Один момент, одно утро

Люк тем не менее хмуро на них смотрит. Иногда он бывает страшно упрям.

Карен действительно думает, что будет неразумно разлучать Люка с Синим крокодилом, и она ищет альтернативу. Наконец, кажется, выход найден:

– Ты знаешь, чем чудесен коврик Чарли… – уводит она сына в сторону.

– Чем? – бурчит Люк.

– …С ним Чарли уютно и тепло.

– Ну и что?

– Ну, я не уверена, что Синий крокодил и принцесса Аврора согреют папу, а? То есть с ними хорошо обниматься, но они не так хороши, как коврик Чарли, когда нужно закутаться в специальном ящике. Поэтому я думаю… почему бы не положить папе его роскошный синий халат? Тогда, если он замерзнет, в халате ему будет действительно уютно.

Люк молчит, обдумывая. И, наконец, осторожно кивает.

– Я возьму его, – говорит Карен и, пока сын не передумал, идет в спальню и снимает с крючка на двери халат.

* * *

Кто-то стучит в дверь.

– Да?

В щелочке двери Лу замечает лицо. Очки, ореол курчавых седых волос.

– Можно войти? – Это Ширли, директор школы. – Я подумала, что, может быть, легче будет поговорить здесь.

– Конечно, – говорит Лу, встав и тут же усевшись снова.

Хотя она сама назначила встречу и знает, что поступает правильно, но все же нервничает.

– Ничего, если я буду есть, пока мы говорим? – спрашивает Ширли и, не дожидаясь ответа, пододвигает стул напротив Лу, раскрывает пластиковый контейнер и зачерпывает вилкой кускус со сладкой кукурузой и красным перцем.

– Ничего, ничего, – кивает Лу.

Она достает свой треугольный бутерброд, снимает целлофановую обертку и откусывает. Но хлеб кажется клейким и пристает к нёбу. Ей не хочется есть, ей это не доставляет удовольствия. Ей хочется разделаться с этим неприятным разговором. Поэтому она откладывает бутерброд и собирается с духом.

– Это касается Аарона.

– А, Аарона, – кивает Ширли. – Ее «А» многое выражает: «мы обе знаем, что с Аароном трудно», «я понимаю, что вас беспокоит» и «почему-то меня это не удивляет». Удивительно, как много может выражать всего лишь одна буква.

Но это восклицание резко осаживает Лу. Она видит, что они начинают двигаться в неправильном направлении.

– На самом деле, – поправляется она, – дело не столько в Аароне, сколько во мне.

Вилка Ширли по пути ко рту зависает в воздухе.

– Вот как?

– Дело в том, что Аарон пришел в отношении меня к кое-каким выводам.

Слова звучат неуклюже, фразеология не совсем в порядке. Сердце у Лу колотится, руки липкие, она чувствует, как щеки краснеют. При всем своем профессионализме она остается человеком – ранимым, иногда застенчивым.

– А, – снова, но теперь медленно выговаривает Ширли.

На этот раз «А» выражает что-то другое.

Лу понимает, что Ширли угадала, что сейчас скажет Лу, но все равно она вынуждена объяснить ей. Нельзя проскочить трудный участок, как бы ни хотелось.

– Я лесбиянка, – выпаливает она.

Снова пауза. Сердце у Лу вовсю колотится, щеки горят.

– Вы знаете, что не обязаны мне сообщать об этом.

– Знаю.

– Это действительно не мое дело.

– Я ценю ваше отношение.

Лу чувствует, как кровь отходит от щек: самое страшное позади.

– То, как вы живете в свободное время, не имеет никакого отношения к школе.

– Да, я понимаю.

Она осознает, что это правильный ответ, именно так Ширли и должна ответить, чтобы не обидеть Лу и самой избежать неприятностей. Она также понимает, что Ширли, вероятно, в самом деле так считает, хочет поверить, что сексуальная ориентация Лу никак не влияет на ее работу. Ширли добрая женщина с либеральными взглядами.

Тем не менее это неправда: личная жизнь Лу влияет на ее профессиональную деятельность – по сути, даже очень – и не только в отношениях с Кайрой и Аароном, но и гораздо глубже, на более глубинном уровне. В действительности Лу, может быть, и не была бы здесь, если бы не ее сексуальная ориентация. Ее личность так связана с осознанием своей гомосексуальности, что это формирует огромную – нет, критическую – ее часть. С раннего возраста у нее было чувство, что она не такая, как другие, еще до того, как она даже поняла, в чем это выражается. Борьба со своей склонностью окрасила ее взгляд на жизнь, людей и их отношения. А дальнейшее выяснение этого, с возбуждением, болью и страхом, пришедшими позже, дало ей сильное ощущение осознания самой себя – совсем так, как написано на ее черно-белом постере: это помогло ей узнать, кто она есть. И не только это: осознание самой себя дало ей сильную связь с теми, кто тоже, другим образом и по другим причинам, отделен от общества. По иронии судьбы она связана в с ааронами и кайрами этого мира самим фактом того, что все они отделены от общества.

И все же сейчас не время и не место посвящать Ширли во все эти нюансы. Это только все запутает, и она позвала ее вовсе не для этого.

– В обычных обстоятельствах я не стала бы поднимать этот вопрос, – продолжает Лу. – Я бы просто предположила, что вы знаете об этом. Но проблема в том, что об этом узнали Аарон, а за ним и Кайра.

– Понятно. – Ширли продолжает жевать.

– В нормальных обстоятельствах я бы не стала вас беспокоить и этим. Но теперь их поведение стало несколько угрожающим. И, очевидно, это не хорошо ни для Аарона с Кайрой, ни для меня. Пока что, и это очевидно, я держала свою личную жизнь скрытой от чужих глаз и собираюсь продолжать поступать так же и дальше – по крайней мере, с ними. Но я хотела, чтобы вы знали.

– Я рада, что вы это сделали. – Ширли дарит ей добрую ободряющую улыбку. – По сути, для меня честь, что вы мне сказали, спасибо.

– Ох! – Лу удивлена и испытывает облегчение. Пока что все оказывается легче, чем она предполагала.

– Я не хочу, чтобы мои сотрудники чувствовали себя в изоляции. Эта школа особенная, а с детьми, которые у нас учатся, совсем не просто ладить. Нам всем нужно помогать друг другу.

– Да.

Лу нужно какое-то время, чтобы это обдумать; ответ оказался теплее, чем она ожидала.

– Так как, по-вашему, мы должны поступать дальше? – спрашивает Ширли.

Лу по-прежнему хочет быть честной с Ширли. Она усиленно думает.

– Я бы предпочла, чтобы вы не говорили о том, что узнали обо мне, другим сотрудникам, если можно.

Она не готова для какого-то громогласного публичного объявления. Это будет выглядеть излишне драматично и смутит ее.

Ширли выскребает из контейнера последние остатки кускуса.

– А для чего мне это делать? Это не их дело. Что касается Аарона и Кайры, чем я могу помочь? Хотите, чтобы я поговорила с ними?

Лу снова задумывается.

– Я ничего особенного не хотела. Думаю, будет лучше, если я буду общаться с ними лично на своих сеансах. Я просто поняла, что никто об этом не знает, и, ну…

– …ощутили, что вас запугивают, – кивает Ширли.

– Да, пожалуй, так. А я всегда поощряла детей быть открытыми и сообщать старшим, если они чувствуют, что их запугивают. Поэтому у меня было ощущение, что сама я не следую тому, что проповедую.

– Ну, теперь следуете, – заверяет ее Ширли. – И, пожалуйста, без колебаний обращайтесь ко мне, если нужно.