Огонь, мерцающий в сосуде

– Похожи...

– Спасибо, конечно, – усмехнулась девушка. – Отец Нади живет в пригороде. Трубное. У местных спросишь, где хутор, они покажут. Сомневаюсь, что он станет с тобой говорить. После того, что случилось, он малость умом тронулся. Да я даже не уверена, что он еще жив. Первое время звонила ему, а потом... сама знаешь, как бывает. Испортила ты мне вечер, подруга, – сказала она с досадой, отбросила сигарету и направилась к дверям.

Возвращаться в кафе не имело смысла. Я шла по улице, пытаясь унять волнение и привести мысли в порядок. Моя Генриетта оказалась вовсе не Генриеттой, а Надеждой Захаровой, исчезнувшей десять лет назад. Как это возможно? Самое простое объяснение: я действительно обозналась. Фотографии десять лет, за это время человек способен измениться... Но ведь не до такой степени, что его невозможно узнать. По паспорту Генриетте тридцать лет, но выглядела она моложе, я не дала бы ей больше двадцати семи. То же лицо, что и на фотографии. Вдруг у нее была сестра? Но ни о чем подобном Наталья не говорила, из родственников назвала лишь отца. Надо обязательно с ним встретиться.

Предположим, исчезнувшая Надя и есть Генриетта. Что заставило ее сменить имя? И вновь ответ очевиден: за девочку требовали выкуп, деньги получили, но ребенка так и не вернули. Если за эти годы девочку не нашли, ее, скорее всего, уже нет в живых. Трехлетний ребенок... Кем надо быть, чтобы пойти на такое? Генриетта в тот день находилась с девочкой, и если осталась жива, значит... она вовсе не жертва, и именно это заставило ее сменить имя и фамилию. Так вот какую тайну скрывала Генриетта... Десять лет она не давала ей покоя. И в конце концов подтолкнула шагнуть с моста. Угрызения совести? «Я больше не могу», – сказала она мне по телефону. О господи... И теперь я с ее паспортом собираюсь начать новую жизнь. С паспортом женщины, которую, возможно, ищут до сих пор? У меня возникло непреодолимое желание от него избавиться. Я уже открыла сумку и тут подумала об Ольге. Она видела фотографию. Что ее на самом деле поразило: то, что я выдаю себя за другого человека, или... или она узнала лицо на фотографии? Возможно такое? Маловероятно. Прошло десять лет, предположим, о похищении в городе знали многие и фотография Генриетты, то есть Надежды, попала в газеты. Но десять лет – это срок. Бог с ней, с Ольгой, вернемся к главному. Я действительно готова поверить, что Генриетта убийца? Моя тихая, нежная, всегда печальная подруга? Нет, и еще раз нет. Как я могу быть столь категоричной, если, в сущности, ничего о ней не знаю? Что могло ее заставить пойти на такое? Деньги? А если все было иначе? Она не причастна к похищению ребенка, ей удалось сбежать от бандитов, но она боялась обвинений и все эти годы скрывалась? Этот вариант представлялся мне куда более вероятным. Как она смогла раздобыть паспорт? А как я его раздобыла? Допустим, она его украла. Но в паспорте ее фотография. То, что она чего-то боится, было ясно с первого дня нашего знакомства. А я, занятая собой, даже не пыталась... Она скрывалась от похитителей и боялась полиции. Что же делать? Идти в ближайший полицейский участок и все рассказать? И вернуться к своей прежней жизни? Почему обязательно вернуться? Я разведусь с мужем и стану свободной. Чего ж ты этого раньше не сделала? Как только ты его увидишь, снова почувствуешь себя кроликом, и вся твоя решимость испарится. Уж он-то позаботится об этом.

Вернувшись в номер, я села возле окна, уже не пытаясь избавиться от тягостных мыслей. И в темном стекле мне мерещилось лицо Генриетты с печальными глазами, которые словно молили о чем-то.

– Я тебе верю, – пробормотала я. – Я разберусь в этой истории.

Теперь я считала, что обязана сделать это. Ради нее и ради себя.

* * *

Уснула я только под утро. Разбудила меня горничная, открыла дверь своим ключом и, обнаружив меня в постели, начала извиняться. Я взглянула на часы, половина одиннадцатого. Солнечные лучи тысячью бликов играли на тюлевых занавесках. Но настроения это не улучшило. Вчерашняя решимость вновь сменилась гнетущей тоской.

Я отправилась в душ, холодная вода придала бодрости, голова больше не казалась такой тяжелой, а мир за окном отвратительным. Позавтракав в кафе на первом этаже, я попросила девушку-администратора вызвать такси. Ждать пришлось минут пятнадцать, все это время я прогуливалась возле дверей гостиницы, пытаясь составить подобие плана.

Наконец появилась машина. За рулем сидел молодой парень, улыбнулся и спросил:

– Куда прикажете?

– Мне нужно в Трубное, это где-то в пригороде.

– Знаю. И что такой красивой девушке понадобилось в этом гиблом месте?

– Почему «гиблом»?

– Вы приезжая? – усмехнулся он, я кивнула, а он добавил: – Сами увидите.

Человеком он оказался словоохотливым и всю дорогу до Трубного говорил практически беспрестанно.

– Вечером я бы туда ни за что не поехал. Шпана на шпане и шпаной погоняет. У вас там родственники?

– Дальние. Я даже точного адреса не знаю. Какой-то хутор, велели спросить у местных.

– Спросим, – кивнул водитель. – Меня Сергей зовут, а вас?

– Генриетта.

– Редкое имя. Если хотите, я вас там подожду.

– Боюсь, придется задержаться.

– А сами откуда?

В другое время его навязчивость вряд ли бы понравилась, а сейчас я была рада отвлечься от своих мыслей и принялась врать, правда, без особого вдохновения.

Город остался позади, дорога шла через лес, вскоре появился указатель «Трубное».

– Странное название, – заметила я.

– Это еще что, дальше по дороге Кощеево. Славная такая деревушка.

Поселок с виду казался ничем не примечательным – две пятиэтажки, магазин, фабрика, судя по всему, заброшенная, трехэтажные дома из серого кирпича, дальше частный сектор. Все вполне пристойно, на «гиблое» место ничто не указывало.

Возле продуктового магазина Сергей притормозил, оттуда как раз возникла компания подростков.

– Где тут у вас хутор? – спросил он.

– Прямо, – махнул рукой один из ребят.

Улица, застроенная деревенскими домами, закончилась, дальше садоводческое товарищество, о чем сообщала вывеска на воротах. И никакого хутора. Я вертела головой в поисках прохожих, но улица была пуста. Мы уже хотели развернуться, когда я заметила женщину в палисаднике соседнего дома, она пересаживала цветы.

– Ну вот, – удовлетворенно кивнул Сергей. – Хоть одна живая душа.

Он вышел из машины, и я вместе с ним. Заметив нас, женщина выпрямилась и спросила:

– Чего ищете, молодые люди?

– Хутор, – ответил Сергей.

– Если по тропинке, то отсюда минут пять ходу. А на машине объезжать придется. Вдоль забора до самого конца. А вы к кому?

– К Захарову, – сказала я.

– Надо же... к нему столько лет никто не ездит. Может и не пустить.

– Почему?

– Живет точно рак-отшельник. В магазин выбирается раз в месяц. А вы ему кто?

– Меня просили кое-что передать, – ответила я туманно, поспешно возвращаясь к машине.

Забор садового товарищества казался нескончаемым; наконец дорога вывела нас к дому, который фактически находился в лесу, так что название «хутор» это место получило не зря.

Когда-то дом, должно быть, выглядел внушительно: одноэтажный, но окна расположены высоко над землей. Широкое крыльцо, двустворчатая дверь. Пристройка, напоминавшая башенку, с крышей в виде купола. Теперь дом казался заброшенным. Грязные стекла, ступени крыльца прогнили, давно не крашенные дощатые стены потемнели от времени. Заросли крапивы и едва заметная тропинка, которая вела к крыльцу.

– Может, вас все-таки подождать? – спросил Сергей, с сомнением взглянув на жилище.

Я протянула ему деньги.

– Если через пятнадцать минут я не вернусь – уезжайте. – И направилась по тропинке, тревожно оглядываясь.

Беспокойство возникло внезапно, стоило мне увидеть этот дом. Было в нем что-то до того мрачное... В окне едва заметно шевельнулась тюлевая занавеска, я была уверена, оттуда кто-то наблюдает за мной. Поднялась на крыльцо и надавила кнопку дверного звонка. Открывать мне не спешили. Я выждала время и позвонила еще раз, потом еще.

В доме, несомненно, кто-то был, вряд ли движение занавески всего лишь обман зрения. Я принялась колотить в дверь, хоть и не было в этом особой нужды, раз уж на звонок не обращают внимания, и позвала громко:

– Откройте, пожалуйста.

Шагов я не услышала. Но одна из створок вдруг приоткрылась. Совсем чуть-чуть.

– Что вам нужно? – спросил хриплый мужской голос.

Хозяина дома я видеть не могла, только на мгновение мелькнул его силуэт в узкой щели между створками двери. Прихожая за его спиной тонула в темноте, и сам он словно был тенью. Очки в роговой оправе, вот, собственно, и все, что удалось разглядеть. Я вскинула голову, надеясь встретиться с ним взглядом, он поспешно переместился вправо, и теперь я видела лишь плечо. Фланелевая рубашка в клетку, то ли посеревшая от грязи, то ли потерявшая от частых стирок свой первоначальный цвет.