Одиссея жупана Влада

Возле одной из таких дверей, находящейся в самом конце коридора Влад и остановился, поманив к себе берберскую царицу.

– Взгляни, - он поднял факел, - вот, что я называю силой. Даровать своему врагу кару, равной которой давно уже не получал человек – это ли не подлинная власть!

Он толкнул дверь, оказавшуюся незапертой, и посветил факелом, чтобы Кахина могла видеть очередного изможденного узника, скрючившегося у стены.

Поначалу женщина не узнала его – худое запавшее лицо с лихорадочно поблескивавшими темными глазами, казалось ей совершенно незнакомым. Лишь знакомый шрам на обнаженной груди, покрытой жуткими кровоточащими язвами, помог ей признать пленника.

– Аксель!

Влад поднес факел ближе – и Кахина увидела, что торс ее бывшего мужа обвивает нечто, похожее на большую змею – только вместо пасти пульсировала мерзкая воронка, усеянная несколькими рядами острых мелких зубов. При виде людей скользкие кольца сжались еще сильнее, тварь грациозно изогнулась и впилась жадной пастью в одну из ран. Полупрозрачное, слизистое тело тут же налилось кровью, разбухая на глазах.

– Смотри ниже, - сказал Влад и Кахина, бросив взгляд на ноги Акселя, едва сдержала крик. Ниже колен ног не было – вместо них стояла, врастая прямо в пол, бесформенная глыба из серого камня, поросшего водорослями и ракушками. Из этой же глыбы, словно побег омерзительной лозы, вырастала и мерзкая тварь. Пульсирующая пасть, издавая мерзкие, чмокающие звуки, жадно впилась в губы Акселя, беспомощно задергавшегося всем телом, и Кахина заметила, что жуткий камень пополз вверх, сковывая и колени бербера.

– Нравится?
– сказал из-за спины Влад, - вот это я называю – Силой.

– Как…что это?
– выдавила Кахина.

– Этому меня научила жена, - пожал плечами кесарь.

– Вештица?

– Нет.

Не сказав больше ни слова, Влад вышел из каморки и Кахина, бросив последний взгляд на помиравшего жуткой смертью бывшего мужа, почти выбежала за ним.

Она думала, что Влад отведет ее обратно в пиршественный зал, но вместо этого он двинулся новым коридором, спускавшимся, казалось, в самую глубь скалы, на которой стояла вилла. Вскоре впереди забрезжил слабый свет и внезапно они вышли на длинный мол, уходивший далеко в море. Над разбивающимися о камень волнами уже поднималась полная Луна, освещавшая все призрачным светом.

– Я знаю, кому ты обещан, - сказала Кахина и Влад резко обернулся, внимательно вглядываясь в лицо пророчицы. Та подошла совсем близко, так что ее губы почти касались лица императора. Она словно не заметила, что его рука легла на рукоять меча, украшенную слабо мерцавшим синим камнем.

– Я не стану противопоставлять себя Ей, - сказала Кахина, - но ваш брак – не для этого мира. Богиня, которой я служу, Луна тысячеликая и тысячеименная – и Танит лишь одно из тех имен, также как Астарта или Геката. Твоя…избранница не будет против, если жрица ее Матери воссоединиться с кесарем на оставшийся ему земной срок. Так мы снова объединим Альтаву и Карфаген, сплотившись против угрозы с востока.

Она отступила на шаг и, положив руки на свои плечи, сбросила одеяние. Синие глаза Влада одобрительно блуждали по ее сильному телу, крепким полным грудям, широким бедрам и плоскому животу. На загорелой коже красовалось множество татуировок, среди которых особенно выделялся один знак – красовавшийся прямо над лоном треугольник, с черточкой над острием, а над ним – кружок, увенчанный полумесяцем.

– Знак Астарты-Гекаты-Танит, - произнесла Кахина, беря его руку Влада и направляя меж уже увлажнившихся бедер, - пусть он станет залогом нового союза Луны и Моря.

Влад, не говоря ни слова, страстно впился в ее губы, срывая с себя одежду. Кахина прильнула к мускулистому, покрытому шрамами торсу, всем своим обнаженным телом, сильными ногами обвила талию Влада и рокот морских волн перекрыл торжествующий крик неистового соития.

Глава 20: Последняя битва

– Во имя Аллаха, милостивого, милосердного…

Полководец Укба ибн Нафи склонился в поклоне на восток, монотонно читая молитву – и вместе с ним молилось и все его воинство. Вся Джарма, столица неверных гарамантов, превратилась в подобие исполинской мечети – и арабское воинство нынче славило Аллаха, за одержанную сегодня победу. Среди разрушенных зданий и христианских храмов, за арабами испуганно наблюдали местные жители, тоже вполголоса молившиеся Христу, Богоматери и всем святым вперемешку с языческими богами - о том, чтобы победители не обратили на них внимания. Судьбе тех, с кем это все же случилось, не завидовал никто – на городской площади уже понуро стояли красивые девушки и юноши, предназначенные к отправке на рабские рынки Александрии.

Наконец, молитва закончилась и Укба ибн Нафи поднялся с колен, отряхивая песчинки с бурнуса и надевая остроконечный шлем. К нему подвели белоснежного коня и арабский полководец, вскочив в седло, обратился к своим воинам.

– Сегодняшний день – лишь начало иного, еще более славного. Сегодня Джарма, завтра Карфаген и все города, что ныне захвачены язычниками. Пусть не охватит вас ложная жалость и будет крепка рука, сжимающая меч, оправляющая в Огонь многобожников. Ибо сказал Пророк: «Убивайте, где бы вы их ни встретили, и изгоняйте оттуда, откуда они вас изгнали. Искушение хуже, чем убийство. Сражайтесь с ними, пока не исчезнет искушение и пока религия целиком не будет посвящена Аллаху.»

– Аллах! Аллаху Акбар! Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим!

Осматривая свое кричащее, размахивающее саблями над головами, воинство Укба довольно улыбался в седеющую бороду. Тридцать лет назад он, тогда еще молодой воин, шел под началом Абдаллаха ибн Саада против неверного царя Джурджира, полный яростного стремления привести Магриб к истинному богу. Вместе со всеми он вкусил горечь поражения под Суфетуллой, где вероломный саклаб предал Саада, перейдя на сторону ромеев. Сейчас же, как знал Укба ибн Нафи, этот самый Влад объявил себя царем Африки, расселив по здешним землям самых свирепых язычников, призванных им отовсюду. Сегодня Укба напишет славное продолжение того скорбного дня, обрушив карающий меч Аллаха на погрязший в язычестве и беззаконии Карфаген.

Одна за другой колонны арабов покидали город, направляясь на северо-запад. За их спинами на развалины Джармы медленно спускались пустынные грифы.

В покое царил полумрак лишь отчасти рассеиваемый алым мерцанием углей на массивной жаровне. От тлеющих на ней благовоний исходил едкий, режущий глаза, запах. Рядом с жаровней стоял алтарь и на нем, держа в руках капающую кровью жертву, восседала Кахина, с отстраненным, будто бы нездешним лицом. На ней была только белая накидка, оставляющая открытыми руки и плечи, покрытые татуировками.

Влад стоял напротив жены, скрестив руки и напряженно вглядываясь в смотревшие будто в никуда светлые глаза. Рядом с ним стояли Этельвульф, Левий и Мечемор.

– Она сидит тут слишком долго, - шепнул Мечемор отцу, - может пора прекратить это все? Каждый миг бездействия приближает наше поражение.

Влад покачал головой.

– Уже скоро, - сказал он и в этот миг губы Кахины дрогнули.

– Арабы…идут двумя войсками. Укба ибн Нафи идет от Гарамантиды, Хассан ибн ан-Нуман – вдоль побережья. Там же идет и арабский флот…много кораблей, очень много. Они соединятся у…Сабраты.

Вымолвив последние слова Кахина, покачнулась и мягко осела на предусмотрительно постеленную у алтаря львиную шкуру. Влад, нахмурившись, хлопнул в ладони и на пороге бесшумно вырос рослый раб-нубиец.

– Отнесешь царицу в ее покои, - сказал Владислав, - и скажи всем, чтобы не беспокоили пока она не проснется. Этельвульф – собери своих, а вы двое – созывайте вождей.

Уже через несколько дней, в царской резиденции Суфетуллы проходил военный совет, собравший всех вождей славянских племен, что ныне правили Африкой. Кроме славян тут стояли и архонты берберов и некоторые римские магнаты, из числа тех, чья лояльность не вызывала сомнений. Один из таких магнатов, - точнее из подвизавшихся при его поместье умельцев, - и изготовил подробную карту, разложенную сейчас на большом столе, выложенном пластинками черного дерева и слоновой кости. Впрочем, кроме самого Влада, а также Левия, мало кто из собравшихся здесь понимал к чему здесь эта карта, так что Владислав держал ее больше для того, чтобы произвести впечатление на неотесанных подданных. Однако, то, что он говорил, было понятно и так.