Одиссея жупана Влада

Влад, с вершины одного из холмов, возвышавшихся у самого берега, откровенно любовался этой людской гекатомбой .

– Это только начало пиршества, дорогая супруга, - жестокая улыбка исказила губы Владислава. Он был доволен собой – отвлекающий маневр удался. Погиб не только город – захвачена большая часть имперского флота. Теперь никто не помешает Левию и Этельвульфу, уже разграбившим Утику, тревожить берега Африки жестокими налетами. Войну на море Влад мог уже считать выигранной - оставалось не потерпеть поражение в куда более тяжелой войне на суше.

– Аштен, - не глядя бросил Влад и один из стоявших ниже по склону всадников, подъехал к воеводе. Один из вождей Авреса, ненавидевший Акселя за то, что тот обесчестил его сестру, Аштен с самого начала смуты поддержал славян – и стал одним из первых, кто явился на зов Влада, во время высадки.

– Ты пойдешь на север, - сказал жупан, - пусть твои войска грабят и убивают тех, кто держит сторону Геннадия и Акселя. В бой не вступай, но старайся задержать их.

– Будет исполнено, вождь, - Аштен истово поклонился, смотря на Влада с почтительным трепетом. Он, как и многие в войске, сейчас не знал как относиться к Владу – чуть ли не живому богу, переродившемуся в морской пучине. Сам Влад тронув поводья коня, уже спускался к ожидавшим его славянским воеводам.

– Мы пойдем на запад, - сказал он им, - там где еще воюют наши братья. Мы объединимся с ними и заставим врага поплатиться за свое вероломство.

Войско Влада прошлось по Бизацене всесокрушающей лавиной, вбиравшей в себя все новые отряды славян и их местных союзников. Те римские магнаты, что с самого начала сохранили верность зятю убитого императора, сохранили свою жизнь и все владения, те, кто стремился остаться в стороне или же примкнул к славянам только сейчас, были обложены тяжким оброком, снабжая армию Влада деньгами, провизией и кормом для лошадей. И они еще могли считать, что им повезло – потому что сторонникам Геннадия и Акселя Цецилия не позавидовал бы никто. Через всю Африку протянулись пепелища на месте сожженных вилл, окровавленные колья, на которых корчились предатели и многие иные жуткие свидетельства Furor Slavicus.

Крики стервятников, столь разжиревших, что не смогли даже взлететь, глумливый хохот гиен и лай шакалов не могли перекрыть мерный рокот барабанов, от рассвета до заката звучавших на берегах соленого озера. Обычно столь мелководное, что по нему можно было пройти, не замочив коленей, сейчас озеро грозило выйти из берегов – его маслянисто-красная поверхность блестела на солнце, словно исполинский рубин. Будто изысканная оправа его окаймляли кристаллы соли, растворившиеся от крови и застывшие снова, прекрасным и жутким ожерельем. В середине же озера словно островок высился холм из отрубленных голов – все, что осталось от десяти тысяч ромеев и берберов, посланных разбить Влада. В холмах Атласа Влад устроил им засаду и разбил наголову, загнав остатки вражеского войска в безводное сухое ущелье, пропитанное солью. Вскоре изнуренные жарой и жаждой воины сдались Владу под обещание прощения и даже возвращения домой. Многие поверили – и теперь оказались в кровавой гекатомбе. И хотя в войске, посланном против славян, не оказалось ни префекта Геннадия, ни Акселя Цецилия, все же величайшее жертвоприношение могло удовлетворить самых требовательных из кровавых богов язычников.

Влад, стоявший на холме из черепов, вскинул руку, заставив умолкнуть барабаны.

– Здесь, - громко сказал он, - была разбита последняя надежда наших врагов одержать победу. Мы победили – но еще не отомстили. Месть ждет нас за стенами Карфагена.

Префект претория Геннадий в одиночестве сидел за столом в зале Совета Африки, зажав руками голову и вздрагивая всем телом, от грохота очередного снаряда обрушенного катапультой на городские стены. Карфаген был обречен – осажденный с суши и моря, оставленный всеми защитниками – даже Аксель Цецилий бежал с верными ему людьми в родную Альтаву. Не было надежды и на Константинополь – Констант пал в войне с лангобардами, а у его преемника, кем бы он ни был, нескоро еще дойдут руки до далекой африканской провинции. Это был конец - и тем более сокрушительный, что Геннадий собственными руками обрек себя на такой исход. У префекта претория не было ни малейших сомнений в том, какая участь его ждет, если он попадет в руки славян. На миг ему вспомнилось последнее заседание в этом зале – в присутствии императора Григория и его зятя. Если бы можно было обратить время вспять!

Очередной грохот и последовавшие за ним испуганныевопли, сменившиеся воинственными криками славян, напомнили Геннадию, что времени осталось мало. Трясущейся рукой он ухватил чашу, наполненную вином с ядом цикуты, и жадно выпил.

– Владислав, опомнись. Да я виноват перед тобой, но я ведь всегда желал тебе только добра! Я не хотел, чтобы убивали твоих жену и детей, я всегда говорил о том, что с тобой нужно договориться. Ты же христианин Влад! Я сам крестил тебя!

Стоявший на коленях перед Владом голый, трясущийся от страха старик, мало чем напоминал величавого епископа, проповедовавшего с амвона всему Карфагену. Сейчас он умоляюще смотрел на Владислава, но тот словно и не замечал Киприана, задумчиво глядя куда-то поверх его головы.

– Я и вправду многому научился от тебя, епископ Киприан, - наконец сказал Влад, - но самый лучший урок ты преподал мне совсем недавно. Что же, услуга за услугу – ты рассказывал мне о своем боге, а теперь узнаешь, как я славлю своего.

Он кивнул своим людям – и те, ухватив епископа под руки, подвели его к краю большого корабля, на котором и происходила казнь. Обвязав епископа толстой веревкой, мужчины сноровисто ухватили кричавшего, пытавшегося вырваться и даже укусить своих мучителей Киприана и, раскачав, швырнули его в воду. Постепенно вытравливая веревку, они вытащили почти захлебнувшегося епископа на поверхность – и бросили обратно. Так повторялось несколько раз, пока рядом с Киприаном вынырнуло несколько треугольных плавников и епископ дико закричал, когда акулы начали рвать его на части.

– Он всегда хотел удостоиться мученического венца. – пояснил Влад стоявшему рядом с ним Мечемору, - что же, сегодня я, наконец, исполнил его желание.

Так как Киприан умерли многие – несколько дней воды Тунисского залива были красны от крови, а акулы и прочие хищные рыбы разжирели словно свиньи. Однако казни творились не только на море – на площади перед императорским дворцом высился лес из кольев и на каждом торчала голова одного из изменников. Самое почетное место среди них занял префект претория.

Сейчас здесь находился и Влад: окруженный гвардией из славян и германцев, он стоял на ступенях дворца, обращаясь к согнанным на площадь испуганным горожанам.

– Я долго пытался жить по вашим законам, - громко говорил он, - и что я получил за свою доброту? Предательство, смерть моих родных, попытку убить меня самого? Отныне и впредь, Африка будет жить только по одному закону – тому, что дам вам я. Вы можете молиться Распятому или кому-то еще – я не буду вам в этом мешать. Но я буду почитать лишь тех Богов, что я знал с детства: Богов, что вели меня от победы к победе, Богов, вера в которых позволила мне победить и сейчас. И пока я жив – только знак их власти будет развеваться над Карфагеном!

Влад сорвал с шеи крест и швырнул под ноги, наступив на него сапогом. В тот же миг над дворцом взвилось черное знамя с синим раком, держащим в клешнях трезубец.

Глава 19: Колдунья и царь

– Говоришь, гонцы из Альтавы?

Царь Карфагена и всей Африки расположился в тех же покоях, что и прежний кесарь – небольшой комнате рядом с тронным залом.

– Их четверо, - уточнил стоявший перед ним Этельвульф, - трое мужчин и женщина.