Огонь с небес

Мосты разводились лишь ночью — но сегодня эта традиция была нарушена.

Несколько человек, вооруженных автоматами, показались около здания Адмиралтейства примерно в десять часов утра сего дня, второго дня переворота. Автоматы, конечно, они держали в больших сумках, одеты были в цивильное и до поры особой агрессивности не проявляли. Центр Петербурга полностью находился под контролем мятежников — однако полностью блокировать его не получалось, да и приказа такого никто и никому не отдавал. Фокус был в том, что надо было провернуть все тихо. Очень тихо. Заговорщики понимали: до самого последнего момента, до самой последней возможности надо делать вид, что ничего не происходит. Иначе — соберется Дума и устроит шум… а Дума только и умеет, что шуметь и поднимать панику. Любая петербургская собака знала, что Дума — не более чем клапан для выпускания пара и прекрасная трибуна для произнесения громогласных речей. Что самое удивительное — и сами думцы, несмотря на свое, как они говорили, «незавидное» положение были с этим согласны — отсутствие прав уравнивается отсутствием и обязанностей. Зато Дума участвовала в формировании общественного мнения и без какой-либо ответственности за это. Однако отвечать за противозаконные действия, за переворот, тем более возглавить его — охотников там найдется немного…

Нет, Дума соберется на экстренное заседание только тогда, когда будет акт об отречении. Или что-то другое… у заговорщиков даже не было единого плана, группа представителей направилась к юридически еще малолетнему Павлу просить принять престол — но под условием и, по сути, незаконным путем, на что Павел мог и не согласиться. Если не согласится… бродили разные мысли, согласия не было. Вырывать отречение и у Павла — притом что Император, короновавшись, мог их и не помиловать, несмотря на то, что они преподнесли ему корону: надо понимать, бунтовщики, изменники и заговорщики не нужны никому, и неважно, на чьей стороне они выступают. Если вырвут — что дальше? Дальше — по списку наследования? Не факт, что вообще любой другой Император их помилует. Военная диктатура — с этим было связано немало проблем, нельзя в великой стране просто так взять и установить военную диктатуру, как в какой-нибудь захудалой банановой республике: люди не поймут, у людей здесь чувство собственного достоинства есть. Да и военному диктатору тоже мятежники не нужны. Провозглашать республику? Большей частью заговорщики были из высших слоев общества, при слове «республика» их начинало мутить. Да и все помнили — чай, школьный курс истории прослушали, — какой кровавой катастрофой закончилось свержение монархии и провозглашение республики во Франции. Два века — и страны, претендующей на мировое господство, просто не стало! А заговорщики не были самоубийцами, они хотели власти и славы, а не разрушения страны.

Не было общего мнения относительно того, что делать с Ее Высочеством, Регентом Престола, наиболее опасным человеком в русском политическом раскладе. Наиболее мягкое предложение предполагало интернировать ее в Гельсингфорсе или Крыму, где у Романовых есть владения — по сути, все княжество Финляндское имело уникальный статус, это была не российская земля, а вотчина Романовых, личное владение семьи — так пусть там и живет как частная гражданка. Разумные на это возражали, что и Гельсингфорс, и Севастополь — крупные базы ВМФ, и соседство опальной, но явно умной и мстительной принцессы дома Романовых с боевыми кораблями флота не приведет ни к чему хорошему. Следом шло предложение выслать ее в Европу с запретом появляться в России — на то возражали, что тот же Кайзер может предпринять меры по подавлению государственного переворота, просто из чувства солидарности: сегодня ее скинули, а завтра — тебя! Далее шло предложение построить в захолустье дворец и интернировать ее там, лишив всех видов связи, чтобы она там доживала свой век. Наиболее радикальные — предлагали убить и ее, и князя Николая, ее сына, чтобы не было никакого риска. На это тоже нашлись возражения — убийство женщины, а тем более и ее ребенка моментально отшатнет от них очень многих, они будут не спасителями Отечества, а убийцами. Но сговорились на том, что надо изолировать, нейтрализовать или убить наиболее преданных и опасных сторонников Великой Княгини. Первым в списке шел адмирал Александр Воронцов, отец ее сына, адмирал флота, пользующийся значительным уважением и знающий, как проводить специальные операции. Оставлять такого человека в живых было очень опасно.

Пока заговорщики в штабе округа обзванивали части, объясняли ситуацию, заручались согласием тех или иных офицеров, угрожали одним, улещивали других, пока обрабатывали жандармерию и полицию — в Санкт-Петербург с разных сторон города начали незаметно и неотвратимо просачиваться люди. Все — молодые, до тридцати пяти лет, с большими сумками, в неброской одежде. Тихо и незаметно они скапливались в центре, у мостов, у основных магистралей города, просили воспользоваться стационарными телефонами, иногда говорили по мобильным о своем. Фотографировали — благо в каждом мобильном сейчас фотоаппарат — и отсылали куда-то снимки. Они были как маленькие капельки ртути на стекле — пока они неподвижны… но стоит чуть наклонить — и они тронутся с места, побегут все разом, подрагивая и сливаясь в одно металлическое озерцо…

Поскольку Нева сама по себе не приспособлена для прохода больших кораблей, было принято решение использовать пять эсминцев новой, «девяностой», серии.

Пять эсминцев собрались в Колчаковской гавани [21] у пристани, ведущей к Форту Петра. В машинах были разведены пары, по пристани бежали моряки в повседневной черной униформе, только получившие оружие. Боцманы, соревнуясь друг с другом в виртуозности матерщины, собирали десантные партии…

— Господа, стройся!

21

Может показаться, что обычный офицер не может так говорить — но все дворяне в обязательном порядке изучали логику и риторику, эти науки считались важнее, чем математика и физика. В нашей реальности — логику начинали изучать при Сталине, а с приходом Хрущева — быстро бросили это дело. Возможно, поэтому нас так легко оболванили в 1991-м.

Пять коробок — у кораблей. Форма самая разная — от черной, морской пехоты до огнеупорных комбинезонов корабельных механиков. Вооружены тоже наспех — из корабельного арсенала. Кому не нашлось места на берегу, слушает с борта самих кораблей.

Все вдруг увидели Ее Высочество, принцессу Ксению, она была в открытом внедорожнике, рядом с адмиралом, командующим. Внедорожник остановился у пристани.

— Господа!

Говорить доверили капитану первого ранга Грузинскому. Грузинский — точнее, Светлейший князь Грузинский — такова была его фамилия, он происходил из рода царей Грузии, восходящему к царю Ираклию Второму. Потомок грузинских дворян по мужской линии и принцессы Елены Астурийской де Бурбон, представительницы испанского королевского дома Бурбонов по женской линии, он был человеком горячим, увлекающимся, и одним из его увлечений была нынешний Регент Престола. Ради нее — он готов был атаковать Петербург хоть на крейсере, хоть на авианосце, хоть на прогулочной лодке.

— Мятежники и предатели посмели осквернить Правящий Дом незаконным требованием отречения! Гвардия взбунтовалась, предав присягу, остальные хранят позорное молчание! Моряки! Андреевский стяг знают пять океанов! Так пусть же теперь перед ним склонятся негодяи и предатели! Ура, господа!

— Ура!!!

— Ура!

— Ура! Ура! Ура!

— Ваше Высочество, желаете что-то сказать?

Ксения посмотрела на адмирала — она не была готова к этому. Но тут же взяла себя в руки — просто так ее было не выбить из седла.

— Пожалуй…

— Господа, внимание!

Ксения взяла мегафон. Это была парадная машина, там он был.

— Господа…

— Господа, я благословляю вас…

Она хотела сказать, что-то вроде «не стреляйте» — но не получилось. Вместо этого она сказала:

— Возвращайтесь живыми…

Санкт Петербург. Центр города

Один из молодых людей, въехавший в город утром со стороны Шлиссельбурга и сейчас любующийся Невой на стрелке Васильевского, достал мелко задрожавший в кармане телефон, поднес к уху.

— Саша, ты где… — донесся женский голос.

— В центре.

— Все нормально?

— Да, тихо и спокойно.

— Тогда жди в гости. Через двадцать минут.

— Хорошо, буду ждать…

Отключив телефон, молодой человек сделал движение рукой, будто описывая круг — и с разных сторон, из толпы, от полицейской машины, стоящей неподалеку для порядка, к нему протолкались еще несколько таких же людей.

— Начинаем. С нами Бог.

— С нами Бог, за нами Россия, господин капитан. Остановить движение?

— Руками — не надо. Посмотри, что в будке.

— Есть.

— Спокойно, стоим — смотрим, господа…

Двое зашли в будку смотрителя моста, мгновенно сломав хлипкий, ни на что не годный замок. Осмотрели оборудование… один перешел в подразделение боевых пловцов с машинного отделения крейсера «Слава», и для него разобраться в оборудовании было плевым делом.

— Это, похоже, светофор, тот, что наверху. А это — включает разводной механизм моста.

Напарник отсигналил руками, жестовой азбукой.

— Говорят — врубай. И то и другое.

— Понял…

Светофор внезапно переключился на красный, заставив водителей изумленно выругаться и вдарить по тормозам. Мост дрогнул, сработали противовесы — и центральный его пролет начал расходиться…

— Готово.

— Держим позицию.

— Сколько?

— Восемнадцать минут еще.

В отличие от горе-заговорщиков — боевые пловцы знали, что им делать, поминутно.

Эсминцы выстроились красивым кильватерным строем, набрав рискованный в таких обстоятельствах ход в две трети от максимального. На нос идущего головным «Новгорода» были поставлены впередсмотрящие, на баке, на вертолетной площадке было не протолкнуться от вооруженных людей. На эсминце было два с лишним экипажа.