Одиночество вдвоем

Мои руки опускаются вдоль тела, а уголки губ дергаются в слабой улыбке. Камни в груди падают, освобождая от груза, который мне приходилось носить всё это время.

Мускулы лица болят, ведь давно не улыбалась.

Женщина довольно потирает руки, а я лишь вздыхаю, сдерживая горячие слёзы:

– Мама.

========== Глава 6. ==========

Женщина улыбнулась мне тепло. Но не так, как раньше. Болезнь подкосила её духовно. Она явно старалась выглядеть счастливой.

Я опускаю рюкзак на пол, подбегая к ней. Мама сидит на стуле. Поворачивает корпус, протягивая руки. Мне приходится опуститься на одно колено, чтобы обнять её в ответ.

Она холодная, но греет меня.

Мужчина, что сидит рядом, - это её лечащий доктор. Он навещает её несколько раз в месяц. Мать не находилась в коме. Она просто не отзывалась, практически не ела, никак не реагировала на нас.

Доктора пытаются установить причину сего недуга, чтобы устранить, но пока думают, что это связано с психическим состоянием.

– Как я уже сказал, - начал мужчина. Думаю, я прервала их беседу.

– Она пришла в себя, но лечение стоит продолжить. Она не говорит, а так же её результаты не самые лучшие, но прогресс виден. Поэтому стоит заплатить за следующие процедуры и направить вашу жену на лечение.

Забрать маму? Увезти отсюда?

Смотрю на женщину, которая медленно поглаживала мои волосы, улыбаясь. Её взгляд был уставший, какой-то пустой. Опечаленный.

Помню, как мама просила у меня прощение. Это было пару лет назад. Она целый день, с утра до вечера, извинялась, а я лишь отшучивалась, не понимая, что с ней.

А той же ночью она стала такой. Будто что-то сломало её.

Или кто-то.

Мельком взглянула на отчима, сильнее прижавшись к матери, которая была похожа на робота, выполняющего заложенную функцию. Гладит и улыбается.

– Пока она может остаться дома и принимать лекарства, но потом мы её заберем, чтобы продолжить лечение, - доктор смотрит на меня.
– Уверен, ты соскучилась по матери.

Я молча жмусь к ней, игнорируя боль в колене. Седой мужчина поднялся, взяв свой чемоданчик:

– Касаемо лекарств и процедур, я объяснил вашей сиделке. Вам остается только назначить дату отправления в центр. Обговорите это с женой и Эви, - назвал меня по имени, поправив куртку.
– Позвоните мне, как решите.

Отчим встает, когда доктор прощается, направляясь в коридор. Мужчина поспешил за ним, что заставило меня смутиться. Я поднялась, отойдя от матери, которая продолжала улыбаться мне, словно ее лицо не способно менять выражения. Сиделка стояла в коридоре, прощаясь с доктором, который вышел на крыльцо. Я выглянула из-за стены, наблюдая за тем, как отчим окликнул его, прикрыв дверь. Зачем он пошел за ним? Говорить? О чем?

– Эви, - сиделка шепчет, поглядывая на кухню.
– Твоей маме лучше, но… Но не стоит сразу заваливать её беседами. Потихоньку, начиная с хороших новостей…

Хороших новостей? Серьезно?

– Нужно поддержать, подбодрить её чем-нибудь позитивным, понимаешь?
– Она с надеждой смотрит мне в глаза, поглаживая по плечу.

Я глотаю. Слова. Откашливаюсь, шепча тише:

– А вы теперь будете здесь круглосуточно?
– Мой голос пропитан большей надеждой. Женщина кивает:

– Твоя мать может ходить, и теперь, когда она - не как растение, у нее будет больше потребностей. Так что, да. Я снова буду жить здесь, - улыбается.
– Радуйся, ибо теперь у тебя вновь будет хороший завтрак и обед.

Знала бы она, что она значит для меня куда больше, чем просто сиделка и служанка, готовящая и убирающаяся.

Дверь скрипит, и я уже бегу к матери. Чем ближе к ней, тем безопасней. Теперь у отчима не будет возможности пристать ко мне. Не сможет, ведь дома и мать, и сиделка. От этой мысли груз спадает с плеч, но легкости я не чувствую. Ибо мы по-прежнему зависимы. Финансово от отчима.

Мама вновь принимает меня в свои объятия. Я поднимаю лицо, смотря ей в глаза, чтобы здраво оценить состояние. Женщина все так же улыбается, поглаживая мои волосы.

Странно, вот она, здесь. Рядом со мной, греет меня. Но я не чувствую её. Не ощущаю её присутствия.

Словно она - не она. Пустая.

Хмурюсь, прижимаясь лбом к её шее.

Пустая, но такая “теплая”.

***

Дилан не кричит по ночам. Он лишь просыпается в поту, давясь собственной слюной.

– Черт!
– Выругался. Садится, вытирая мокрое лицо. Холодное, хотя лоб и глаза горят. Дышит. Его темная комната разрывается от вздохов. Мгла сгущается. Её будто можно пощупать руками.

Ночь. И ничего больше.

Чешет голову, сильно сжимая волосы пальцами. Тянет. Его накрывает ужас, ибо в носу неприятно колит, а в глотке першит. Махнул руками перед собой, словно отгоняя темноту. Сгибает ноги в коленях, поставив на них локти. Перебирает пальцами. Одну ладонь подносит к губам. Выдыхает сквозь сжатые зубы.

Голос. Слышит этот чертов голос.

Поднимается с кровати. Встряхивает ногами, еле держит равновесие. Дилан привык жить в темноте, поэтому глазам не трудно привыкнуть. На столе лежит сваленная одежда. Парень откапывает кофту, роясь в карманах. Ищет.

Зажигалка. Пакет.

Вытаскивает один небольшой сверток, напоминающий сигарету. Самокрутка.

Сует в рот, зажимая между зубами. Щелкает зажигалкой. Ничего. Лишь яркие искры разлетаются в разные стороны.

– Твою, - рассержено бросает зажигалку в сторону, а самокрутку куда-то в темноту, на пол. Вновь роется в карманах, откидывая одну кофту за другой. Ищет телефон. Откапывает на дне, под всеми вещами. В глаза бьет экранный свет. Включает фонарик. Его руки трясутся. Обе. Нет, не от нервов.

Открывает верхний ящик стола, убирая тетрадь.

Пакетики. Иголки. Тюбики.

Берет ремешок, садясь на кровать. Телефон зажимает между зубов. Ремень затягивает вокруг плеча. Дрожащие пальцы мешают. Дилан торопится, будто ему это необходимо, хотя в подобном нет нужды.

И он это понимает.

Сильнее затягивает, сжимая и разжимая ладонь.

Ему необходимо избавиться от голоса в его голове.

Лицо начинает сильнее потеть, а дыхание окончательно обрывается, когда парень роется в ящике, вытаскивая один прозрачный пакетик.