Одержимость

Согласно кодированной декларации, возраст женщин варьировался от девяти до двенадцати лет. Контрабандист потребовал плату сегодня же вечером и пригрозил, что если не получит ее, то найдет других покупателей.

— Это может быть ловушка, — сказал я, мое нутро скрутило от такой возможности.

— Знаю, — сказал Спарроу. — Они увидят, что мы идем. Но мы готовы. Они не увидят тех десяти человек, что у нас там.

Я покачал головой.

— Оставайся в машине, Спарроу. Твое лицо в настоящее время является мишенью для половины города. Они убьют тебя, и все, что мы сделали и что будем делать, будет потеряно. Черт возьми, мы трое знаем, что и как делать, но эти другие… — Я кивнул подбородком в сторону главаря за рулем. — …они рискуют своими жизнями и обеспечивают контроль за тобой, за твое имя.

— И ты считаешь, что я должен вылезти и спрятаться в небоскребе?

— Это не шутки, — прорычал я себе под нос, стараясь, чтобы наш разговор не услышали на переднем сиденье. — Это значит быть ответственным. Ради безопасности короля. Это наша работа, не только нас троих, сотни других на улице. Не рискуй попасть в ловушку. Они знают твою слабость.

Темный взгляд Спарроу пробился сквозь прищуренные веки.

— Будь чертовски осторожен, Мейсон. Я уже разозлился.

— Я говорю то, чего не скажут другие.

— Есть причина, по которой они этого не делают. Они хотят дожить до завтра.

— Именно этого мы и хотим от тебя. Этот… — Я двинулся вперед. — …дети — это твоя слабость. Твой отец сказал бы «к черту всё» и позволил бы продать их кому-нибудь другому, если бы даже почуял ловушку.

— Я не отец.

Моя челюсть напряглась, я заставил себя молчать. Был и другой способ выиграть этот спор.

Реальность заключалась в том, что мы со Спарроу сражались; так было с того самого дня, как мы впервые встретились. Я был одним из немногих, кто мог и хотел его образумить. Я мог говорить. Я не мог заставить его слушать или прислушиваться к моим советам.

Напряжение внутри машины нарастало, шины внедорожника подпрыгивали на неровном асфальте. Мы не собирались ехать в оживленный центр с кранами, разгружающими грузовые контейнеры двадцать четыре на семь под яркими огнями. Этот док у реки Калумет не работал больше десяти лет. Разбросанные грузовые контейнеры были скорее убежищами для бездомных, чем пригодными для использования. Все в этом месте кричало о подставе.

— Сколько датчиков мы обнаружили в этой заброшенной адской дыре? — спросил я.

— Ни одного, — признался Спарроу. — Поставщик законный. Его использовали много раз, и он должен был получить наше сообщение, что округ закрыт для бизнеса. После сегодняшнего вечера он поймет, что, когда я скажу, что мы закончили, мы закончили.

Пустота стоянки немного успокоила мои нервы.

Машина, в которой мы ехали, остановилась в нескольких сотнях футов от заброшенного кирпичного здания. Окна были разбиты, но решетки, закрывавшие проемы, остались целы. Более чем вероятно, что когда-то здесь располагались офисы прорабов.

Я посмотрел выше, ища снайперов. Все еще сидя в машине, я прищурился. Моя способность стрелять на поражение с расстояния более двух тысяч метров означала, что кто-то другой мог сделать то же самое.

— Чертовски темно, — сказал я. — Я никого не вижу. Где наши, Спарроу?

Спарроу смотрел на экран телефона.

— Они здесь. Я улавливаю их сигналы.

— Я не вижу их.

— Тебе и не положено.

Я покачал головой.

— Если я не вижу их, то, возможно, не вижу и других.

— Черт, — сказал Спарроу громче, чем раньше. — Смотри.

Он подтолкнул свой телефон в мою сторону.

От картинки на экране у меня скрутило живот. На грязном бетонном полу, сбившись в кучку, лежали пять девушек, волосы у них были растрепаны, а на руках и лицах виднелись синяки. К счастью, они были одеты. И все же одежду, в которую они были одеты, лучше было бы назвать лохмотьями. Каждая выглядела истощенной.

— Мы платим, — сказал Спарроу.

— Деньги в сумке на заднем сиденье, — сказал я.

— Я с тобой согласен. Если продавец не получит от тебя деньги, он не остановится, пока не найдет другого покупателя.

— Наверное, кого-то из МакФаддена, — предположил Спарроу. — Продавец хочет выгрузить их сегодня вечером.

— Скажи ему, что мы возьмем товар и вынесем его, — сказал я.

Сеть, передающая сообщения, была сильно зашифрована, что вызывало задержку от времени отправки до получения. Спарроу напечатал сообщение.

— Я отдам ему деньги, — продолжал я. — После обмена пусть другой Спарроу отвезет девочек в клинику, доктор Диксон их осмотрит.

Клиника была новой и плохо укомплектованной. Наш врач был целеустремленным и способным. Дело в том, что как только это будет сделано, все будет закончено. Мы не видели причин вкладывать в это больше ресурсов.

— Это моя операция, — сказал Спарроу. — Я отдам деньги и дам понять, что мы закончили.

Я потянулся к ручке двери.

— Это твоя операция, босс. — Я открыл дверь. — И так оно и останется.

Встав, я медленно повернулся, вглядываясь в темноту.

Из глубины кирпичного здания донеслось приглушенное эхо детского плача. Моя шея выпрямилась, я поправил бронежилет под костюмом. Я терпеть не мог его носить, особенно когда летом в Чикаго поднималась температура. Тем не менее, мое время на войне, которую другие признали, в отличие от той, которая происходит сейчас, научило меня мерам предосторожности.

Закрыв дверь, я мысленно помолился, чтобы Спарроу послушался.

Когда я открыл багажник внедорожника, он повернулся ко мне.

— Его послание — войти внутрь. Я пойду с тобой.

Я перекинул ремень спортивной сумки через плечо и вытащил пистолет из кобуры под пиджаком.

— Дай мне пять минут. Если меня не будет, пошли туда всех гребаных Спарроу в округе.

Не дожидаясь ответа, я закрыл багажник.

Крики девочки привели меня к старой металлической двери.

Вытащив пистолет, я толкнул дверь внутрь и вгляделся в темноту. Моей единственной подсказкой был плач. Старые кирпичные стены и гниющий интерьер заставляли звук отдаваться эхом, отчего было сложно отследить его источник. Достав из кармана фонарик, я направил луч света.

Шаг, может два.

Я напряг слух.

Поворачиваюсь влево, плач стал громче.

Несколько шагов.

Мои уши наполнились взрывом прежде, чем мой разум успел это осознать.

Вспыхнул огонь, шрапнель и кирпичи посыпались в разные стороны, когда здание рухнуло. Пламя вырвалось наружу, пожирая все огнеопасное на своем пути. Потрескивание было фоном для новых взрывов, эхом отдававшихся в наполненном дымом воздухе.

Крики и вопли.

Сквозь пламя показался Спарроу. Убирайся.