Одинокий. Злой. Мой

Ох, точно. Я так перепугалась близости к одному лишь отцовскому дому, что совсем потеряла голову. На секунду всё действительно забылось. Мне почудилось, что одного случайного взгляда хватит, чтобы вспомнить брошенную дочь.

— Всё равно не знаю, опасно как-то. Шляются какие-то непонятные типы, в чужие дома заглядывают.

— Если вдруг нас кто-то заметит, просто скажем, что выронили ключи, — пожал плечами Платон.

И он непринужденно бросил связку прямо на землю, сам сел на корточки и начал делать вид, будто ищет её. Не слишком активно, чтобы не переусердствовать и не заинтересовать кого-нибудь своими действиями — но похоже на правду.

Я тоже присела и вгляделась в щель между планок забора.

Горели все окна с лицевой стороны дома. Сквозь полупрозрачный тюль я разглядела плазменный телевизор, стоящий в гостиной. Шла какая-то развлекательная передача. Я долго смотрела в экран, только бы не переводить взор дальше.

Слева, видимо, кухня. По крайней мере, я вижу угол холодильника и ножи, висящие на магнитной подставке.

Затем я заметила мелькнувший в углу женский силуэт, и сердце болезненно сжалось. А вот и новая жена папы. Та, которая сумела родить ему правильного ребенка, сделала его счастливым — подарила всё то, чего не смогла мы с мамой.

Взгляд вновь уперся в окно гостиной.

Папа…

В постаревшем мужчине отчетливо угадывались отцовские черты. Он полностью поседел за несколько лет (наверное, это генетика, мой отец не настолько старый), чуть осунулся. Но я легко его узнала.

Папа повернулся к окну лицом, но меня в темноте не заметил. А вот я разглядела… младенца на его руках. Крошечного карапуза в белом костюмчике, которого отец укачивал, которому что-то говорил или напевал, а тот тянулся к нему пухлой ручонкой.

Дышать стало ещё тяжелее.

Зря мы сюда приехали. Я не готова была подсматривать за украденным у себя счастьем. Это я могла жить вместе с папой, это мама должна была прибираться на кухне поздним вечером.

Нет, я точно не заявлюсь к нему на порог. Не хочу. Даже если всё успокоится и Нику перестанет за мной охотиться — что вряд ли, — я не стану унижаться. Я не нужна отцу, а тем более не нужна его жене или детям. Забытая покинутая дочь, которая напрашивается на отцовскую ласку — что может быть нелепее?

— Пойдем отсюда, — попросила Платона шепотом.

— Ты всё?

— Угу. Я достаточно увидела…

Но, сказав это и бросив последний взгляд в окно кухни, я непонимающе замерла на месте. В ушах зашумела кровь. Потому что папина жена встала боком и…

Нет, такого не может быть!

Она как две капли воды походила на маму. Те же рыжие волосы, вьющиеся на кончиках. Тот же упрямый профиль. Её осанка. Её тонкие губы. Даже движения как будто принадлежали маме. Плавные, как будто пританцовывающие.

Я пялилась, не прекращая, ровно до тех пор, пока женщина не скрылась из зоны видимости.

Это наваждение…

Это ошибка…

Так не бывает…

— Забери меня отсюда, — прохрипела я.

Платон, не задавая лишних вопросов, поднял ключи с земли.

Обратно он вел меня за руку, практически тащил волоком. А я всё не могла понять: мне просто почудилось? В неверном свете тусклых ламп, издалека, через дыру в заборе многое ли увидишь?

«Мама мертва. Её не стало на пляже у нашего дома», — напоминала я себе будто заклинание.

Но почему тогда эта женщина — её точная копия?

Обратно мы ехали, казалось, целую вечность. Я переваривала увиденное и корила себя за то, что сбежала слишком рано. Надо было остаться и убедиться, что это не мама. Просто отец предпочитает женщин одного и того же типажа.

А если… если она жива?..

Я ведь не знаю наверняка, погибла ли она в той стычке с Альбеску. Я сбежала, не похоронила маму, за что саму себя ненавидела.

Она выжила и воссоединилась с отцом, потому что убогая дочь больше не могла помешать их счастью?

Нет. Полная ересь.

Даже думать о таком отвратительно. Мама отдала за меня жизнь.

Мы въехали во двор — Платон заметно побледнел, снимая барьер, но в этот раз всё закончилось быстро, и уже спустя минуту он выглядел абсолютно нормально. Пока он загонял внедорожник в гараж и избавлялся от следов поездки, я тупо стояла у входа в дом.

Не было сил даже открыть дверь. Непонимание иссушило меня под ноль. Я надеялась, что информация о родственниках поможет понять, как действовать дальше — но в итоге оказалась совершенно разбита и запутана в своих чувствах.

— Всё будет хорошо, — донесся до меня спокойный уверенный голос.

Платон стоял за моей спиной, в жалком шаге, отделяющем нас друг от друга.

— Ага, — сказала, не оборачиваясь. — Спасибо, что…

Слова застряли в горле острым комом. Мне слишком за многое хотелось его поблагодарить. За заботу, за незримую поддержку. За то, что он попросил узнать про родню — хотя мог бы «потерять» лист по пути к Виктору. За то, что согласился съездить к моему отцу. За то, что не задавал лишних вопросов и никогда не заставлял меня сделать что-либо против моей воли.

Но как обличить всё это в одну фразу?

Я не знала.

Платон осторожно взял меня за плечо и развернул на сто восемьдесят градусов.

— Ты сегодня, конечно, превзошла саму себя, — пальцем поднял мой подбородок, заставляя взглянуть себе в глаза, — Виктор теперь с ума сойдет от незнания, что за красавица зашла к нему в гости.

— Я старалась, — грустно хмыкнула. — Если честно, мне хотелось тебя позлить.

— Позлить? — он негромко рассмеялся. — Я давно так не веселился. А проплешина в волосах? Нет, ну чудо же! Даже жаль, что нас не отловили какие-нибудь гопники в подворотне. Их бы удар хватил, гарантирую.

Я тронула эту самую проплешину пальцами и хмыкнула. Мне начало передаваться настроение Платона, его беззаботная легкость. Мысли об отце и женщине, похожей на мать, незаметно отходили на дальний план.

Платон притянул меня к себе, взяв в кольцо рук. Мне не хотелось вырываться. Я позволила моменту просто существовать. В холодной ночной тишине, на улице, под пронизывающим ветром.

— Ты не изменила губы, — отметил Платон. — Они всё такие же красивые.

Он приблизился к ним, мазнул быстрым касанием, проверяя мою реакцию, но не напирая. Не настаивая. Не пытаясь подмять мою волю своим желанием.