Огонь и сталь

***

Веревка нещадно натирала кожу рук, саднящая боль объяла запястья. Хорошо, что в кандалы не заковали, а ведь могли, по чину ведь ей полагается. Тинтур юркнула в спасительную тень храма Мары. Попытки освободиться от пут вызвали лишь очередные вспышки боли, жидким огнем растекающиеся по кистям. Босмерка в изнеможении прислонилась спиной к стене. Голова кружилась, к горлу подступала тошнота, на языке еще хранился металлический привкус крови. Эльф воровато огляделась по сторонам. Слава Аркею, никого… все сейчас у крепости Миствейл, слушают вопли Черного Вереска. Да благословят Восьмеро того полоумного шута, что прервал ее казнь и отвлек внимание на себя. Да и столь ли он сумасшедший? Несколько раз Белое Крыло ловила коварный, полный ехидства взгляд его темных глаз.

Аккуратно ступая по усыпанной палыми листьями дорожке, боясь даже дышать, Тинтур направилась к главным воротам Рифтена. Вот здесь она сглупила — следовало бы выбираться из города через западные ворота, но они в опасной близости от дворца ярла и разъяренного тана, а выплыть по каналам со связанными руками не удастся. Босмерка очень надеялась, что стражник, скучающий на своем посту, не придаст особого значения покидающей город эльфийке. Борясь с накатывающей на нее дурнотой, Тинтур сбежала вниз по каменной лестнице. Ни оружия, ни денег, ни доспеха… ее шайка вырезана, головы Мердока, Доневила и Армас буду красоваться на пиках… Белое Крыло горько усмехнулась. Вот так ее лишили венца королевы разбойников Скайрима. Оказалось достаточно всего лишь отряда тяжеловооруженных воинов и лавины, которая погребла под собой половину ее людей и весь лагерь Белого Крыла. Тинтур предпочла бы умереть в бою, нежели склоняться на плахе перед палачом и Мавен на потеху рифтенцам, но ее желания мало интересовали воинов. Ей просто-напросто дали обухом боевого топора по голове, и половину пути до города она провела в беспамятстве. И первое, что Тинтур услышала, придя в себя, были стоны умирающего Подковы. Орк не дожил до казни — умер на самом пороге Рифтена.

С гор на улицы столицы Рифта опустился зыбкий туман. Белесая дымка льнула к земле. В очередной раз вознося всем богам молитвы, Белое Крыло кинулась к воротам.

— А ну стой! Эй, я кому говорю!..

Резкий окрик подействовал на босмерку подобно брошенному в нее заклинанию молнии. По спине пробежал холодок, сердце сорвалось на безумный бег и рухнуло куда-то в пропасть. Тинтур медленно обернулась.

— Ну-ка, подойди! — мужчина в кольчужной рубашке и остроконечном шлеме повелительно взмахнул рукой, подзывая. Тинтур попятилась, лелея крохотный огонек надежды, что он обращается не к ней.

— Эй, эльф, я тебе говорю! Выходи на свет, живо! И чтоб без глупостей!

Белое Крыло тяжело вздохнула и выпрямилась. Шум крови эхом отдавался в ушах. Она сделала шаг. Затем второй…

— Даэдра тебя дери… Белое Крыло! Так вот где ты, ублюдок фалмеров! — стражник выхватил меч из тесных объятий ножен. — Все!.. теперь не убежишь! Я вспорю тебе брюхо и выброшу твою тушу за ворота на поживу воронью!

Взгляд темно-янтарных глаз, устремленный на воина, был абсолютно невозмутим и бесстрастен. Тинтур давно научилась прятать свои чувства и эмоции, однако мужчина, несмотря на то, что он вооружен, а она — боса и связана, вдруг завопил:

— Она здесь! Белое Крыло здесь! Скорее, не дайте ей уйти!

Босмерку окружили. Восемь человек выставили вперед окованные щиты и грозно потрясали мечами в ее сторону. Сейчас Тинтур вновь приведут ко дворцу Лайлы Руки Закона, чтобы наконец завершить расставание ее головы с телом… стражники, нагло усмехаясь, двинулись к эльфу, но их остановило глухое утробное рычание и треск разрываемой веревки.

***

Вервольф раскидал стражу будто тряпичных кукол — легко, непринужденно и с должной долей ласки. Здоровенная мохнатая тварь с оскаленной клыкастой пастью и бугристыми литыми мышцами… и кто бы мог подумать, что босмерка может вырасти в такое? Бриньольф поглубже натянул капюшон. Было приказано найти лесного эльфа. Связанного. Но никак не ликантропа. Зубастого.

С защитниками города оборотень разобрался довольно быстро. Делов-то — половину по улице разбросал, половина сама убежала за подмогой. Соловей по достоинству оценил козырь Белого Крыла. Иногда такой вот фокус может существенно облегчить жизнь. Но и усложнить ее в то же время. В целом, вор не желал разбойничьей королеве зла, единственное, считал ее методы несколько грубыми и слишком брутальными. Для женщины. Но каждый выживает, как может, и не ему ее судить.

Вервольф кровожадно оскалился и повел носом. Бриньольф чертыхнулся сквозь зубы. Зверь может его и не заметить, но вот почуять… руки мужчины легли на рукояти клинков, ноздри защекотал запах смертельной опасности, резкий, дурманящий. Но волк покрутил лобастой головой и осел на землю. Его тело начало словно таять на глазах, уменьшаться в размерах. Пропала шерсть, когти и хвост, черты лица менялись, из звериных превращаясь в человеческие, светлела кожа. Миг — и на мощеной булыжниками дороге стояла Тинтур Белое Крыло. Уже не связанная. И абсолютно нагая. На посветлевшем лице вора вспыхнула ленивая кошачья улыбка. Эльфийка была очень даже ничего: худощавая, стройная, с небольшой аккуратной грудью, правда, плечи несколько широки для такого изящного стана. Ее тело было окутано легкой дымкой тумана, скрадывающей четкость линий, но все равно зрелище было весьма соблазнительное. Голубые глаза Бриньольфа жадно скользили по телу босмерки, которая, не желая терять драгоценное время, принялась стягивать с одного из стонущих солдат броню. Сейчас самый момент покинуть свое укрытие и обезвредить врага клана Черный Вереск. Исполнить желание Мавен и продолжать влачить свое воровское существование, забыв о разбойнице. Но Соловей медлил. Продолжал наблюдать, как Белое Крыло споро облачается в доспехи стражника Рифтена. Теперь у нее не возникнет проблем на выходе из города, еще возьмет бесплатную лошадь на конюшне. Улизнет в Камень Шора, а оттуда — в Винтерхолд, и все, поминай, как звали. Скрипнули главные ворота. Бриньольф поднялся на ноги и небрежно скинул с головы капюшон, взъерошил свои рыжие волосы. Мавен будет рвать и метать. Ну и что? Он вор, а не мальчик на побегушках, его призвание и ремесло — обчищать карманы наивных и ничего не подозревающих граждан, а не ловить разбойников, сбежавших с собственной казни. А что воровать у голой лесной эльфийки? Правильно. Нечего.

***

— Почему Слышащая злится на бедного Цицерона? — всхлипнул шут, потирая шишку на лбу. — Зачем Слышащая ругается? Цицерон сделал так, как она просила…

— Просила? Просила?! — Деметра едва не поперхнулась от такой наглости. — Я тебя не просила лезть к палачу! Я тебя не просила помогать в побеге атаманше бандитов! Болван! — мужчина схлопотал еще один подзатыльник. — Твой глупый язык доведет нас до могилы! Еще подобная выходка — и я тебе его отрежу! — на ее вопли уже оборачивались прохожие. Довакин сердито отряхнула подол одеяния архимага. Заклинание искр было уже готово сорваться с кончиков ее пальцев, магия уже жгла кожу, требуя немедленной свободы. Рыча, как раненый дракон, бретонка вскинула руки к небу — сияющие бледно-сиреневые разряды молний с хищным треском устремились к облакам.

— Слышащей полегчало? — Хранитель наклонил голову на бок. На его лице, обильно покрытом пудрой и румянами, царило проказливое выражение. — Может, Слышащей изрыгнуть пламя, подобно Алудину, и спалить этот вонючий городишко? Здесь плохо пахнет… и погода плохая… и людишки мерзкие, они считают Цицерона сумасшедшим, — мужчина брезгливо сморщил нос, — Матушке бы тут не понравилось…

— О, ради Ситиса, заткнись! — Драконорожденная грубо оттолкнула нищего, подобострастно распластавшегося у ее ног, и стремительно направилась прочь. Старик зашипел и собирался было плюнуть в сторону Деметры, но изогнутое лезвие эбонитового клинка Цицерона плотно прижалось к его тощей шее. Нищий судорожно сглотнул и захрипел, не сводя с шута черных буравчиков — глаз, преисполненных ненависти. Губы шута растянулись в безумной улыбке.

— Сейчас Цицерон отрубит противному нищему голову, а тело бросит в канал на корм рыбкам, — пропел он, занося руку.

— Цицерон! — бретонка схватила его за воротник и оттащила упирающегося Хранителя от задыхающегося страхом старика. — С тебя на сегодня достаточно! Идем!

— Вредная, плохая Слышащая, она не дает Цицерону веселиться, — пробубнил шут, плетясь вслед за женщиной. — Грязный нищий хотел плюнуть в Слышащую… а старуха-Мавен убить ту, которая показалась Слышащей интересной… да-да, Слышащая так сказала, Цицерон все слышал… Цицерон слышал! Он слышал Слышащую! Может, скоро он сможет слышать Матушку! И Слышащая станет не нужна, тогда то Цицерон и перережет ее тонкую красивую шейку!..

— Мечтай, — самоуверенно откликнулась Деметра, выходя за ворота Рифтена. Тенегрив, пасущийся у конюшен, встретил ее радостным ржанием.

— Хороший мой, соскучился? — Довакин ласково погладила коня по шее, запуская пальцы в густую гриву. Паяц обиженно насупился.

— А с Цицероном Слышащая никогда так не разговаривает…

— Ты не заслужил, — строго отрезала магичка, — не стой столбом, давай, помоги мне сесть на Тенегрива.

Хранитель, продолжая бубнить себе под нос что-то о живодерне, противных лошадях и кровяной колбасе, встал на одно колено и сложил руки в замок. Бретонка поставила ногу на его сцепленные пальцы и легко взлетела в седло.

— До Айварстеда пойдешь пешком. А, может, и до Ривервуда, я еще не решила… ты наказан! И кстати… никаких сладких рулетов… неделю! — Цицерон, ахнув, схватился за сердце и выпучил глаза, заставив Деметру довольно усмехнуться. Путь ножками для него пустяк, а вот лишение любимого лакомства… ничего, переживет, если шута не держать в узде, он совсем распояшется. Женщина собиралась уже пришпорить Тенегрива, когда перед ней выросли стражники.

— В чем дело? — повелительно бросила Довакин.

— Ты можешь покинуть Рифтен, Драконорожденная, мы не будем тебе мешать. Но шут должен остаться. Приказ Мавен Черный Вереск.