Огненная кровь. Том 1

Он усмехнулся, подводя к ней коня, с которого Цинта снял сумки.

— Скажите, что вы меня простили? — улыбнулась Рита.

— Я, скажем так, обдумываю это, — улыбнулся ей Альберт в ответ, — давайте руку, посадим вас на лошадь.

В седло она взобралась легко, сразу было видно, что Рита опытная наездница, но Альберт всё же задержал её руку в своей дольше, чем нужно, и когда обнял за талию, помогая, то увидел, как она вспыхнула от этого прикосновения и смутилась.

И чтобы рассеять эту неловкость, спросила, кивнув на Цинту:

— А это ваш слуга?

— Не совсем, — князь тоже взобрался в седло, — хотя по обоюдному согласию он временами подменяет моего слугу. Я учу его делать мази, бальзамы и лечить нарывы. Но на самом деле Цинта — это живой памятник моей заносчивости и глупости.

— В каком смысле?

— Я проиграл его в карты.

— Проиграли? Но… как можно проиграть того, кто тебе не принадлежит? И потом, он же здесь. Может, выиграли? — спросила Рита удивлённо.

— Нет. Он здесь, именно потому, что я проиграл.

— Звучит как-то странно, — улыбнулась Рита, — и как это вышло?

— Это… довольно сложно объяснить…

— Я думаю, что пойму.

— Мы играли с… одним человеком, и я проиграл все деньги. Решили играть на желания. И не трудно догадаться, что в тот день удача отвернулась от меня — я снова проиграл, причём дважды. И вот в качестве желания… желаний… тот человек… захотел, чтобы Цинта, эта нудная тень моей совести, некоторое время ездил за мной, а я бы его учил. Я должен сделать из него хоть какое-то подобие лекаря. Ну и ещё кое-что я обещал в качестве оплаты долга — следовать его дурацким таврачьим законам совести и чести… некоторое время. И вот теперь Цинта и в самом деле ходит за мной, и я должен учить его всяким лекарским премудростям, а ещё соблюдать эти очень странные таврачьи законы и обычаи и не делать того, чего мне на самом деле хочется. Так что я поумнел и стал осторожен в карточных играх. Едем?

— Странное желание было у вашего друга…

— Ну, у него были свои причины… видимо. Но это долгая история, а нам пора.

Гром раскатился по ущелью многоголосым эхом.

— «И хлябью извергнутся небеса…», — пробормотал Альберт, трогая лошадь.

— «…и в море слёз утопят твердь земную», — Рита подхватила фразу.

Князь обернулся и спросил удивлённо:

— Вы знаете поэмы Тириана?

— Эээ… Да… немного.

— Откуда, позвольте спросить?

— Отец дал мне… нам с сестрой хорошее образование.

— И зачем образование дочерям купца?

Она задумалась на мгновенье, наморщив переносицу.

— У моего отца не было сыновей, поэтому он учил меня… и мою сестру всему, что должен знать купец.

— Породам овец и сортам шерсти?

— Не только. Мы изучали обычаи и нравы разных стран, языки, письмо и счёт, умение вести переговоры и торговаться. Быть купцом не так уж и просто.

Она улыбнулась как-то робко и отвела взгляд.

— Но поэмы-то зачем?

— Мне это… просто нравится.

— Альберт у нас тоже, кстати, поэт, — встрял между ними Цинта, — он пишет сонеты и очень неплохие.

— Сонеты? — удивилась Рита.

— Цинта, ты уже забыл историю с вертелом? — грозно посмотрел на него Альберт. — Следи за дорогой.

— Нет, пожалуйста, не ругайте его! Сонеты — это прекрасно, я бы с удовольствием послушала что-нибудь из… вашего.

— Моё последнее творение закончилось попыткой рифмовать «любовь» и «морковь», не думаю, что вам стоит это слушать — удовольствие сомнительное. Не такой уж я и хороший поэт.

— Не вам судить, — усмехнулась Рита, — может, мне понравится?

— Понравится слушать о моей страсти к другим женщинам, исполненной в стихах? — Альберт придержал коня и, поравнявшись с Ритой, посмотрел ей прямо в глаза.

Она смутилась и отвела взгляд.

— Извините.

— Не извиняйтесь. Я вообще-то не хотел вас обидеть, но всё же и не хотел бы читать вам сонетов, посвящённых другим женщинам. А сонетов для вас я написать ещё не успел, — он продолжал смотреть на неё внимательно.

Она вдруг покраснела и смутилась ещё сильнее. И ему понравилось это смущение. Её застенчивость была очень милой и такой странно невинной, что внезапно ему захотелось извиниться, но вовсе не потому, что ему на самом деле было стыдно, а потому что захотелось смутить её ещё раз, увидеть, как она опускает ресницы и теребит край жакета, пытаясь оттереть налипший песок.

— Но вы можете подсказать мне рифму к слову «любовь», если знаете что-то ещё, кроме моркови, — усмехнулся князь, разглядывая её профиль.

— А зачем рифмовать именно слово «любовь»? Не обязательно называть любовь любовью и ещё придумывать к ней рифму. Такая прямолинейность подойдёт больше детским стихам. А если вы хотите показать чувства… можно ведь иначе построить куплет — для чувств есть множество способов выразить себя, и говорить о любви можно по-разному, — ответила Рита, глядя куда-то в рыжую гриву лошади.

— Вот как? Детские стихи, значит? — усмехнулся князь. — Может, приведёте пример, как же нужно говорить о чувствах без слова «любовь»? Я уверен, что вы тоже втайне пишете стихи.

— Втайне? Почему же, пишу я вовсе не втайне, — усмехнулась она в ответ.

— Хм… Я задел вашу гордость?

— Ничего вы не задели, — ответила она и посмотрела на него с вызовом. — Но, я думаю, мои стихи гораздо хуже ваших сонетов.

— Вы пытаетесь мне польстить, думая теперь, что задели мою гордость? Поверьте, я не горжусь своим рифмоплётством. А насчёт ваших стихов — как вы там сказали? «Не вам судить», — произнёс Альберт, не сводя с неё глаз, — но я понял — вы просто боитесь. Как и любая девушка, пишущая стихи втайне, вы стесняетесь говорить о них вслух. А уж читать кому-то!..

— Стесняюсь? Вовсе нет!

— Ну так прочтите что-нибудь о чувствах, но чтобы без слов «любовь» и «морковь», и поверьте, — он поднял руки вверх, — обещаю строго не судить!

— Я не против, если кто-то укажет мне на мои ошибки, я люблю учиться, — она снова посмотрела на Альберта с вызовом.

Взгляды схлестнулись, и Альберту показалось, что он просто тонет в синеве её глаз. И тонуть в ней было до странного приятно.

— Итак? — спросил он, чуть склонив голову.

Она посмотрела куда-то вверх, словно перебирая в памяти страницы. Её лицо совсем преобразилось, с него ушёл страх и бледность, и князь невольно залюбовался ей.