Однажды в Марчелике

– Говорил я, что надо его сразу прибить! – буркнул Джон Грин. – Зря в живых оставил…

– Не зря, – покачал головой Дан. – Он ведёт сюда остатки номада. Сам ведёт. И мучается от того, что всё просрал. Несколько дней боли ещё никому не мешали.

– Могли бы получить деньги и сразу уехать отсюда! – заметила дальняя родственница Иоганна. – Не надо было бы ждать…

– Вы так и сделаете, – ответил Дан спокойно. – Вы решение приняли, и держать вас никто не станет.

– А что дальше, Дан? – спросил Мигель. – Что мы все будем делать?

Вопрос, наконец, прозвучал. И повис тяжёлым грузом над собранием остатков номада Айвери.

Дан хлопнул себя ладонями по коленям и сказал, будто в омут кинувшись:

– Я собираюсь посвятить часть своей жизни тому, чтобы найти тех уродов, которые убили Рональда, забрали Старика и развалили номад. Я очень хочу узнать ответ на вопрос: «Зачем?».

А потом он обвёл взглядом собравшихся и, наконец, произнёс то, что следовало сказать ещё, когда они ехали к Стеинхольвегу:

– Если я вдруг пойму, что это дело мне не по плечу, то вернусь к кочевой жизни и продолжу зарабатывать деньги. Но пока есть на что жить, что есть и чем стрелять – я хочу попробовать отомстить… Я не откажусь от помощи тех, кто ещё не решил, что дальше делать, но и специально никого звать не стану. Решать вам, устроят ли вас такие расклады… Ответ от каждого я хотел бы услышать до конца дня. Чтобы понимать, на что я могу рассчитывать и что надо закупить в Стеинхольвеге. Потому что после убийства Стивена мне там, конечно, лучше какое-то время не появляться…

– И куда будет лежать твой путь? – спросил Мигель, едва заметно усмехнувшись.

– Первым делом я поеду в Мезализу, – ответил Дан. – Там к Беккерам присоединились те странные касадоры с татуировками. Попробую всё выяснить про них и про то, откуда они взялись…

– Мы с тобой! – сказала сидевшая рядом с братом Мэнола, которая отказалась от пышной юбки и надела, наконец, колешоры с очень короткой юбчонкой. – Да, Миг?

– Да, мы вопрос давно решили! – кивнул Мигель. – Так что куда ты, туда и мы, Дан.

– Я тоже с тобой! – кивнул Иоганн. – Патриса со мной согласна и поедет с нами.

Молчаливая девушка, приходившаяся ему сестрой, только покивала в ответ: мол, да, и впрямь поеду. Патриса вообще была немногословна, и многие шутили, что когда она выйдет замуж, её муж станет главным счастливчиком Марчелики.

– Мы с дядей посоветовались… – проговорил Вульф, переглянувшись с Джоном. – Мы тоже с тобой, Дан. Очень руки чешутся ещё кого-нибудь пристрелить за номад…

– А мне не с кем советоваться, – задумчиво заметил Пётр. – И податься некуда, а с вами – веселее.

– Присоединюсь… – кивнул Себастиан, глянув на своего приятеля, Ионатана. И тот тоже кивнул. – Родственников нет, так что вы наша семья, можно сказать…

– И я с вами, можно? – тихо спросил Ламмерт, а Дан согласно покачал головой.

– Я тоже поеду с вами, – проговорил Вильям. – Ты как, Анна?

Анна была его очень дальней родственницей. Никто даже толком не мог вспомнить, какое именно там было родство. После бунта в номаде она осталась одна с двумя детьми-подростками. Её дочери Джоан было всего тринадцать, а сыну Алексу – шестнадцать лет, и он был немногим младше того же Ламмерта.

Все в номаде знали, что малыш Алекс мечтает о револьвере. Но отец его был сборщиком – и очень не хотел, чтобы сын шёл в касадоры. А теперь, когда не стало ни отца, ни привычной жизни, Алекс всё давил на мать, чтобы та не бросала жизнь в номадах.

– Поедем, – кивнула Анна очень серьёзно. – Мой бедный Виктор умер неотомщённым…

– Я тоже поеду, – неожиданно сказал Бенедикт. – Я с вами…

– Бен, сын! – возмущённо проговорила Луиза. – Мы ведь говорили с тобой об этом!

– Да, мам, говорили… – кивнул Бенедикт и грустно улыбнулся. – Но я не умею жить в городе, мам. Если ты хочешь, вы с сестрой отправляйтесь на побережье. А я своих не брошу…

– Я тоже их не брошу, мам, – сказала Кристина, и упрямое выражение на её лице сделало девушку до боли похожей на саму тётю Луизу.

– Дан! – возмущённо проговорила её мать, глядя на молодого касадора. – Ты всё это слышишь?!

– Слышу, тётя Луиза, – вздохнув, кивнул он.

– Запомни, Дан! Запомни этот момент! Видит Бог, эти двое сегодня подняли первый бунт против матери! Значит, поднимут когда-нибудь и второй!.. – Луиза говорила крайне возмущённо, но люди вокруг только хихикали себе под нос, потому что она делала уже множество подобных предсказаний, ни одно из которых не сбылось. – И ты ещё будешь рад, если этот бунт они поднимут не против тебя!..

– Да, тётя Луиза, – покорно кивнул Дан.

– …Ладно, еду с вами! – сказала Луиза, с тоской представив себе маленький домик на окраине какого-нибудь порта на побережье Марчелики, а потом безжалостно разрушив мечту набежавшим цунами. И перед её мысленным взором вновь встали равнины бесконечной Марчелики.

– Тогда делаем так… Нам нужны патроны, нужны припасы. И ещё надо избавиться от лишней добычи, – проговорил Дан, поднимаясь, и принялся раздавать указания.

Роль предводителя была ему непривычна, но молодой касадор не готов был пасовать перед трудностями. Старик на славу обучил своего воспитанника. И если, чтобы достигнуть цели, Дану требовалось стать предводителем вадсомада, то он не боялся этой нелёгкой ноши – а просто взваливал её на свои крепкие плечи.

Стеинхольвег, Марчелика. 3 мая 1935 года М.Х.

Люди шли пешком. Обычно люди не ходят по центральным равнинам Марчелики пешком. Это вызывает так много неудобств, что легче вообще никуда не ходить.

И, тем не менее, люди шли, кляня на чём свет стоит глупого Стивена, который даже власть нормально удержать в номаде не смог. А ещё глубоко в душе ненавидя Дана Старгана, потому что этот жадный ублюдок оставил им так мало фургонов и воллов, чтобы можно было либо ехать самим, либо везти добро, которое никто не хотел бросать. В результате все фургоны были забиты вещами, а люди шли пешком, рядом с воллами.

Только для детей делали исключение, иногда сажая их на козлы к вознице или на ступеньки фургона. Быть возницей в такой ситуации хотели все, но не все могли. Люди шли, переставляя ноги, как заведённые. Многие так устали, что не могли уже толком говорить. И даже по сторонам не смотрели – только вперёд.

Многое было в пути: и истерики, и слёзы, и ссоры… Но к тому моменту, как остатки номада Айвери добрались до Стеинхольвега, всё закончилось и быльём поросло. Осталась только робкая надежда, что дальше им идти не придётся…

Стивен вёл людей к городу. Он тоже устал. Смертельно устал. Не из-за того, что пришлось идти пешком – вовсе нет. Стивен так долго изображал из себя касадора, что всё-таки немного им стал. Поэтому от ходьбы он уставал куда меньше. Это сборщики, женщины и дети в номаде редко разгуливают по равнинам, да и вообще почти не покидают расположение лагеря. А касадорам приходится и на воллах ездить, и пешком ходить – так что это Айвери-младшего бы не сломило.

Но Стивен устал переживать. Он, как и многие другие люди, всё ещё мучился вопросом, почему Дан оставил его в живых. Почему не пустил пулю в лоб? Ведь сам Стивен, да и другие члены номада, именно так и сделали бы, окажись они на его месте. Но поступок Дана оставался ему непонятным, а оттого – страшным. И Стивен боялся… Каждую минуту он ждал смерти, каждое мгновение страшился услышать звук своего последнего выстрела… Однако дни шли, а его никто не убивал.