рецепту, то есть в вулканическом пламени на собственном хребте…

– Я уже начинаю сочинять текст, который оставлю в ваших скрижалях, – промолвил Кратов с угрозой.

– Это универсальный концепт Призрачного Мира, – пояснила Надежда. – Все концепты материальны. Но каждый визитер видит их по-своему. Задай вопрос фундаментальной части своего сознания, зачем ей посреди галактического захолустья вдруг понадобился киношный салун. – Она вдруг остановилась и направила острый, как карандаш, указательный палец в направлении кратовского носа. – Кажется, я понимаю. Всему причиной особенности твоего восприятия! Ты упорно не желаешь верить своим глазам, но все органы чувств, словно сговорившись, пытаются обмануть твой разум, и он, не имея сил сопротивляться поступающей информации, наделенной всеми атрибутами объективности, искусственно принижает ее материалистическую значимость, сводит до уровня визуальных шаблонов. Да еще и с нескрываемой издевкой наделяет сатирическим граффити, заимствованным из базисного культурного фонда!