Огни на Эльбе
Шрифт:
Йо какое-то время смотрел на нее с непроницаемым выражением, и Лили снова почувствовала, как его близость заставляет вибрировать каждую клеточку ее тела. «Интересно, есть ли слово для этого чувства?» – подумала она.
Между тем Йо едва заметно покачал головой.
– Добром это не кончится! – заявил он, тяжело вздыхая, с видом человека, который предвидел беду, но не хотел смотреть ей в лицо.
– Луиза Отто-Петерс требовала для женщин право голоса сорок лет назад. Сорок лет. И что же? У нас даже нет гражданских прав! – Изабель так резко опустила стакан на стол, что сок расплескался по столу. Она досадливо вытерла лужицу рукой.
Девушки вновь собрались у Марты своим тесным кружком. Говорила Изабель.
– Но мы можем их получить! – вставила Лили. Как всегда, когда она осмеливалась взять слово в компании своих новых знакомых, девушка густо покраснела. Она немного разбиралась в этом
– Верно! – согласилась Изабель. – Но сперва мы вынуждены подавать заявку. И что мы получаем в итоге? Возможность купить землю. Открыть мелкое производство. Заняться торговлей. Вот здорово! – цинично заметила она. – Может и пригодится, если кто-то из нас хочет стать торговкой или уборщицей.
Лили кивнула.
– Да, это мало чем поможет нашему движению, – заметила она.
– Вообще ничем! – вскинулась Изабель. – Нам не стоит лезть в политику. Нужно быть начеку, чтобы власти не извратили смысл наших действий.
Вмешалась Траудель:
– То есть ты предлагаешь делать то, что мы и так делали до этого? Писать статьи, распространять петиции – словом, пытаться заполучить политическое влияние другими путями.
– Но этого недостаточно! – вдруг погрустнела Изабель. – Ох эти петиции! – вздохнула она. – Бесконечные прошения, жалобы. Все это ни к чему не ведет. Иногда мне кажется, что их даже не читают.
– Нельзя так, Изабель! – Эмма накрыла ее руку своей. – Женское движение набирает силу. Ты ведь слышала, что случилось в Англии!
Изабель только покачала головой, и Лили робко спросила:
– Что-то серьезное? Я ничего не слышала.
– О, это было ужасно! – Эмма оживилась. – Несколько лет назад они приняли так называемый Contagious Diseases Act, Закон о заразных болезнях. Он позволял полицейским задерживать всех женщин, которых они подозревали в проституции, и подвергать их принудительному осмотру на венерические болезни. Разумеется, стоит признать, что проституция стала настоящей проблемой в Британии. Особенно в Лондоне, где в отдельных районах каждый второй дом превратился в бордель. Женщины жили в нечеловеческих условиях. Я видела это своими глазами. Хуже всего было в Олдершоте, где сосредоточено большинство британских казарм. В какой-то момент там стало так много проституток, что им пришлось жить в норах. Грязные, вшивые и больные – все равно что звери. Но там были солдаты, а где солдаты… Тогда свирепствовал сифилис, и клиенты, конечно, заражались. Началась эпидемия. – Эмма неодобрительно поджала губы. – Закон должен был положить этому конец. Но власти действовали бесчеловечно. Они лишь стремились облегчить жизнь мужчинам. Если женщины отказывались, их отправляли на принудительные работы. Взяли пример с Франции, там это вошло в обычай: проституток хватают все без разбору – полиция, врачи, церковь. А теперь то же самое введено в Англии. И как бы дурно с ними ни обращались, никого не наказывали. При этом все будто забыли, что ни одна женщина не возьмется по своей воле за дело, которое неизбежно приводит к заболеваниям, несет высокие риски и означает быть отвергнутой обществом.
Вмешалась Марта:
– Они идут на это из нужды, от отчаяния. Часто это вдовы или одинокие женщины в возрасте, которые иначе умерли бы с голоду. И мужчины пользуются ими, а потом жалуются на заболевания и падение морального духа города. В конце концов, этот род деятельности невозможен без клиентов-мужчин. Спрос рождает предложение, не так ли?
Лицо Эмма исказилось гневом.
– Верно. Осмотр очень болезненный, они используют так называемое зеркало. Представь пару больших железных щипцов, Лили. Их вставляют в лоно женщины, чтобы раскрыть его. Унизительная процедура, особенно если на нее идут против воли. Ее часто сравнивают с изнасилованием, и как врач я должна сказать, что в этом есть большая доля правды – по крайней мере, если это делается без согласия женщины.
Заметив, как Лили вздрогнула от ее последних слов, Эмма сразу остановилась и взволнованно посмотрела на нее.
– Как бы то ни было, женщины в Англии объединились и выразили протест. Они подавали петиции с сотнями тысяч подписей. В числе их ходатаев была Флоренс Найтингейл, а Жозефин Батлер провела кампанию – может быть, ты уже слышала о них?
Лили покачала головой, но Эмма не обратила на это внимания и продолжала:
– Жозефин Батлер – великая женщина. Никто не хотел становиться лицом этой кампании – слишком уж грязным и непристойным казались всем обсуждаемые вопросы. Но она не побоялась. Ее петиция вызвала настоящий скандал. Впервые состоятельные женщины публично высказались по такому вопросу. Об этом деле узнали все. Все больше и больше женщин присоединялись к протесту. Большие усилия приложили и мужчины. Даже Виктор Гюго выразил свою поддержку. Ты читала что-нибудь у него?
– Дома есть несколько его книг, – уклончиво ответила Лили, не решившись признаться, что не читала их.
Ее родители строго следили за тем, что она читала, а отец всегда считал Гюго автором «не для юных барышень». Она не знала даже, что такое сифилис. Но спросить не осмеливалась.– Мне кажется, что он великий писатель. Он пишет очень увлекательно и поднимает при этом важные общественные вопросы.
Пока она говорила, Траудель раздавала печенье.
– «Собор парижской богоматери» – моя любимая книга. Гюго уже умер, жаль, – Эмма откусила кусочек яблочного печенья и вернулась к теме разговора, которую, по-видимому, принимала близко к сердцу. – Лили, тебе особенно интересно будет узнать, как действовала Батлер. Она пыталась просвещать людей своими статьями. Ее газетные репортажи о жизни проституток, свидетельства очевидцев, колонки привлекли к проблеме внимание широкой общественности. Она также выступала с публичными речами. Я сама присутствовала однажды на ее выступлении, это было невероятно воодушевляюще. Она не сдавалась в течение многих лет, как и ее товарищи по кампании. И в результате два года назад «Закон о заразных болезнях» фактически отменили. Насильственные осмотры были запрещены, а полномочия полиции существенно ограничены. Всего этого добились женщины! Здесь, в Гамбурге, тоже хватает несправедливостей, против которых можно выступить. В кварталах для бедноты люди живут в чудовищных условиях. Это одна большая трущоба. С этим нужно что-то делать. Но к чему я все это, – пояснила Эмма, глядя на Изабель. – Не сдавайся! Да, власти у нас немного, но даже с ней мы можем кое-чего добиться. Мы делаем что можем. А если мы будем зря подвергать себя опасности, лучше от этого никому не станет.
– Тебе ли об этом говорить? – Охваченная возмущением, Изабель встала и прошлась по комнате. – Ты в любой момент можешь оказаться в тюрьме за то, чем занимаешься. И все же ты не бросаешь это дело. Каждый день ты ходишь по нищим кварталам, заботясь о бедняках, и рискуешь при этом своей репутацией и свободой. И почему? Потому что ты знаешь, что так нужно! Так почему же ты просишь меня бездействовать?
Лили испуганно посмотрела на Эмму. Она знала, что подруга работает медсестрой в приюте. Но Лили даже представить себе не могла, какой опасности та себя подвергает.
– Я не прошу тебя бездействовать! Я просто хочу, чтобы мы действовали законными методами и не подвергали себя ненужной опасности, – запротестовала Эмма.
– Сидя на диване, положение не исправишь, Эмма. Ты знаешь это не хуже меня. Приходится рисковать, если хочешь что-нибудь изменить. Мы должны выйти на улицу!
Женщины какое-то время смотрели друг на друга. Затем Эмма кивнула.
– Ты права. Но мне неспокойно, – сказала она тихо.
После собрания Эмма и Лили сошли с конки за пару остановок до той, которая была им нужна, чтобы немного прогуляться по площади перед ратушей. Лили казалась странно притихшей все эта время, и Эмма иногда украдкой поглядывала на подругу. Лили рассказала ей обо всем, что произошло: о несчастном случае, погребении и чувстве вины, которое неотступно преследовало ее с тех пор. Эмма хорошо понимала, что чувствовала Лили. Как, должно быть, ужасно нести такое бремя! Лили также рассказала ей о мужчине по имени Йоханнес Болтон. И хотя она старалась говорить о нем бесстрастно и только тогда, когда без этого было не обойтись, Эмма заметила, как сверкали ее глаза при упоминании этого имени. Ее голос внезапно становился выше, чем обычно, щеки заливал румянец. Почти не дыша, она рассказала, как он вытащил мужчину из воды. И Лили собиралась снова встретиться с Йо. Ускользнуть из дома в воскресенье, чтобы увидеть его.
Эмма не знала, насколько она права в своих догадках, но у нее было стойкое подозрение, что между этими двумя уже что-то произошло. Лили, которая была почти на десять лет ее младше, всю свою жизнь находилась под надзором родителей. А Эмма знала, что это часто означало взросление в полном невежестве, которое нельзя было назвать иначе, чем позорным. Просвещения как такового не было. Многие дамы даже не знали, откуда берутся дети, вплоть до своей первой беременности. Ей часто приходилось иметь дело с беременными женщинами, которые были совершенно сбиты с толку тем обстоятельством, что ребенок растет у них в утробе, а не принесен аистом, который затем должен клюнуть их в ногу, чтобы на некоторое время у них случилось недомогание. Тогда ей приходилось объяснять, что в такое положение их поставили любовные утехи в супружеской постели.
Она видела, что Лили испытывала неловкость при разговоре о проститутках. Если Лили была хоть наполовину столь же невежественна, как большинство незамужних женщин ее возраста, Эмма должна была о ней позаботиться. Распространение знаний такого рода стало второй главной задачей в жизни Эммы. Если она что-то и усвоила за годы, проведенные в Уайтчепеле, так это то, что ничто не могло предотвратить больше страданий и зла, чем тщательное, подробное и своевременное просвещение.