Офелия

Глаза мамы были такими точками. А губы кривились, отчаянно сопротивляясь участи застыть равнодушной прямой. Питер подумал: а вдруг они меня разлюбили? Или оно вот-вот случится, прямо сейчас, если ничего не сказать, не вмешаться, не остановить…

– Мама. Я очень тебя люблю.

Он не узнал своего голоса – настолько хрипло и сорванно тот прозвучал. Как будто это не он сказал, а что-то чужое, во что он превратился в глазах родителей. Подменыш, жутких сказок о котором Питер когда-то наслушался от деревенских.

– И я тебя люблю, = таким же чужим голосом ответила мама.

– Пожалуйста, не отправляйте меня в Бристоль! Умоляю, не надо!

Оливия Палмер вздохнула и закрыла глаза. «Она тоже устала, - подумал Питер. – Ей не всё равно, ей тоже плохо, когда мы ссоримся». И он снова попросил:

– Пожалуйста, не прогоняйте меня. И попрошу прощения у папы, я извинюсь перед миссис Донован…

– Никто тебя не прогоняет. Погостишь неделю у тёти Терезы и дяди Фреда. И после выставки папа за тобой приедет.

Питер съёжился над тарелкой, поник головой так, что тёмно-русая чёлка чуть не легла в пудинг.

– Мама, пожалуйста…

– Ты наказан, Питер. Доедай, и я тебя провожу в комнату. Вставать придётся рано, ехать далеко.

Будто кто-то задул свечу. Огонёк надежды, что теплился внутри Питера до последнего, дрогнул и погас.

– Позволь мне попрощаться с Офелией, - едва слышно попросил Питер.

– Давай без траура, хорошо? Вы увидитесь через неделю.

– Мама, это мой друг. А я – её единственный друг. Мне обязательно надо её увидеть.

– Утром. Всё утром.

Когда за мамой закрылась дверь и в замке повернулся ключ, Питер открыл окно и лёг животом на подоконник. Нет, не слезть. Лестница слишком далеко стоит, а прыгать на раскидистые кусты маминой любимой розы слишком опасно. Да и куда идти, если получится выбраться из дома? Тётка Йонаса и родители Кевина приведут Питера обратно, как только он появится у них на пороге. Идти пешком в Дувр и умолять Стива Фрейзера приютить его было уж совсем глупой затеей. А жить на иве у ручья можно только до первого серьёзного дождя. Да и как выжить, когда не умеешь готовить, охотиться и строить хоть что-то, кроме шалаша? Можно утащить у отца плащ-палатку и котелок, и питаться рыбой, но надолго ли хватит терпения? Питер грустно усмехнулся, вспомнив сказку про трёх поросят.

– Не братьями они были, - вздохнул он. – Скорее, отцом и сыновьями. Папа умел строить настоящий дом, а дети – только шалаш из палок.

Нет, конечно, никуда он не сбежит. Это только Йонас смог пройти через две страны и перебраться через пролив. Потому что Йонас – это Йонас. Почти герой комиксов. Или как Джеймс Бонд, только молодой совсем.

Питер включил настольную лампу, вытащил из стопки чистый лист бумаги и принялся выводить подаренной отцом авторучкой: «Йон, здорово! Я здорово разозлил отца, и он отослал меня к тётке в Бристоль. Мама говорит, это на неделю. Пригляди тут за Офелией, пока я буду в ссылке. За меня не волнуйся, я в полном порядке. Кеву привет, я попробую позвонить ему из Бристоля. Пит». Он подумал и приписал: «Йон, ты охрененный друг и мировой парень. С меня значок бристольских «малиновок»[1]. Или вымпел». Питер сложил лист вчетверо, написал на нём имя Йонаса и оставил на столе. Разделся, забрался в кровать и уснул, обернувшись одеялом.

Утром его разбудила мама. Питер схватил адресованную другу записку, по дороге в умывальню подсунул её под дверь комнаты Агаты. Наскоро позавтракал, положил в приготовленную сумку с вещами бумагу и карандаши. Подумал и добавил библиотечную книгу про оттудышей, которая показалась ему самой правдоподобной. Остановился у окна: на улице собирался дождь, у ворот уже урчал мотором отцовский «Силвер Клауд».

– Питер! – услышал мальчишка. – Спускайся быстрее!

Он подхватил свои вещи и со всех ног понёсся в нижнюю гостиную. Распахнул дверь, бросил сумку на лестнице, щёлкнул выключателем подсветки и подбежал к иллюминатору.

– Офелия! – позвал он, ударив ладонью в стекло. – Офелия!

Он не думал, что она услышит: Офелия по утрам любила поспать, появлялась обычно часов в десять до полудня. Но в этот раз она не спала. Мелькнул в мутноватой тьме знакомый белый силуэт, и вот уже русалочка радостно закружилась у окошка, помахала рукой Питеру.

– Я уезжаю, - только и смог сказать он. – Ты береги себя, пожалуйста. К тебе Йонас заглянет. Не надо его бояться, он мой друг.

Офелия склонила голову набок, подплыла к стеклу вплотную. «Она меня не слышит, - подумал Питер грустно. – Может, это и хорошо даже». Русалка попыталась заглянуть ему в лицо, забеспокоилась. Мальчишка бессильно прижал к стеклу ладони, поник головой. Целая неделя… За это время может случиться всё, что угодно.

«Нет. Она не должна видеть меня таким… заплаканным и слабым. Я должен быть сильнее! Я её друг и защитник!»

– Ничего не случится.

Он заставил себя улыбнуться и посмотреть в чёрные глаза девочки-цветка. Офелия по ту сторону окна касалась его ладоней тонкими пальцами. И тоже улыбалась.

– Я с тобой. Питер и Офелия – друзья. Я к тебе вернусь, понимаешь?

Она кивнула, повела ушками. Их ярко-розовые кончики реяли в воде, как знамёна над замком. Питер поднял вверх большой палец, улыбнулся как можно теплее и искреннее:

– Выше флаг, Офелия! Я тебя не брошу! Мы скоро увидимся, друг.

[1] «Малиновками» (robins) называли игроков футбольного клуба «Бристоль Сити»

Офелия (эпизод тридцать второй)

Бристоль встретил их скучным, не по-летнему холодным дождём. «Силвер Клауд» петлял по узким, закованным в каменную броню улицам, изредка выбираясь на побережье реки Эйвон и проезжая мимо маленьких скверов. Питер полулежал на заднем сиденье, прижавшись щекой к скрипучей коже, и тоскливо думал о том, как хорошо было бы, если б прямо сейчас раздался громкий хлопок, и отцовская машина попала бы в какой угодно мир, лишь бы там не было этого города.

«Можно даже к динозаврам, - думал мальчишка, провожая безучастным взглядом очередную улицу с серыми домами и спешащих людей под пёстрыми зонтиками. – Пусть съедят – и всё. А можно и к оттудышам. Чтобы папа увидел, насколько он в них ошибался».

Серая череда домов сменилась зелёным массивом: ехали мимо парка. Питер подумал о том, что Лу понравилось бы, когда вокруг много деревьев. И что вообще было бы здорово, если бы пикси… да и не только пикси жили свободно в мире людей.

«Они никому не мешают. У них свой уклад жизни, им не нужны ни города, ни деньги. Йон говорил, что там, в своём мире, пикси живут на больших деревьях. В реках – русалки, на заливных лугах и в камышах – келпи. Интересно, а кентавры где? В лесах или на равнинах? Что им нужно, чтобы чувствовать себя в безопасности? Наверное, подобие жилища. Может, пещеры?»

Убаюканный размеренными мыслями, Питер задремал. А когда проснулся, понял, что они приехали. Отец вышел из авто первым, взял сумки Питера из багажника и исчез в подъезде пятиэтажного дома, фасад которого до второго этажа был увит диким виноградом. Питер перегнулся через сиденье и зашептал, обращаясь к водителю:

– Тревор, давайте сбежим? Пожалуйста… Отвезите меня обратно, я вас очень прошу! Я же тут умру от тоски. У меня здесь ни друзей, ни…

– Я бы рад, - развёл руками Тревор. – Но за подобное меня уволят и посадят в тюрьму. Это же будет расцениваться как угон с похищением ребёнка. Прости, парень. Ты не горюй. Может, всё тут вовсе не так и плохо.