Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599
Шрифт:
свой собственный удар: за мысли обрамленье
заслужит лавры он или презренье.
Поэт рождён, но нужно становленье,
поэт — кто, как и ты, выковывает стих.
( перевод А. Бурыкина )
Как любой подлинный художник Джонсон понимал, что драматургами не только рождаются, но и становятся, и любое великое произведение, выковывается, словно раскаленный металл, обретая свои очертания благодаря тщательной редактуре. В витиеватых строках Джонсона также заключен намек на то, сколь затратен, и духовно, и физически, весь творческий процесс. Величие Шекспира, говорит Джонсон, результат не только выдающегося таланта, но и неутомимого труда, которому тот отдал 25 лет своей жизни. Чтобы прикоснуться к гению Шекспира и понять этого драматурга, достаточно взглянуть на его правку к «Гамлету», подобную искрам, летящим при ковке металла. Только так мы убедимся,
Эпилог
Накануне праздников лондонцев охватило мрачное предчувствие. В последнее воскресенье перед Рождеством поднялся такой порывистый ветер, что с крыш опрокидывало дымоходы; шквал накренял шпили церквей, валил деревья и крушил амбары. Около тридцати человек, державших путь по Темзе из Лондона в Грейвсэнд, небольшой городок неподалеку от столицы, утонули в холодной воде — ураган перевернул лодку.
На следующий день после Рождества шекспировская труппа направилась в Ричмондский дворец. После них при дворе будет играть труппа лорда-адмирала, она же отвечает и за новогоднее представление. Затем снова наступит черед Слуг лорда-камергера — они покажут «Двенадцатую ночь». Королева, по воспоминаниям Роланда Уайта, в то Рождество «почтила своим присутствием все спектакли».
Многое изменилось в Ричмонде с тех пор, как Шекспир приезжал сюда в последний раз, в масленичный вторник. Эссекс был тогда в зените славы — он готовился возглавить ирландскую кампанию и выступить против Тирона. Теперь он находился под домашним арестом — надежды на его освобождение таяли с каждым днем; в конце ноября, после пережитого унижения в Звездной палате, здоровье графа сильно пошатнулось. В Лондоне стали поговаривать, что Эссекса якобы уже нет в живых, и за упокой его души «отзвонили в колокола». Слухи, однако, не оправдались и, услышав о мнимой смерти Эссекса, лондонские священники отслужили молебен за его здравие. В первый день Рождества приходской клерк церкви св. Андрея в Лондоне просил Господа «быть милосердным… к рабу Твоему, графу Эссексу» и «в нужный час даровать ему исцеление <…> супротив мольбам всех идумеев, настроенных против него». Власти этого не одобрили. «Священникам, прочитавшим молитвы за здравие Эссекса, велено было помалкивать; некоторые из них по глупости совсем забылись: в их двусмысленных речах слышался призыв к бунту», — вспоминает Роланд Уайт (в его словах, возможно, подсознательно, отражаются строки «Юлия Цезаря» о печальной участи трибунов).
Еще в феврале 1599-го Тирон готовился к войне с англичанами. Теперь, когда Эссекс и его новоиспеченные рыцари не представляли никакой угрозы, а лорда Маунтджоя все еще официально не назначили преемником графа, Тирон заявил, что прекращает перемирие. Англичане опасались, пишет Файнс Морисон, что «повстанцы атакуют Английский Пейл», и уже к концу ноября до Лондона дошли слухи о том, что Тирон «идет на Лондон со своим войском», и «подданные Ее Величества спешно покидают столицу и возвращаются в родные края». «Сердце королевства, — пишет Морисон, — изнывает, пораженное проказой, — грядущим восстанием». За год Англия лишилась несколько тысяч солдат, а казна потеряла десятки тысяч фунтов. Английское войско «пребывало в унынии». Заручившись поддержкой папы римского и короля Испании, Тирон еще больше воспрял духом и провозгласил себя борцом «за свободу Ирландии и римско-католической церкви». Маунтджою теперь предстояло, заняв место Эссекса, получить от казны средства на ведение войны и собрать новое войско.
Оказавшись на Рождество в Ричмонде, Джон Донн заметил чудовищную разницу между весельем при дворе и суровой реальностью за стенами дворца:
Хотя дела идут неважно, при дворе отмечают праздники, смотрят спектакли и как ни в чем не бывало радуются жизни. Ее Величество в хорошем расположении духа — она оказывает Маунтджою всяческие знаки внимания. По милорду Эссексу и его сторонникам здесь скучают не больше, чем по ангелам, низринутым с небес, и вряд ли, судя по тому, что я вижу, граф когда-либо вернется ко двору. Он чахнет от болезни, и конец уже близок… Самое ужасное заключается в том, что граф совсем потерял надежду на исцеление, а здесь до этого никому нет дела.
Хотя на своем веку Англия немало повидала отверженных фаворитов, Донну и в голову не пришло, что падший ангел скоро напомнит о себе. Стиль Донна, как всегда, парадоксален, и потому местоимение «он» относится не только к Эссексу, но и ко двору — двор не слишком здоров, если отрицает состояние Эссекса. Джон Уивер в то время написал сатиру «Пророчество по случаю нового, 1600 года» (она была опубликована несколько месяцев спустя под названием «Фавн и Мелифлора»), предпослав ей такой эпиграф: «Кто переживет девяносто девятый, расскажет своим потомкам о благословенных временах». Это двустишие нарочито двусмысленно — читателю придется самому решить, о каком времени идет речь, — до или после 1599-го. Разумеется, Уивер иронизирует, говоря о том, что Англия процветает и придраться не к чему — в «наши идиллические времена»
дела идут «безупречно».К праздничным торжествам королева очень оживилась и казалось, даже помолодела, пребывая в добром здравии; вечера она проводила в приемном зале, наблюдая, как «под звуки тамбурина и дудки дамы танцуют народные танцы, старомодные и современные». Возможно, ее грела мысль о том, что многие из тех, кому не терпелось отправить ее на тот свет, сами теперь болели: в декабре в Челси, одном из тогдашних районов Лондона, слег лорд-адмирал; недавно занемог и Томас Эгертон, лорд-хранитель королевской печати; у лорда Герберта открылась лихорадка (а Рэли только-только оправился от этой болезни); лорд Эссекс, судя по слухам, стоял на пороге смерти. Она еще всех их переживет.
Особая изюминка праздников — обмен новогодними подарками. Придворным не терпелось выказать преданность королеве. Сведения о каждом подарке заносились в особый реестр. Елизавета — в свою очередь — любила одаривать своих подданных столовым серебром, каждому воздав по чину и по заслугам. Первым в списке дарителей на Новый, 1600 год, значился Томас Эгертон — он преподнес Елизавете золотой амулет, украшенный яхонтом, жемчугом и топазами. Роберт Сесил вручил королеве украшение из золота с яхонтами, бриллиантами и жемчугом. Среди менее ценных подарков — золотые вещицы, надушенные перчатки, предметы одежды (гардероб Елизаветы насчитывал несколько тысяч предметов одежды, но она продолжала пополнять его). Фрэнсис Бэкон подарил королеве белую атласную нижнюю юбку, украшенную вышивкой; подарок сопровождался поздравительным посланием: «В надежде на то, что Вы будете править долго и счастливо; а тех, кто уповают на другое, пусть ждет горькое разочарование». Самое эффектное и «невероятно щедрое» подношение появилось во дворце таинственным образом, «словно упав с небес». Его не стали отправлять назад, но и не приняли, даже не включив в основной перечень. Подарок прислал граф Эссекс — королева не отреагировала никак.
Сэр Джон Харингтон, не решившись появиться при дворе, отправил подарок из своего поместья — Елизавета все-таки приходилась ему крестной матерью. Харингтону передали, что «королева благосклонно приняла дары и расхвалила не только письмо, но и сопровождавшее его стихотворное послание». Помимо поздравления, он прислал и домашние сладости. Вскоре Харингтон узнал: «Королева попробовала лакомства и говорит, что Ваши засахаренные фрукты ни с чем не сравнятся».
Харингтон все еще не оправился после неприятного разговора с Елизаветой по возвращении из Ирландии. Об этой встрече он отзывался поначалу весьма дипломатично: королева «любезно встретила меня в одной из приемных комнат Уайтхолла; выступив сразу в трех ипостасях — обвинителя, судьи и свидетеля, — она вынесла мне оправдательный приговор и милостиво отпустила восвояси». Лишь позднее он рассказал своему другу всю правду: «Никогда в жизни мне не забыть недовольства Ее Величества. Когда я вошел в комнату, она нахмурила брови и возмущенно сказала: „Неужели этот идиот [Эссекс], прислал и Вас? Подите прочь!“ Она расхаживала взад-вперед по комнате, и взгляд ее пылал гневом». После того, как Харингтон опустился перед ней на колени, она произнесла: «Клянусь сыном Божьим, этот человек [Эссекс] мнит себя выше всех. Кто позволил ему снова напомнить о себе?» Она потребовала дневник, который Харингтон вел в Ирландии, и, получив его, немного смягчилась. После встречи с королевой Харингтон поспешил домой, в Келтон, неподалеку от Бата: «Меня не нужно было упрашивать дважды — я не медля ни минуты покинул дворец, как если бы за мной гнались ирландские повстанцы». Свои воспоминания о встрече с королевой Харингтон решился доверить бумаге лишь год спустя — к примеру, мы узнаем такой маленький пикантный эпизод: «Не в силах справиться с плохими новостями, королева топала ногой; в ярости она не раз метнула ржавый меч в настенный гобелен».
Как водится, на Рождество при дворе шли лучшие спектакли (в этом году их было четыре). Особой чести удостоился Томас Деккер — распорядитель празднеств выбрал целых две его пьесы для постановки при дворе. Третья принадлежала перу Бена Джонсона. Автор четвертой не известен. Если им стал Шекспир, то, скорее всего, труппа играла «Как вам это понравится». Действие комедии разворачивается в сельской местности, и, что немаловажно, в ней немало песенных номеров — одним словом, она идеально подходила для постановки в Ричмонде. Опять же, вполне возможно, шекспировская труппа играла либо одну из более ранних пьес Шекспира, либо любую другую пьесу (ныне утраченную) из своего разнообразного репертуара. Вряд ли Слуги лорда-камергера решились исполнить «Генриха V», «Юлия Цезаря» или «Гамлета» — политическая обстановка в стране была для этих произведений явно неподходящая.
Деккер по праву гордился тем, что его пьесы выбрали для исполнения при дворе. Год, несмотря ни на что, завершился для него как нельзя удачно. В январе по иску Слуг лорда-камергера Деккер оказался в тюрьме (вероятно, он не закончил в должный срок пьесу, за которую получил аванс). Благодаря Слугам лорда-адмирала драматурга выпустили под залог — за год, отрабатывая долг, он написал для этой труппы около десяти пьес. Первого января 1600 года Слугам лорда-адмирала предстояло сыграть при дворе его известную комедию «Праздник сапожника». Переосмыслив сюжет «Генриха V», Деккер сделал из хроники городскую комедию, в которой прославляется не день святого Криспиана, а Жирный вторник. 27 декабря труппа должна была играть еще одну пьесу Деккера — «Старый Фортунат», старинную и очень популярную историю о быстром обогащении бедняка. За две недели до Рождества Деккер вовсю трудился над текстом пьесы, перерабатывая его для постановки. Пьеса начинается Прологом. По сюжету комедии два джентльмена направляются в «храм Элизы». Выйдя на сцену, они словно случайно замечают среди зрителей Елизавету, сидящую на троне, и, обомлев от изумления, произносят благоговейную речь в ее честь: