Огненная кровь. Том 1

— А ты, значит, всерьёз думаешь, что в это кто-то поверит? — Цинта посыпал письмо песком и, стряхнув его, ещё раз пробежался глазами по строчкам.

— Думаю, что нет, но это меня пока никак не беспокоит.

Цинта свернул письмо, запечатал воском, а затем взял щётку и принялся счищать с камзола князя невидимые пылинки.

— Послушай, Альберт, это всё-таки Храм, там много народу и твоя семья, поминальная служба… ты сможешь вести себя разумно?

— Конечно, смогу, что за вопрос?

— Поклянись.

— Клянусь моей совестью, — Альберт приложил руку к сердцу.

— Совестью? Да ты же не веришь в совесть!

— И то правда. Совесть придумали те, кому что-то нужно от меня бесплатно, — хмыкнул Альберт.

— Охохошечки! Когда ты вспоминаешь про совесть, я понимаю так — жди беды. А я говорю серьёзно, не ввязывайся ни во что, а не то…

— А не то что? Ты опять меня отравишь или огреешь бутылкой по голове?

— Не хотелось бы, но да, — выдохнул Цинта. — А вообще ты какой-то подозрительно… весёлый сегодня, так что я иду с тобой.

— На тебя не угодишь, то я подозрительно грустный, то подозрительно злой, то подозрительно весёлый, — рассмеялся Альберт, загоняя баритту в ножны, и, разведя руки в стороны, воскликнул. — А почему нет? Родные пенаты, братья-сёстры, встреча с любимой семьёй после долгой разлуки — чего бы мне не быть весёлым?

— Вот последнее меня и пугает больше всего, — пробормотал Цинта, подавая ему шляпу.

***

На башнях Храма поминальный колокол звонил гулко и монотонно, и площадь была полна народу.

Альберт и Цинта протиснулись сквозь толпу, и при помощи нескольких лей и одного доброго человека пробрались внутрь.

Служба шла в центральной части. От высокого купола, украшенного галереей стрельчатых окон, вниз падал столб света. Длинные ряды колонн из розового мрамора отделяли освещённый центральный неф от полумрака боковых залов, а напротив входа огромный витраж-роза, сделанный из красного хрусталя, рассыпал пятнами солнечные лучи и окрашивал их багрянцем, отчего казалось, что пол в Храме залит кровью.

— Ну, вот они, мои родственнички, багрянородные, — шепнул Альберт Цинте, кивнув в центр зала и прислонившись к колонне так, чтобы его не было видно.

Они медленно приближались к высокому помосту, на котором шла служба. Вереница торжественных фигур, все как один одетые в пурпур — траурный цвет прайда Стрижей, остановились у помоста и стали передавать друг другу зажжённые свечи и кубки с вином.

— Ухт! Ничего себе! — воскликнул Цинта, пожалуй, даже слишком громко. — Это что? Галерея Богов? Все эти красавцы — они твои… родственники?

Альберт усмехнулся и произнёс негромко:

— Ну, мой папаша был тем ещё кобелём, но, надо отдать ему должное, в матери своих детей он выбирал исключительно красивых женщин.

— Н-да… Тяжело тебе, наверное, жилось среди таких красавцев, — вздохнул Цинта.

— Надо понимать, ты только что назвал меня уродом?

— Почему уродом? Я хотел сказать, что на их фоне… То есть, если сравнивать… Нет, мой князь, я вовсе не имел ввиду…

— Что, Цинта, слово не воробей — много не нагадит? — хитро спросил Альберт. — А вообще, лучше заткнись, оправдываешься и врёшь ты на редкость паршиво.

— А эти божественные прелестницы? — спросил Цинта, вставая на цыпочки, чтобы разглядеть получше.

— Это мои сёстры: холодная стерва и горячая стерва. Таисса и Милена Драго. За ними мои братья: красавчик блондин, красавчик брюнет и ещё один красавчик с… изъяном, тот, что хромает и с тростью. Драгояр, Себастьян и Истефан Драго.

— А тебе что досталось в наследство от отца, кроме злости?

— Кто-то должен быть красивым, а кто-то умным, — хмыкнул князь.

— Умный, надо полагать, ты?

— Ну… я привык так себя успокаивать, — князь снова усмехнулся, но на этот раз как-то криво, — смотри дальше, во втором ряду, вон тот с глазами змеи — мой хитрый дядя, тот с рожей проходимца — мой дядя-проходимец, и вон тот, который выглядит, как пьяница, тоже мой дядя-пьяница. Гасьярд, Грегор и Тибор Драго. И где-то должна быть ещё и моя тётя. Ах да, вон та леди, у которой на лбу написано, как наплевать ей на весь этот пафос — моя тётя Эверинн. Она ещё при жизни терпеть не могла Салавара с его выходками, так что для неё эти поминки просто праздник.

— Надо сказать, что и дед твой, похоже, был тем ещё кобелём. Теперь понятно, почему ты не пропускаешь ни один бордель.

— Прикуси язык, а то я могу ведь и забыть свои клятвы.

— А кто эта рыжая кудесница?

— Это моя последняя мачеха. Леди Хейда Драго. И её сын. К слову сказать, это ещё не всё, что ты должен о них знать. Леди Хейда ненавидит Таиссу и Милену, те ненавидят Хейду и друг друга. Себастьян ненавидит Драгояра, а Драгояр — Себастьяна, Истефан ненавидит Хейду, Милену и Таиссу…

— Можешь не продолжать, я понял — все ненавидят всех, — прервал его Цинта.

— Вижу, ты схватываешь всё с полуслова.

— И, надо полагать, все они ненавидят тебя?

— Ну, должны же быть они хоть в чём-то единодушны.

— Общие враги объединяют, согласен, — мрачно ответил Цинта.

— Пожалуй, только дядя меня любил, уж не знаю за что…

— Тот, который хитрый или который проходимец?

— Тот, который пьяница. Хотя… наверное, потому что я таскал ему вино из отцовского погреба, когда тот его запирал.

— Тогда любовь его понятна.

— Ну, вот оно, моё фамильное древо, увешанное ядовитыми плодами! И это лишь часть из признанных претендентов на Красный трон, если не считать бесчисленных бастардов, которых наплодил мой отец.

— И как же ты собираешься их всех победить? — Цинта посмотрел на князя со странной смесью уважения и удивления.

— Эээ, я же говорил — война план покажет, — Альберт внезапно оттолкнулся от колонны и прежде, чем Цинта успел хоть что-то сказать, быстро пробрался сквозь толпу и бесцеремонно втиснулся между Миленой и Таиссой.