Одна отвергнутая ночь

— Помнишь, кто может утолить эту всеобъемлющую потребность?

— Ты, — стону, ерзая от короткого прикосновения его пальцев к моему лону.

Он неожиданно от меня отстраняется, его самодовольное выражение перерастает во что-то другое. Не уверена, что это. Могу сравнить это только с чувством гордости. Он выглядит так, как будто открыл месторождение золота. Для кого-то другого его лицо безэмоциональное, пустое… ничего не выражающее, но для меня в нём миллион слов счастья. Миллер Харт счастлив. Он удовлетворён. И я точно знаю, что такого никогда не случалось в прошлом Миллера.

— Я не хочу быть мужчиной, просто дающим тебе сногсшибательные оргазмы.

Моё довольство и мечтательность прерваны его заявлением, и я тут же замечаю, что искры гордости его глазах гаснут. Я сбита с толку:

— Ты постоянно это говоришь, — возражаю тихо, желание во мне стихает от его неуверенности. Я клялась заставить его почувствовать себя гораздо более значимым, чем просто ходячей, говорящей машиной для удовольствий, к тому же, он, кажется, счастлив получать похвалы во время наших интимных сцен. Он требует их, доводя меня до безумия и заставляя меня умолять. Он этого заслуживает, клянусь Богом, ему нужно вручить медаль, но я никогда, ни на секунду не задумывалась о том, что могу заставить его чувствовать себя использованным. Ему нравится, когда я прошу его прикосновений. От этого он чувствует себя желанным. Нужным.

Всё во мне умирает, когда в голову приходит мысль, что он вбивает это в головы всем женщинам, с которыми спит. Говорит ли он им все эти убедительные слова? Вероятно. Это его работа. Дарит ли он им столь же потрясающие ощущения, какие дарит мне? Знаю, что дарит.

В запале он мрачен и обжигающе горяч, когда вооружён ремнём и кроватью с балдахином.

— Ты выражаешь такую страсть всем женщинам, которых берёшь? — Меня шокирует собственный вопрос, особенно учитывая то, что я рассчитывала подумать об этом молча. Моё подсознание жаждет ответа.

— Всё, что ты получаешь от меня, инстинктивно, Оливия Тейлор. Я никогда раньше не был очарован. И никогда раньше не отдавал всего себя. Ты же получаешь меня целиком. Каждую испорченную частичку меня. И каждую секунду каждого дня я молю о том, чтобы ты никогда не сдалась относительно нас, даже если я сдамся. — Он губами прижимается к моим губам и терзает их, кажется, целую вечность, наполняя меня силой, распаляя мою любовь. — Удержи меня в этом прекрасном, светлом месте рядом с тобой. — Он отпускает меня и пробивает полным мольбы взглядом. — Не дай мне провалиться обратно в темноту, умоляю.

Я перевариваю его слова, парализованная ясным взглядом синих глаз. Признание в чувствах, такое четкое выражение себя должно было только укрепить мою решимость. Но в его заявлении я услышала отрицательное. Даже если я сдамся.

Меня слишком ранили недавние поступки Миллера. Правильные слова неправильных людей могут сбросить его обратно во мрак, и только моя сила сможет его вытянуть.

— Прикоснись ко мне, — командую я ласково, — пальцами. — Беру его руку и направляю её к точке между моих бёдер. — А потом войди в меня и двигайся не спеша.

Он кивает в молчаливом понимании и рукой облокачивается о стойку, когда меня обжигает его прикосновение. Дыхание перехватывает.

— Позволь мне ощутить твой вкус, — шепчет он, сближая наши лица.

Отвечаю на автомате, нет нужды в раздумьях, я приподнимаюсь и со стоном сплетаю наши губы, руками обнимаю его за шею. Каждая моя мышца напряжена в предвкушении, ноги раздвинуты еще шире, готовясь принять как можно больше его. Его движения неспешные, расчётливые, два пальца идеально скользят по плоти, изысканно меня распаляя. Я не дышу, по мере нарастания удовольствия углубляю поцелуй.

Я выдыхаю, посасывая его нижнюю губу, после роняя голову обратно на столешницу.

Его глаза прикрыты, рваное дыхание в такт моему собственному, он не прекращает уверенных движений пальцев по моей пульсирующей плоти.

— Боже, Оливия. — Он обессилено опускает голову, в конце конов, пальцами раздвинув мою плоть, осторожно опустившись на меня всем своим весом, со стоном заполняет меня.

Я выгибаюсь с безумным криком:

— Миллер!

— Блять! Люблю слышать, как ты кричишь моё имя. — Он отстраняется и снова заполняет меня, сила его движений очевидна не только от моих непрекращающихся криков и стонов, но и от резкости черт его лица. Я борюсь с желанием закрыть глаза, отчаянно стремясь потеряться в темноте наслаждений, но еще отчаянней желая видеть его. Есть нечто удивительное за пеленой мрачного желания его пьянящих глаз, но я теряю этот потрясающий вид, когда он наклоняется и теплотой рта терзает мой чувствительный сосок. Это отправляет меня в чувственный перегруз. Меня начинает трясти.

— О Боже! — Мои руки в его волосах сжимаются в кулаки, прижимая его к моей груди, бедра приподнимаются навстречу давлению его пальцев. Все нервные окончания бесконтрольно вибрируют, голова мечется из стороны в сторону, мысли разбросаны. Чувствую, как приближается оргазм, удовольствие, захватившее каждую клеточку тела, собирается в одной точке, готовое взорваться. И благодаря укусу соска и движению сильных пальцев глубоко во мне это происходит.

Земля перестаёт вращаться вокруг своей оси. Жизнь останавливается. В голове туман. Слышу отдалённый звук рычания и, как только перебарываю первоначальный натиск дичайшего удовольствия, я устало поворачиваю голову и вижу Миллера, он стоит в полный рост и смотрит, ласково поглаживая меня между ног, снимая моё напряжение. Его толстое, пульсирующее возбуждение гордо стоит в паху.

Я ничего не говорю, преимущественно потому, что у меня нет сил, но я все же поднимаю руку и, проведя по всей его длине, подушечкой большого пальца снимаю каплю смазки, сочащуюся из головки. Миллер шипит, мышцы торса заметно сокращаются, пока он пытается совладать с моим прикосновением. Он беспрестанно пульсирует, и я прямо вижу, как колотится сердце у него в груди. Хватает всего одного ласкового движения моей руки по нему, чтобы заставить его кончить. Он убирает мою руку и, придвинувшись ко мне, со стоном изливается мне на живот. Меня накрывает его тепло, и от этого я расслабляюсь, спиной прижимаясь к мрамору, глазами впитывая этот потрясающий вид. Я плыву в волшебной долине совершенства.

— Засыпаешь? — ушей касается его грубоватый голос, и я мурлычу, закрыв глаза. Он осторожно убирает руку от моего лона и кладёт её на мой живот. А потом он размазывает по мне своё семя, повсюду от груди до ног. Я испачкана. Более безразличной по этому поводу быть невозможно. Он наклоняется и целует меня в губы, побуждая открыться ему. Позволяю ему со всей внимательностью терзать мой рот. Я могла бы уснуть прямо здесь на этой массивной столешнице.

— Давай же. — Он поднимает меня в сидячее положение и устраивается между моих ног, всё это время не разрывая наш поцелуй. Я обнимаю его за плечи и он, обхватив меня за ягодицы, подтягивает к себе. — Можешь помочь мне приготовить завтрак.

— Могу? — выпаливаю, отчего он отстраняется, пытливо хмурясь. Навела бардак на его столе, с его одеждой… с собой. И теперь я могу помочь ему приготовить завтрак на его идеальной кухне, где всё расставлено с военной точностью? Не уверена, что готова к этому и, положа руку на сердце, с учётом степени его помешанности, меня эта перспектива пугает.

— Только давай не будем придавать этому слишком большое значение, — предупреждает он.

Это большое значение. Огромное.

— Ты сам можешь приготовить, — предлагаю, чувствуя небольшое потрясение. Он и так уже столько мне дал. Не хочу испытывать судьбу.