Огненная печать
Шрифт:
— Ты ли это, Альфредо? Когда-то подобные вопросы нам были чужды, — проговорила колдунья.
Алхимик с ухмылкой оглядел ее новое жилище.
— Ты просчиталась, отдав браслет мальчику, — сказал он.
— Согласна. Это дитя не оправдало мои надежды…
— Ты снова просчиталась! — строго перебил ее алхимик. — Мальчик оказался гораздо мудрее тебя…
— Нет! — воскликнула Долорес. — Он трус! Побоялся принять этот дар.
Альфредо взялся за голову:
— О боги! В тебе говорит женская глупость. Пойми, мальчик поступил мужественно. Единственное, что он не принял от тебя, так это корыстолюбие. А остальному, уж будь уверена,
— Что это значит? — насторожилась колдунья.
К этому времени мрак ночи уже рассеивался в предрассветном тумане. Альфредо, ничего не объясняя, стал произносить заклинание-приговор:
— Властью, данной мне всеми Хранителями солнца на земле…
— Альфредо! Сжалься хотя бы ты, ведь мы должны быть неразлучны! — задыхаясь, пыталась говорить ведьма, но нижняя часть ее тела превращалась в прах, который подхватывал и уносил штормовой ветер.
— Полуночных стран, пустынь, приказываю, Долорес, тебе…
— Ты мог спасти меня, предатель! — прохрипела колдунья напоследок, но алхимик был холоден и неумолим:
— Этот мир навсегда покинь!
Последние звуки задрожали и сгинули в воздушной волне. Альфредо, призвав огненного духа, исчез в пламени вновь восставшего костра. А пепел, оставшийся от колдуньи, вместе с обломками хижины все еще кружился в диком вихре…
Наше судно уже приближалось к Астрахани. Одевшись потеплее, я решила встретить рассвет где угодно, но только не в каюте. Утомленные вечеринкой, Лия и Оля мирно сопели. Поговорить с Антоном так и не удалось, потому что Макс, а вместе с ним и девчонки не отходили от нас ни на шаг. А впрочем, сам Антон не выказывал особого желания говорить о магии, будто того, что я получила браслет обратно, достаточно. Он, наверное, думает, что я сама увижу, как все было. Уверена, мне не составит это большого труда, но все же сначала хотелось бы услышать его версию произошедшего, а потом уже провидеть то, что было на самом деле. Может быть, он побаивался, что я уличу его в какой-нибудь фальши?
«Уже завтра, когда на западе в незримой глубине утонет жемчужина утра…» — вновь и вновь вспоминала я слова чародейки. Что могли значить эти слова? Ясно лишь, что она говорила о рассвете, ведь тогда: «…Ты увидишь птицу, которая научит тебя смотреть сквозь солнце».
Тихо, я даже не заметила как, Антон оказался рядом со мной. Противоречия казались мне неразрешимыми, и это был как раз тот момент, когда одна голова — хорошо, а две — лучше. К тому же он еще ничего не знал о пластине, которую я так бесстыдно прихватила с собой на раскопках.
— Я догадался… — без эмоций сказал он, выслушав меня, — еще вчера, когда зашел за тобой.
Я рассказала ему о своих видениях прошлого, и теперь мы оба, задумавшись над словами чародейки, смотрели на горизонт, туда, где небо волшебно розовело.
— Конечно! — вдруг воскликнул он. — Солнце встает на востоке, а луна тем временем исчезает из поля зрения на западе.
— Значит, жемчужина утра, тонущая на западе в незримой глубине, не что иное, как луна?! — обрадовалась я.
— Скорее всего, — ответил Антон. — Но вот о какой птице шла речь?
— Может быть, — предположила я, — чародейка рассказывала сарматской невесте о неком ритуале, в котором должны участвовать оба светила. С помощью браслета и пластины девушка должна была вызвать птицу, которая…
— Все сходится! — перебил Антон. — Кудесник
и чародейка подарили эти украшения для того, чтобы девушка обрела дар ясновидения. Ведь и ты видела эту птицу?— Но зачем? — по-прежнему волновал меня вопрос.
— Ты же говорила, что кудесник, когда передавал девушке магические предметы, упомянул о каких-то врагах. Наверное, девушка должна была предвидеть какую-то опасность…
— Красильников! Ты сегодня на высоте! — покружившись на месте, рассмеялась я. — Боже! Как все было просто!
— Ты о чем?
— Я поняла теперь смысл этих древних вещей! — чуть не взлетела я, и Антон позволил мне договорить. — Украшения служили всему сарматскому воинству в качестве талисмана. Невеста могла предвидеть что-то страшное, например смерть, а потом предупредить вождя, своего мужа. Так браслет и пластина обеспечивали этим древним кочевникам мир и покой.
Антону в отличие от меня удалось сохранять хладнокровие, и, подумав, он сказал:
— В таком случае эта разгадка соответствует историческим фактам. Тогда, на раскопках, профессор говорил, что курган относится приблизительно к началу пятого века. А в то время в Поволжье вторглись гунны…
— Кто? — обнаружила я свое историческое невежество.
— Гунны тоже были кочевниками, но только более свирепыми, — как ни в чем не бывало ответил Антон.
— Доброе утро, ранние пташки! — неожиданно раздалось у нас за спиной.
Мы обернулись. Перед нами стоял Александр Иванович, весь из себя сияющий в лучах солнца. Я и Антон опасливо переглянулись и поздоровались. Однако по лицу профессора было трудно определить, слышал ли он весь наш разговор или только незначительную часть.
— Ну что, ребятки, давайте-ка начистоту… — проговорил он, и тут стало ясно, что Александру Ивановичу как-то удалось подслушать все, от «а» до «я». Странно, почему я не знала об этом заранее? Может быть, это наказание за то, что я так быстро и легко оторвалась от земли, полной всяких «непредвиденных» перемен.
— …Мне стало ясно, Ева, — говорил профессор строго и спокойно, но так, что по телу пробегала дрожь, — что ты самовольно посягнула на предмет, который принадлежит науке…
Слушая эти пронзительные речи в утренней и чистой тишине, мы с Антоном стояли, как два навеки вкопанных истукана.
— …Я могу в подробностях расписать то, какой штраф придется выплатить вашим родителям за такую прихоть. И вообще, кем вы себя возомнили?! Искателями кладов? Так что, Журавлева, я прошу немедленно вернуть мне оба предмета. Заметь, что я пока прошу…
— Браслет принадлежит мне, и вы не имеете права отнимать его у меня, — возразила я.
— Эти украшения никому не принадлежат, вам это ясно? — начинал уже злиться профессор.
— А чем вы докажете, что браслет имеет такую же ценность, что и пластина? — сдержанно спросил Красильников.
— Послушайте, я не намерен тут нянчиться с вами!
Выражение его лица как-то резко изменилось, и он уже не казался таким милым и пушистым, как пару минут назад, когда весь в лучах солнца пожелал нам доброго утра. Александр Иванович, видимо, был ярым научным фанатиком, подобно тем библиотекарям, которые готовы растерзать тебя за малейшую небрежность по отношению к книге. Он злился и говорил так, чтобы ни одна душа не услышала нас. Казалось, Александр Иванович, больше всего на свете терпеть не мог лишних огласок по поводу своей профессии. Что ж, это было на руку.