Огненный Зверь

Я заставила себя вернуться в комнату, взглянула на труп, вздрогнула и отвернулась, позволила глазам наполниться слезами.

– Позвонила?
– спросила соседка.

Я кивнула.

– Он выехал.

– Бедный парень, - пробормотала она, звучало искренне, все любили Золотаревского.

В дверь постучали, и я бросилась открывать. Приехала "скорая", и я тут же проводила их в комнату.

Молодой врач так же, как и я несколько минут назад, проверил пульс и покачал головой. Потом посмотрел на таблетки и бокал.

– Стакан коньяка и десять таблеток этой дряни, - он кивнул на баночку, - уже смертельная доза, и лошадь свалит.

Я отошла в сторону, спрятавшись за спиной соседки, и старалась не отсвечивать. Мозговая деятельность постепенно приходила в норму, словно выплывая из густого тумана.

Приехала полиция, вошли трое в штатском. Последний в руках нес чемоданчик.

Я сглотнула с облегчением, в глубине души я боялась, что приедет Дима Мартынов. Конечно, это был глупый страх, он же не единственный полицейский в этом городе. Но все же не хотелось попадаться ему на глаза, тем более с третьим уже по счету трупом.

Полицейские прошли в комнату. Последний бесцеремонно положил свой чемоданчик на кровать возле ног Золотаревского, достал из него резиновые перчатки и тут же отправился снимать отпечатки пальцев с бокала и банки с таблетками.

– Судя по прикиду, самоубился, - весело сказал самый молодой из прибывших.

Я прикусила язык, хотя мне чертовски хотелось многое высказать этому парню по поводу его веселья. Но нельзя. Не хватало еще привлечь к себе лишнее внимание. Да и мои нравоучения ничего не изменят. Был человек и нет больше человека. Разве ему хуже или лучше от цинизма этого парня? Как мертвому припарка, так, кажется говорится? Вот то-то и оно, мертвому уже все безразлично.

Мужчины разговаривали между собой, один что-то записывал, другой продолжал исследовать помещение, убрал бокал в прозрачный пакет и положил в свой чудо-чемоданчик, стал обходить комнату в поисках подозрительных вещей, которые могли бы стать уликами.

Я отошла к окну и замерла там практически без движения и тайком разглядывала помещение.

Квартира старика была большой, но в то же время без излишеств. В обстановке преобладали светлые тона. Все просто: кровать, тумбочка, комод, тяжелые шторы на окнах, большой мягкий ковер на полу. Я с сожалением смотрела на этот самый бежевый ковер, теперь он был весь истоптан и пропитан грязью. Не знаю, какое мне дело до ковра, но меня этот факт почему-то расстроил. Все было неправильным, невозможным.

На комоде я увидела фотографию в рамке. На фото был сам Золотаревский, только лет на двадцать моложе, еще не такой седой, он держал на руках темноволосого мальчонку лет пяти-шести с большими серьезными глазами.

Я поморщилась, мне показалось жутким кощунством, что все эти посторонние люди видят такое личное фото, которое явно много значило для старика.

Еще раз хлопнула дверь, я вскинула голову, эти шаги я бы не спутала ни с чьими другими. И пусть это было так же неправильно, как и все происходящее, и чересчур эгоистично с моей стороны, но появление Кирилла было для меня как глоток свежего воздуха в душном помещении.

Все тут же посторонились, даже веселящийся до этого паренек вмиг стушевался и отошел в сторону.

Кирилл молча подошел к кровати, на которой лежал старик, у него было такое лицо, что мне показалось, что он сейчас упадет рядом с ним. Но я ошиблась.

Глаза Кирилла блеснули, он по-прежнему молча обвел присутствующих бешеным взглядом. Его челюсти были плотно сжаты. Чуть дольше его взгляд задержался на мне.

– Кто-нибудь мне объяснит, что произошло?
– его голос прозвенел в наступившей тишине.

Первым очнулся тот полицейский, что был постарше.

– Капитан Ивлин, - представился он.
– Мы прибыли по вызову. А вы, собственно?

– Его сын, - в голосе Кирилла сочетались ярость и паника.

– Могу я попросить ваши документы?

Кирилл потянулся и извлек из внутреннего кармана куртки паспорт, молча протянул его капитану, испепеляя его взглядом.

Полицейский спокойно взял документ, открыл, посмотрел на фото, потом на Кирилла, сравнивая. Черт бы побрал полицию и их спокойное отношение к смерти!

– Да, сын, - пробормотал капитан, кивая.
– Золотаревский Кирилл Владимирович, - потом вернул паспорт.

– Итак, что произошло?

Я просто физически чувствовала энергию, исходившую от Кирилла.

Капитан хмыкнул.

– Похоже, ваш отец покончил с собой. Сделаем вскрытие, проверим пальчики, но, скорее всего, уголовное дело не будет возбуждено.

– Покончил с собой?
– по сравнению с остальными Кирилл говорил очень громко.
– Что за бред?!

– Да, старики кончающие с собой, это что-то новенькое, - весело брякнул молоденький.

Он не смотрел на Кирилла, и ему повезло, я бы до смерти испугалась, если на меня ТАК посмотрели.

– Приструните своего недомерка, или я его сам придушу, - прошипел Кирилл.

Я чуть не упала. Ничего подобного мне от Кирилла слышать не приходилось. Он всегда был предельно вежлив.

Старик был прав, его смерть настолько потрясла Кирилла, что самоконтролем здесь и не пахло.

Самое странное, что от его тона стушевался даже капитан.

– Извините парня, - пробормотал он.
– Это наш стажер. Учится.

– Тогда пусть учится держать язык за зубами.

Меня пробирал озноб от его голоса. Я поежилась.

В этот момент бригаде "скорой" поступил новый вызов, они отдали какие-то бумаги капитану и откланялись. Молодой врач обошел Кирилла по дуге, стараясь не приближаться к нему, попрощался и вышел.

С уменьшением количества присутствующих, стало легче дышаться.

Капитан взял показания у соседки, дал что-то подписать и отпустил домой. По лицу женщины было видно, что она уходит с огромным облегчением и уже сама не рада, что стала участником этой ужасной истории.

После этого настал мой черед. Полицейский расспросил меня о том, как я попала в квартиру и обнаружила труп.

Я рассказала свою версию событий. Кирилл сидел в кресле и испепелял меня взглядом, ловил каждое мое слово и хмурился все больше. Я поставила блок чувств, силясь удержать самоконтроль, и он не мог пробиться через него. Но и без своего дара он прекрасно видел, что все это полный бред, и я бы не поперлась к Владимиру Петровичу на ночь глядя за какой-то книгой. Я была благодарна небесам за одно: он молчал, не произносил ни слова, просто сидел и молча смотрел на меня, пока я рассказывала, а капитан записывал.