Огонь с небес

Самолеты — с закаленными в боях частями Туркестанского военного округа — на Пулково так и не приземлились. Военные моряки заняли позиции на набережных Невы и прилегающих улицах, морские пехотинцы блокировали центр города. Армия безнадежно проиграла флоту в скорости развертывания, и теперь потребовалось бы кровопролитное сражение, чтобы выбить флот из города. Учитывая заслон ПВО флота, отличную выучку частей морской пехоты и позицию лейб-гвардейцев — задача невыполнимая…

К концу второго дня вооруженного мятежа даже самым отмороженным обитателям здания на Дворцовой стало понятно, что дело совсем дрянь.

Флот нарушил приказ, корабли стояли в Неве, морская пехота выставилась по всему городу. Выучкой она ничуть не уступала лейб-гвардейцам и, судя по настрою, вполне была готова и к уличным боям. Создался параллельный центр власти — в Кронштадте, где находилась Ее Высочество. Пытаться нанести удар по Кронштадту — значит, противопоставить себя флоту и обречь себя на кровавую бойню на петербургских улицах. Да и чем нанести удар… только с воздуха, у них нет ни высадочных средств, ни частей, способных высаживаться с моря. Морская пехота — целиком против них. Самолеты с десантом собьют еще в воздухе.

Введенные в город военные части с каждым часом становились все менее боеспособными. Обычные солдаты разговаривали с людьми, окружившими их боевую технику, читали газеты. Кто-то знакомился с барышнями, кто-то добыл уже спиртное, а кто-то — упаси Бог — и еще что похуже. Морские пехотинцы тоже ангелами не были… но в том-то все и дело, что время играло против них и в пользу существующего порядка вещей. Ее Высочеству не нужно было ничего делать, ей нужно было просто оставаться Ее Высочеством, известным всей Российской Империи, чьи права и преимущества оспаривают только либералы и всякие городские сумасшедшие, диссиденты-отсиденты. Инакомыслящие, во как! Заговорщикам нужно было реализовать свой единственный шанс, одним сильным толчком перевернуть лодку, чтобы все оказались в холодной воде — и все мирское, обыденное отступило перед желанием спастись, выжить. Этого не получилось — и теперь предстояло отвечать за содеянное. Все они умом понимали, что люди, простые люди, не поддержат их. Люди за то, чтобы все было, как обычно.

Примерно в одиннадцать часов по местному второго дня в штабе уже начал зреть другой заговор — заговор в заговоре…

Главным среди новых заговорщиков был граф Шубов, командир преображенцев. В отличие от всех остальных заговорщиков — он знал то, что не знают остальные, один из немногих имел выходы на самые верха. И знал, как исправить самую сложную, самую безнадежную ситуацию.

Людей, которых он начал обрабатывать еще вчера — а он первый понял, что ничего не выйдет, — он подобрал с умом. Все командуют чем-то реальным, но никто сильно не замазан. По крайней мере, ни у кого на руках нет крови.

— Господа… — сказал он, когда дверь закрылась, — все уже поняли, что дело проиграно, так?

Молчание.

— В таком случае, нам надо кардинально поменять игру. Сделать то, на что никто не осмелится. Если нас не поддержала армия, не поддержал флот — поддержит народ.

— Конкретнее, граф, конкретнее… — потребовал Латыпов, закуривая очередную…

Граф к этому готовился давно. Очень давно. Еще сто с лишним лет назад один умный человек сказал: дворянское сословие России разделится на дворянина с розгой и дворянина с бомбой. Так и вышло. Граф Шубов как раз и был дворянином с бомбой. Образованный, ни в чем не знавший нужды, блестящий кавалергард, один из лучших выпускников Академии Генерального штаба, на досуге почитывал Маркса, Ленина, Троцкого и мечтал осчастливить весь мир. А если и не весь мир — то хотя бы всю Россию.

А от разночинцев и студентов он отличался тем, что у него был расчетливый ум, отличное образование и командование одним из лучших полков Гвардии.

— …для того, чтобы победить, мы должны не пытаться выиграть игру, каковую выиграть невозможно, а сменить правила игры. В этом нам не помогут англичане, они уже давно обделались от страха, и все, что они могут, — это послать пару нот и обеспечить шумиху в СМИ. Британия нас предала, господа, если кто-то скажет мне, что наш британский друг пропал просто так, я рассмеюсь ему в лицо. Он пропал потому, что он дворянин и офицер, к тому же британский дворянин и офицер, хладнокровный, подлый и расчетливый.

— Но он… попытался предупредить нас.

— Нет, господа. Он всего лишь вспугнул нас. Заставил нас выступить преждевременно. Все расписано по минутам, я думаю, что парламентеры появятся еще до захода солнца, благо он сейчас долог. Кого-то простят, кому-то — болтаться на веревке в Шлиссельбургской крепости. Нет, господа, мы обречены, если нас не защитит народ. А чтоб народ встал на нашу сторону — мы должны дать то, что нужно народу. То, что ему на самом деле нужно — а не то, что ему подсовывает продажная Дума. И первое, что я предлагаю — объявить о кассировании [25] всех долгов перед банками.

25

Списание. Первым кассировать долги перед ростовщиками предлагал Катилина, за что был осужден к смерти. Обвинительная речь Цицерона в Сенате по этому поводу — один из величайших памятников словесности Рима.

Стало тихо.

— Это… б-б-безумие, — выговорил полковник Водолацких, один из активных участников заговора, который заикался после подрыва в Тегеране, — это… с-с-с-совершенно неприемлемо.

— Почему же? Это привлечет на нашу сторону большую часть городского населения. Вдумайтесь, долги перед банками в том или ином количестве есть у всех. Никто даже не подозревает, что их можно не платить, не отдавать часть своего жалованья банку. Но мы скажем — поддержите нас, и мы сделаем вот что. Технически возможность еще есть, Интернет не отрубили. Люди выйдут на улицы, и у нас окажется больше сторонников, чем мы можем получить, уговаривая и агитируя полки.

— Это безумие.

— Вооруженных сторонников, господа. Не забывайте, что у людей на руках много оружия, и многие из них ничем не хуже солдат [26] .

— Это гражданская война, — сказал Латыпов. — Вы ударяетесь в марксизм. В троцкизм.

— Да придите же в себя! — крикнул Шубов. — Мы все в шаге от петли, терять нам нечего! С нами нет сейчас смысла договариваться, как вы это не понимаете! За нами нет реальной силы, мы неудачники! Но если мы воззовем к народу! Кассирование долгов — раз! Право на самоопределение для Финляндии и Польши — два! Автономия для других национальных окраин — три! Неужели вы не понимаете, господа, стоит только нам это сказать — и бороться придется уже не с нами! Бороться придется — с половиной народа!

26

На самом деле, конечно, хуже. Бой — это не только стрельба. Но с другой стороны, сейчас большая часть лучших стрелков — гражданские.

— Это неприемлемо!

— Да что вы все заладили! Вы что — на их стороне!?

Латыпов впервые повернулся к Шубову.

— Что, простите?

— Что слышали!

— Нас сметут точно так же, как и монархию, — сказал еще один заговорщик. — Разъяренной толпой невозможно управлять.

— Но ее можно использовать как таран!

— Повторяю — еще раз — это неприемлемо!

— А почему же, — спросил Шубов, — вы вывели нас на площадь и ничего не добились? Зато подставили нас всех под петлю. Поскольку мы все свободные люди, я предлагаю проголосовать. Кто за то, чтобы записать воззвание к народу на предложенных мною условиях?

В этот момент в дверь раздался стук.

Граф Шубов, совершенно того не стесняясь, снял с предохранителя пистолет, и остальные — почти все — сделали то же самое.

— Откройте… — сказал граф, ни к кому конкретно не обращаясь.

Открыл Берарди. На пороге был аль-Араби. Без оружия.

— Вы чего тут… ладно, — он был красный как рак, без оружия, — кажется, парламентеров прислали…

Шубов щелкнул предохранителем снова — и в этот момент Латыпов, толкнувшись ногами, катнулся назад от стола и трижды выстрелил из пистолета, который держал под столешницей. Шубов упал вперед, лицом на стол, во все стороны полетели бумаги, и запахло кровью. Кто-то вскочил, кто-то даже упал со стула.