Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599
Шрифт:
Скрепя сердце, Эссекс согласился вести переговоры. По обоюдному решению встреча состоялась седьмого сентября у брода Баллаклинч, близ города Лаут — всем видом выражая покорность, Тирон заехал на лошади в бурную реку, и вода скрыла ее по самое брюхо, — Эссекс, также верхом, остался на другом берегу реки. Это была незабываемая сцена. Очевидцы, находившиеся поодаль, рассказывали: Тирон «снял шляпу и почтительно склонился перед Его Светлостью; во время переговоров он вел себя с той же куртуазностью». Тирон знал свою роль и исполнил ее блистательно. Они беседовали с глазу на глаз в течение получаса. О чем именно шел разговор, никто не знал. Позднее Эссекс сказал Саутгемптону: Тирон обещал «объединиться с нами, если Эссекс будет выступать сам за себя, а не от лица королевы». Это предложение Эссекс, по его же словам, категорически отверг. Безусловно, встречаться с врагом наедине было недальновидно — за эту тактическую ошибку Эссекс дорого заплатил. Поползли слухи. Поговаривали,
После переговоров Эссекса с Тироном состоялась еще одна встреча, на которой стороны обговорили условия временного перемирия, 15 сентября закрепив их на бумаге: огонь прекращается, в случае возобновления военных операций требуется уведомить противника за две недели. Ирландцы почти ничего не потеряли, сохранив право «владеть тем, что у них теперь есть» — включая и право свободно перемещаться по стране. Елизавета еще ничего не знала о перемирии, но и без этого «дерзость» Эссекса ей давно опостылела. Она снова отправила ему угрожающее письмо; при дворе поговаривали, что она собирается сместить его с должности, передав командование лорду Маунтджою: «Вам известно, о чем мы просим, у Вас было все — и время, и неограниченные возможности. Вы и представить себе не можете, сколь для нас мучительно указывать Вам на эти и другие ошибки. Но как скрыть то, что столь очевидно?» «От этих писем лорд Эссекс пришел в ярость», — замечает Кемден.
Елизавета чувствовала то же самое, когда в воскресенье, 16 сентября, во дворец Нонсач прибыл из Ирландии капитан Лоусон с новостями о том, что Эссекс встречался с Тироном (хотя об условиях перемирия речи тогда не шло). Со слов Томаса Платтера, в тот день посетившего дворец Нонсач, Елизавета ничем себя не выдала. Она появилась «в прекраснейшем платье из белого атласа, расшитого золотом, а ее головной убор украшали перья райской птицы». Хотя королеве «уже исполнилось 74 года», пишет Платтер, (на самом деле ей было только 67), «она все еще выглядит моложаво, и на вид ей не дашь больше двадцати». Елизавета, казалось, излучала безмятежность: она сыграла в карты с лордом Кобэмом и лордом-адмиралом, немного почитала, прослушала проповедь; затем наступило время ланча. Королева держалась с большим достоинством и была полна решимости (С ее мнением по-прежнему считались, Эссекс явно ее недооценил.). Она передала капитану Лоусону письмо для Эссекса, предупредив, что его действия будут сочтены «пагубными и постыдными», ибо он «пошел на бессмысленное перемирие — не следовало прощать Тирона и соглашаться на его условия без ее на то разрешения: „Поверить в клятву этого предателя — все равно что довериться дьяволу“».
Вряд ли Эссекс получил ее письмо. 24 сентября он собрал членов Государственного совета в Дублине — на этом заседании он вернул доверенный ему меч[16]. Решив покинуть Ирландию и лично предстать перед королевой, Эссекс отплыл в Англию с группой самых преданных сторонников, задержавшись лишь для того, чтобы на берегу, перед самым отплытием, посвятить в рыцари еще четырех своих соратников. «В Ирландии шутили», пишет Уильям Юдалл, что Эссекс «посвятил в рыцари больше человек, чем убил противников на поле боя». Среди сопровождавших Эссекса — лорд Саутгемптон, сэр Генри Дэнверс (он все еще до конца не восстановился после ранения в голову), сэр Томас Джерард, капитан Кристофер Ст. Лоуренс и сэр Генри Уоттон. Высадившись в Англии, Эссекс отправил письмо своему дяде, сэру Уильяму Нолису, в котором объяснял свои намерения: он собирался «как можно скорее (если Вы не выдадите меня) предстать перед своими врагами»; Эссекс «не надеется на милость королевы, не веря, что в ее глазах он невиновен, ведь в его отсутствие его враги стали, благодаря Елизавете, еще могущественнее».
Трудно представить себе, как обрадовались люди Эссекса, оказавшись — после зоны военных действий — на родной земле. Они спешили домой, гоня лошадей даже ночью, при свете луны, не обращая внимания ни на болота, ни на засады на пути и стремясь добраться до дворца прежде, чем там станет известно об их возвращении. Изнуренные дорогой, через три дня они прибыли в Лондон. 28-го, на рассвете, они отправились во дворец Нонсач, где тогда пребывала королева.
О дальнейших событиях нам известно, в основном, по письмам Роланда Уайта сэру Филипу Сидни. Заручившись обещанием, что по прочтении Сидни их сожжет, Уайт рассказал ему о том, что знал, так как находился тогда при дворе («Сожги мои письма, в противном случае я не стану писать их — времена нынче опасные»). Если бы Сидни сдержал слово, то многое осталось бы для нас еще большей загадкой. По словам Уайта, лорд Грей, давно таивший
обиду на Саутгемптона, немедленно поспешил во дворец Нонсач, как только узнал о возвращении Эссекса, — предупредить королеву. Другу Эссекса, сэру Томасу Джерарду пришлось скакать во весь опор, пока он не догнал лорда Грея. Сколь бы куртуазен ни был разговор двух товарищей по оружию, в нем сквозила горечь:«Прошу Вас, — сказал Томас Джерард, — позволить лорду Эссексу прибыть первым и самому доложить о своем прибытии». «Разве он этого хочет?» — спросил лорд Грей. «Нет, — ответил сэр Томас, — но еще меньше он хотел бы, чтобы это сделали Вы». «Тогда, — заявил лорд Грей, — мне есть чем заняться», и поспешил во дворец, не жалея сил, а по прибытии сразу отправился к Роберту Сесилу.
Так как Джерарду не удалось остановить лорда Грея, Кристофер Ст. Лоуренс, храбрый ирландец, предложил свои услуги — догнать Грея и убить его и Сесила, но Эссекс «на это не согласился».
Прибыв в Нонсач всего на четверть часа позже Грея, Эссекс спешился у ворот и направился во дворец. Нельзя было терять ни минуты. Миновав приемную, он направился в личные покои королевы. Дальнейшие события очень напоминают сцену из шекспировской «Лукреции»:
Он к двери спальни медленно подходит,
За нею скрыт блаженства рай земной…
Он от задвижки взора не отводит —
Преграды между злом и красотой.
( перевод Б. Томашевского )
Ворвавшись в опочивальню королевы, Эссекс увидел, что «королева еще не приступала к туалету, и волосы спадали ей на лицо». «Просто удивительно, — сдержанно пишет Уайт, — сколь дерзко поступил Эссекс, ворвавшись в покои королевы: она недавно проснулась, и явно никого не ждала; кроме того, граф — с ног до головы — был в дорожной пыли и грязи». Никому не дозволялось входить в опочивальню королевы, никто никогда не видел Елизавету в постели, на ее роскошной кровати из орехового дерева… Королева и придворные дамы, должно быть, обмерли от изумления. Сейчас нам сложно себе представить, какой святой запрет нарушил Эссекс. Елизавета — королева-девственница, и ее опочивальня, безусловно, святая святых. Год спустя Бен Джонсон изобразил эту сцену в своей пьесе «Пиры Синтии»; в его глазах Эссекс, подобно Актеону, подсматривающему за Дианой, совершил неслыханное преступление:
Не преступленье ли, войдя в священные чертоги,
Их помыслом нечистым осквернить…
Не преступленье ли дерзнуть
Небесному веленью бросить вызов…
Не лучше ль научиться,
Здесь, на земле, свои замаливать грехи…
( перевод Ю. Фридштейна )
Судя по пьесе Джонсона, эта сцена вызвала при дворе животный ужас, она потрясла и воображение драматургов, Шекспир не стал исключением. Возможно, она отразилась в новой пьесе, к которой он недавно приступил, — в сцене, где принц Гамлет, находясь в покоях королевы, требует объяснений, пытаясь ее увещевать.
С какой стороны ни посмотри, в то утро для королевы словно сошлись все звезды. Елизавета не знала, прибыл ли Эссекс один или во главе армии, расправился ли он уже со своими врагами при дворе и грозит ли ей самой опасность. Какой бы прекрасной актрисой Елизавета ни была, она не успела подготовиться к этой сцене и предстать перед Эссексом властной королевой. С годами ей стало непросто играть эту роль — чтобы привести себя в порядок, требовалось немало времени. Эссекс появился совершенно некстати, посреди ее туалета. Елизавета, хотя и обескураженная визитом, ничем не обнаружила смущения. Судя по сохранившимся свидетельствам, Эссекс «опустившись на колено, поцеловал ей руку, а затем и прекрасную шею, а затем заговорил с ней о чем-то личном, и их разговор, казалось, очень его обрадовал». Он действовал как галантный царедворец. Неизвестно, о чем шла беседа, но, возможно, свои чувства Эссекс запечатлел в сонете, написанном примерно в то же время. Языком куртуазной поэзии он выразил разочарование влюбленного поэта-придворного:
Я предан той, что предала меня.
Я ждал ответа в страсти безответной.
Я передышки не давал ни дня
Надежде пылкой, праведной и — тщетной.
Я век служил, за совесть, не за страх,
Той, что любви не зная с колыбели,
Разбила в пыль и обратила в прах
Мою мечту, стремившуюся к цели.
Забудь меня — на что она теперь,
Фальшивая слеза поддельной муки!