Огненный крест. Книги 1 и 2

— Если он и пристрастился к опиуму, то я никогда не слышал об этом. Хотя, — добавил он логично, — кто бы мог мне рассказать.

Действительно. Если Гектор Камерон и имел возможность баловаться наркотиками, а это было вполне возможно, так как Речной поток был богатым процветающим поместьем, то это никого не касалось, кроме него самого. Однако я полагала, что кто-то должен был упомянуть об этом.

Размышления Джейми были направлены в другую сторону.

— Зачем человеку выходить из дома среди ночи, чтобы помочиться, сассенах? — спросил он. — Я знаю, что у Гектора Камерона был ночной горшок; я сам им пользовался. На нем были его имя и его знак.

— Хороший вопрос, — я уставилась на запись в журнале. — Если у Гектора Камерона были проблемы с мочеиспусканием, например, из-за камней, он мог выйти, чтобы не будить домашних.

— Я не слышал, чтобы мой дядя злоупотреблял опиумом, но я также не слышал, чтобы его волновал покой его жены или его слуг, — скептически заметил Джейми. — Исходя из всех сведений, Гектор Камерон был порядочным ублюдком.

Я рассмеялась.

— Без сомнения, именно поэтому твоя тетя посчитала Дункана таким приятным человеком.

Пришел Адсо с остатками стрекозы, торчащими из пасти, и сел у моих ног, чтобы я могла восхититься его удачной охотой.

— Прекрасно, — сказала я ему, мимолетно погладив его по голове. — Однако не порти себе аппетит, в кладовой много тараканов, и я хочу, чтобы ты с ними разобрался.

— Ecce homo, [230] — задумчиво пробормотал Джейми, постукивая пальцем по журналу. — Француз, как ты думаешь?

— Что? — я непонимающе уставилась на него.

— Тебе не приходило в голову, что человек, которого доктор преследовал, не был Камероном?

230

Этот человек (лат.)

— Нет, — я наклонилась и всмотрелась в страницу. — Почему это должен быть кто-то другой, да еще и француз?

Джейми указал на край страницы, где располагались несколько рисунков, которые, как я подумала, были начерчены машинально. Рисунок под пальцем Джейми был французской геральдической лилией.

— Ecce homo, — повторил он, постукивая пальцем. — Доктор не был уверен, кого он преследовал, поэтому не назвал его имени. Если Камерон принял лауданум, то это должен быть другой человек, хотя Роулингс не упоминал, что в доме присутствовал кто-то еще.

— Но он мог и не упоминать, если он не осматривал этого человека, — заметила я. — Он иногда делает личные заметки, но большей частью пишет об истории болезни, своих медицинских наблюдениях и методах лечения. И лилия, начерченная на краях, не обязательно должна что-то означать, тем более присутствие там француза.

Исключая Фергюса, французов в Северной Каролине не было. Существовали французские поселения к югу от Саванны, но это было в сотнях миль от нас.

Геральдическая лилия могла быть машинальным наброском, и все же, насколько я помнила, Роулингс никогда не делал случайных рисунков. Когда он рисовал, он делал это тщательно и с определенной целью, как напоминание себе или справочник для какого-либо врача, который будет пользоваться его журналом.

Над лилией была нарисована фигура, напоминающая треугольник с маленьким кругом в вершине и изогнутым основанием, под ним были буквы. Au et Aq.

— А… у, — медленно произнесла я, глядя на них. — Аурум.

— Золото? — Джейми удивленно взглянул на меня. Я кивнула.

— Это сокращение для золота. Aurum et aqua. Золото и вода. Полагаю, он имел в виду гольдвассер — взвесь песчинок золота в водном растворе. Лекарство от артрита. Странно, но оно работает, хотя никто не знает почему.

— Дорогое, — заметил Джейми. — Хотя Камерон мог себе это позволить, он ведь сохранил унцию или две золотых слитков, да?

— Он действительно писал, что Камерон страдал от артрита, — я, нахмурившись, смотрела на страницу с загадочными маргиналиями. [231] — Возможно, он хотел посоветовать гольдвассер для его лечения. Но при чем тут геральдическая лилия или этот другой знак? — я указала на него. — Насколько я знаю, она никогда не использовалась, как символ врачевания.

231

Заметки, примечания, сноски на полях (книги).

К моему удивлению, Джейми рассмеялся.

— Я так не думаю, сассенах. Это масонский циркуль.

— Что? — я моргнула и посмотрела на Джейми. — Камерон был масоном?

Он пожал плечами и провел рукой по своим волосам. Джейми никогда не говорил о своем масонстве. Он был посвящен в Ардсмуире, и помимо того, что членство в масонской ложе предполагало тайну, он редко говорил о том, что происходило в этих сырых каменных стенах.

— Роулингс тоже мог быть масоном, — сказал он, не желая говорить о масонстве, но неспособный удержаться от логических заключений. — Иначе он не стал бы рисовать его.

Длинный палец указала на рисунок циркуля.

Я не знала, что сказать, но была отвлечена Адсо, который, выплюнув пару янтарных крыльев, вскочил на стол в поисках следующей поживы. Джейми одной рукой схватил чернильницу, другой перо. Лишенный добычи, Адсо прошелся по краю стола и уселся на исписанные листы, слегка помахивая хвостом.

Глаза Джейми сузились от такой дерзости.

— Убери свою пушистую задницу с моего письма, животное, — сказал он, тыча в направлении кота острым концом пера. Адсо расширенными зелеными глазами следил за кончиком движущегося пера, и его лопатки напряглись. Джейми повертел пером, дразня его, и Адсо сделал неудачную попытку ударить по нему лапой.

Я торопливо подхватила кота, издающего протестующее мяуканье, и сняла его с бумаг, пока он не натворил беспорядка.

— Нет, это его игрушка, не твоя, — сказала я коту и с упреком взглянула на Джейми. — Идем, тебя ждут тараканы.

Свободной рукой я потянулась за журналом, но к моему удивлению, Джейми остановил меня.

— Пусть журнал побудет у меня, сассенах, — сказал он. — Есть нечто странное в том, что по Речному потоку по ночам бродит французский масон. Я хотел бы посмотреть, что еще Роулингс может написать на латыни.

— Хорошо, — я прижала громко мурлыкающего Адсо к своему плечу и выглянула в окно. Солнце превратилось в золотистое сияние за каштанами, а из кухни доносились голоса женщин и детей; миссис Баг наставляла на стол, и ей помогали Брианна и Марсали.

— Скоро обед, — сказала я и, наклонившись, поцеловала Джейми в макушку, сияющую в последнем солнечном луче. Он улыбнулся и, коснувшись пальцами своих губ, дотронулся до моей руки, но когда я подходила к двери, он уже полностью погрузился в чтение. Листок с тремя черными словами, забытый, лежал на краю стола.