Один день в Нью-Йорке

И тут вернулся Румпель.

— Адаму лучше в постели оставаться, — рассеянно сказал он, поглядывая на дочь, — А тебе, Белль, лучше там часами не сидеть.

Белль только рукой махнула на это.

— Вот ты говоришь Адаму быть осторожнее с мамой, — ехидно проговорила Коль, — А сам, значит, на нее запрыгиваешь?

— Что? — не понял Голд и застыл от изумления, — Ни на кого я не запрыгиваю!

— А откуда же тогда ребенок?

– Тебе кто такое сказал? — он раздраженно всплеснул руками.

— Бритни.

— Какая еще Бритни?

— Такая вот Бритни, — невозмутимо и непосредственно отвечала Коль, — Из моего класса.

Растерянное лицо немного закипающего Голда было бесценным зрелищем. Белль хотела бы ему посочувствовать, если бы могла прекратить тихо сотрясаться от смеха. Все же некое новое ощущение посетило ее тогда: моменты, которые были для него в новинку, и которые они могли разделить вместе.

— Ах, Бритни из класса! — сузив глаза, закивал Голд, — А откуда это взяла Бритни из класса? Да кто вообще такое придумал?

— Ну, ей мама сказала, — Коль почесала затылок, скрывая свою неуверенность, — Что мистеру Крэйгу не стоило запрыгивать на мисс Стивенс, ведь тогда бы она не забеременела.

Белль вся покраснела, смеясь в кулак. Жаль, что Румпелю было совсем не смешно.

— Прелестно! — процедил он, — Но неправильно она говорит!

— А как правильно? — тут же спросила девочка.

— Я не готов ответить на этот вопрос.

— А когда будешь готов?

— Минут через пять, — замялся Румпель, отчаянно жестикулируя, — Иди! Погуляй пока!

Коль недовольно скорчилась и ушла к себе. Белль все сложнее удавалось подавлять смех.

— Бритни! — недоверчиво и презрительно фыркнул Голд, — Да кто ее мама, что такое говорит! Ой, ну хватит смеяться!

Белль успокоилась на секунду и снова прыснула, прикрывая глаза рукой. Он подождал, пока она успокоится окончательно.

— Что это за женщина?! — возмущался Румпель, присаживаясь рядом с ней.

— Линда Фонтейн, — припомнила Белль имя матери маленькой, тощей светловолосой девочки, которая и была той самой Бритни, — Просто женщина. Обычная, довольно вежливая. Мало ли, что сболтнула сгоряча?

— Только ли это сболтнула? — прорычал Румпель.

Белль стало немного грустно и было уже совсем не смешно. Она участливо сжала руку Румпеля.

— Успокойся, — мягко сказала Белль, — Ничего страшного. Всякое случается. Ну сказала и сказала. Слово ведь не воротишь.

А вот Коль за обещанным объяснением вернулась.

— Ну?

— Что? — нахмурился Голд и взглянул на часы, — Прошло четыре минуты! За это еще пять!

— Но… — Коль попыталась упрекнуть его в несправедливости.

— Десять!

— Эй!

— Сейчас будет пятнадцать! — пригрозил Голд.

Коль поспешила скрыться.

— Ты не можешь бесконечно ее так отсылать, — отметила Белль.

Румпель положил голову на стол и грустно вздохнул, огорченный ее правотой. Белль ласково пригладила волосы у него на затылке и сделала тоже, что и он, заглядывая ему в глаза. Потом она придвинулась так близко, что они почти соприкасались носами. Она не знала как еще выразить свою солидарность. Не знала она и о том, что теперь говорить шестилетней девочке. В результате Голд нашел выход, предложив Коль сделку: либо он говорит правду, либо они помогают той кошке не умереть с голоду и, по возможности, найти новый дом. Кошка победила.

В середине мая стал известен пол ребенка. Голд хотел тогда пойти с ней, но сильно опаздывал, и Белль очень хотела дождаться, но вот доктор Колфилд ждать бы не стала. После приема, она вышла в коридор, осторожно зашагала по нему, как вдруг, нечаянно оторвавшись от созерцания плитки под ногами, встретилась взглядом с Румпелем. Бывает некоторые моменты, самые простые и незначительные, особенно западают в душу без какой-либо причины, и памяти не составляет труда воскресить его сквозь многие-многие годы. И то, когда Голд, немного нервный и загруженный, возник прямо перед ней и разогнал своей улыбкой собственные переживания, стал таким моментом.

— Белль! — он кинулся к ней, немного замялся, склонив голову на бок, — Извини, что опоздал.

— Нет-нет, — поспешила заверить Белль, — Но извини, что не стала дожидаться.

— Ну, как дела? — спросил Голд, уходя вместе с ней с прохода.

— Отлично, — улыбнулась она, — И стал известен пол ребенка.

— Не рановато ли?

— Нет, — протянула Белль и выдержала небольшую паузу, — Если это мальчик.

— Мальчик… — кивнул Голд, будто до него не доходил смысл этого слова.

— Здравствуйте, мистер Голд! — весело поприветствовала Кэтрин Колфилд, проплывающая мимо, — Заблудились?

— А… Да-да, — встрепенулся Голд и пожал доктору руку, — Здравствуйте, доктор Колфилд.

— Извините, что не стали ждать, — улыбалась Колфилд, — И я вас поздравляю.

— Да… — кивнул Румпель, — Спасибо.

На этом все и разошлись. Голд обнял жену за плечи и вывел на залитую солнцем улицу. Белль беспокоило, что он ничего так больше и не сказал, но ей не хотелось цепляться к этому. Небо было ясное, на той улице пахло кофе и свежескошенной травой, они были вместе, а их будущее становилось все более определенным. Постепенно Голд успокоился, безмятежно и неспешно шел рядом, бережно придерживая за талию.

— Ну, так что? — спросила Белль, — Ты счастлив?

Он посмотрел на нее, отвернулся и снова посмотрел с милой, светлой улыбкой, на которую она ответила точно такой же.

— Я люблю тебя, — просто сказал Голд, — Ты ведь знаешь это?

— И я люблю тебя, — ответила Белль, как никогда осознавая истинность этих слов.

Через неделю после этого известия Румпель решил, что стоит подготовить малышу комнату, позвонил домовладельцу, заставил вывезти мебель из гостевой и полностью расчистил помещение. Об оформлении он спросил Белль, и она предложила выкрасить комнату в синий, используя разные оттенки.

— Почему синий? — спросил Румпель, не имея возражений.

— Синий успокаивает, — ответила Белль, — Убеждает, что все будет хорошо. Думаю, что нам это нужно. И к тому же синий — типичный цвет для комнаты мальчика.

И вот однажды они сидели в этой комнате и подбирали нужные оттенки. Румпель отпускал шуточки и комментарии к каждому, но она ничего не слышала и, тем более не помнила. Помнила только, как он насмешливо морщил нос и улыбался ей, слегка обнажая белые неровные зубы. Помнила как солнечный свет пробивался внутрь и подсвечивал комнату неровными кругами, и как блестели в воздухе пылинки, она сидела в тени, а он — среди всего этого, развернувшись к окну спиной. Такой яркий образ и такое странное ощущение, как-будто ее там и не было вовсе, и в то же время была.