Огонь и сталь

— Так ты согласна, Довакин? — до ужаса хотелось ударить эту поганую эльфку! Кулаком вмазать по этим черным губенкам, стереть мерзкую улыбочку и разбить, разбить в кровь ее серую рожу! Золотистый взгляд шута острее клинка. Но Деметра вдруг улыбнулась. Словно солнышко из-за тучек выглянуло. Цицерон гаденько захихикал. Улыбка его Слышащей куда опаснее, чем все принцы даэдра или этой жалкой кучки прихлебателей Боэтии.

— Согласна… о, я на все готова ради Владычицы Обмана, — на высоких скулах вспыхнул румянец, глаза сверкали ярче звезд в созвездии мага. Данмерка радостно осклабилась, подалась навстречу магичке.

— Теперь, сестра, докажи свою верность нам и Боэтии! Жертва, невинная, слепая в доверии к тебе… лишь когда ее кровь оросит жертвенную колонну, тогда Повелительница Интриг снизойдет до тебя… слушайте, воины! Отныне Довакин с нами! Отныне она будет нести волю Боэтии! — от рева добрых двух десятков глоток задрожали заснеженные верхушки гор, а обе луны скрыли свои лики за пышной пеленой облаков. Бретонка, все так же нежно улыбаясь, шагнула к беснующейся в диком восторге жрице и толкнула ее. Прямо на жертвенную колонну. Кровь оросила каменную спираль, тело данмерки изогнулось в судороге. Жуткий, леденящий кровь смех принцессы даэдра взлетел к почерневшим небесам, на котором погасли даже звезды.

***

— Слышащая не отдала Цицерона чертовке-Боэтии… нет, нет, она любила… любит? Нет, глупый Цицерон, несчастный, одинокий Дурак Червей… — имперец горестно всхлипнул, — у нее есть Матушка, есть маг… а у Цицерона нет никого…

Мертва девушка, что лежит укрытая шкурами на постели, но ее молчание — утешение для бедного, измученного скомороха. Но она портится! Скоро совсем сгниет, как яблоко! А она должна быть красивой. Красивой для него, для Цицерона. Мужчина хихикнул и всплеснул руками, стряхивая с них воду. Несколько капель попали на щеку девушки и засверкали бриллиантовыми слезинками на мертвой плоти.

— Ничего, ничего… я тебя прихорошу, — золотисто-карие глаза искрились, имперец поднес к лицу тонкий стальной крюк на обмотанной кожей рукояти, — станешь красивой-красивой… как Матушка.

***

Спина ныла невыносимо, хотелось прилечь, но сколько же можно бока пролеживать?! Ей свежий воздух нужен! Ей и ее котятам. Воровка не сомневалась, что носит как минимум двоих. Один так лягаться просто-напросто не способен. Сутай-рат спустила ноги на пол, нашаривая туфли, ее дети беспокойно заворочались. Ларасс охнула, прижав ладони к животу.

— Вот же не сидится ему спокойно, — глухо прошипела она, страдальчески морщась. Да у нее все уже в синяках! Малютки, словно почувствовав недовольство матери, испуганно притихли. Каджитка улыбнулась в усы, — напугала, маленькие? — ласково промурлыкала она и блаженно зажмурилась, когда ее сын или дочка толкнулся прямо ей в ладонь. Эх, будь рядом знахарка, уже знала б давно, кого носит, кота или кошку, а нордские повитухи каджитами брезгуют да и в «Буйную флягу» повивальную бабку не приведешь… Ларасс очень сомневалась, что рифтенские воры и шулера могут принять у нее роды. Нируин точно грохнется в обморок, Могильщик на пару с Векелом и Тринном побежит прятаться в Крысиной норе, Векс и Тонилла тоже вряд ли смогут помочь. А вот братец… кстати, где Камо’ри? С трудом поднявшись на ноги, сутай-рат тяжело поковыляла к кабаку, переваливаясь на ходу словно утка. Из-за гордо выпирающего живота воровка вот уже месяц не видела собственные ступни. Будто и не беременна вовсе, а мамонта проглотила.

Во «Фляге» дражайшего родственника не оказалось. Только Делвин хмуро отрывал крылышки мухам, заставляя их бегать по столу, да Бриньольф дремал, сидя на ящике, вытянув ноги в пыльных сапогах. Даже Векел Воин куда-то смылся. При виде внушительной фигуры гильдмастера Меллори почтительно привстал, случайно придавив ладонью несколько мух.

— Не разумно ходить лишний раз с таким… грузом, — наставительно заметил вор, неодобрительно хмурясь. Ларасс в ответ лишь демонстративно вильнула хвостом и плюхнулась на стул, который скрипнул под ее весом.

— Меня уже тошнит от Норы! И от ваших вечно постных рож, кстати, тоже! — проканючила каджитка, шмыгая носом. Бриньольф приоткрыл один глаз, лукаво глядя на босса сквозь спутанные рыжие волосы, падающие ему на лицо. Кошечка вновь вышла поточить свои коготки. Обычно она шипит на своего брата, который гостит у них уже второй месяц, но Камо’ри опять куда-то улизнул. Ночами пропадает где-то, лишь днем возвращается отсыпаться. Еще и к Векс подкатывает. И к Сапфир… вообще пират очень уж тяготеет к человеческим женщинам, его сестренка не особо жалует мужиков без хвостов. Соловей потянулся, по-прежнему делая вид, что спит.

— Босс, — осторожно начал Делвин, — не мое это дельце, конечно, но приструнила бы ты своего братца. Нос не по чину задирает, больно важничает…

— Скажи уж, что ревнуешь Векс к каджиту, — насмешливо обронил Векел, — боишься, что она уступит одноглазому?

Лицо вора побагровело. Он почесал подбородок, строптиво поджимая губы.

— Брату сложно сопротивляться, — хитро оскалилась Ларасс, сверкая бледно-голубыми глазами, — мало кто устоит перед его обаянием.

— Сейчас Камо’ри Хельгу окучивает, — Воин смешливо сморщил нос, — Мадези аж ядом исходит. Вот же неугомонная баба! И орки, и каджиты… мужика бы ей настоящего, — он развязно улыбнулся, — мигом бы всю дурь из нее вышиб!

— Уж не себя ли имеешь в виду? — ехидно протянул Бриньольф. — Или завидно, что поклонница Дибеллы не тебя заметила, а пушистика нашего?

— Больно надо мне, — угрюмо фыркнул кабатчик, принимаясь протирать глиняные тарелки, — чтобы какая-то потасканная жричка передо мной ноги раздвигала. Пусть уж кошатину своими прелестями перезрелыми радует, ему все равно на лучшее глупо надеяться, — мужчина осекся, поймав холодный взгляд сутай-рат. Ларасс, напряженная словно тетива, прижала уши, верхняя губа приподнялась, обнажая клыки. Векел побледнел и опустил голову, Бриньольф встал рядом с гильдмастером. Глаза пылают льдисто-голубым пламенем, в груди клокочет рычание. Зверь, а не женщина, того и гляди кинется. Не в ее положении Воина рвать. Вот родит — пусть хоть весь Рифтен перецарапает. Северянин опустил руку на плечо Дхан’ларасс.

— Расслабься, детка, — миролюбиво пробормотал он, сверля как будто ставшего ниже ростом Векела, — он ляпнул, не подумав. Сама знаешь, такое бывает с парнями, которые женской лаской обделены.

— Я его приласкаю, — обманчиво мягким тоном молвила Ларасс, выпуская когти. Острые и изогнутые будто скимитары, они вонзились в деревянную столешницу, — так приласкаю!..

— Тише, детка, тебе нельзя переживать, — каджитка дрожала, как стрела, готовая пронзить недоумка Векела, пришпилить его к стене будто чертову бабочку. И Бриньольф решился на отчаянный шаг, могущий стоить ему лица, глаза, места в гильдии и даже жизни. Он подхватил сутай-рат на руки, каджитка тонко мяукнула от удивления. — Пойдем-ка прогуляемся, детка. Тебе и будущим воришкам свежий воздух надобен. Заодно и братца твоего поищем, — мужчина улыбнулся и игриво подул в острое кошачье ухо. Ларасс недовольно тряхнула головой и, метнув на Векела тяжелый взгляд, недовольно поерзала на руках Соловья.

— Ну, вперед, неси меня… на поверхность, — по лестнице через храм Мары ее не выволочь с таким-то пузом, придется идти через Нору. Глубоко вздохнув, мужчина резво зашагал по каменному мостику. Векел, едва они скрылись из виду, от облегчения чуть не рухнул на пол.

— Не обольщался бы я на твоем месте, — апатично заметил Делвин, — не думаю, что босс простит твои высказывания в адрес ее брата.

***

Ларасс не пожелала прогуляться по Рифтену. Заявила, что все будут на нее пялиться, еще сглазят ее котят чего доброго. Бриньольф, отдуваясь, потащил сутай-рат к западным воротам. В ее чреве, должно быть, половина Эльсвейра уместилась бы. Вечер принес с собой прохладу и мягкие сумерки, на улицах почти никого не осталось, но сутай-рат все равно заартачилась. Пришлось подчиниться. Спорить с беременной — неблагодарное занятие.