Охота на «кротов»

Он помолчал, как бы раздумывая, стоит ли продолжать. Но все же решился. «Это место представляло собой трясину иррациональности. Можно даже сказать — «безумия». Эти люди были слегка ненормальными. Да нет, не слегка. Совершенно ненормальный Джим был исковерканной, искаженной личностью. О, он мог выглядеть очаровательным и приятным, но в душе он был сукин сын. Плохой человек».

Продвигались и другие исследования, проводимые Каларисом. Крам часто сталкивался по работе с Джеком Филдхаузом, выпускником Йельского университета, ранее работавшим в Вене. Изучая дело Логинова, Филдхауз был потрясен тем, что обнаружил в досье Управления по этому нелегалу КГБ. Его отчет остается засекреченным в ведомственных хранилищах, но в нем содержится вывод, что Логинов — настоящий агент и был продан обратно в КГБ против своей воли [230] .

230

Как уже отмечалось, в других исследованиях, проведенных для Калариса, Вася Гмиркин пришел к выводу, что и Шадрин, и «Китти Хок» были подлинными агентами ЦРУ. Уильям Кэмп III находит, что отдел контрразведки совершил грубейшую ошибку в деле Лигрен, а Джон Харт заключает, что Носенко заслуживал доверия и Управление поступило с ним чудовищно.

Позднее, весной 1981 года, после того как директором ЦРУ стал Уильям Кейси, Филдхауз написал исследование по делу Носенко. И снова прозвучал вывод о том, что Носенко — перебежчик, заслуживающий доверия.

Каларис дал указание о проведении еще одного исследования в попытке рассеять туман, окружавший отдел контрразведки. Ранней весной 1975 года он обратился к Бронсону Твиди, отставному ветерану ЦРУ, британцу по рождению, два срока работавшему резидентом в Лондоне. Каларис имел в виду Голицына. Он обратился к Твиди, потому что ему нужен был надежный человек не из Управления [231] .

231

Твиди был, конечно, надежен. В бытность его начальником отдела Африки ему поручили изучить возможности убийства Патриса Лу-мумбы, первого премьер-министра Конго, причинявшего неудобства своей оппозицией лидерам этой страны, отсортированным ЦРУ. Д-р Сидней Готтлиб, биохимик ЦРУ, пользовавшийся уважением за опыт в таких делах, предложил ввести смертельно действующее вещество, вызывающее типичное для Африки заболевание, в зубную пасту Лумумбы. Лумумба не попробовал зубной пасты из Лэнгли, но в январе 1961 года был схвачен и убит силами Жозефа Мобуту. Хотя роль Твиди в заговоре против Лумумбы в ходе расследования в комиссии Черча стала достоянием гласности, что поставило его в затруднительное положение, в Управлении его тем не менее считали объективным и честным сотрудником. Сын известного американского банкира в Лондоне, он получил образование в Англии, а затем в Принстонском университете, который окончил в 1937 году. В ведомстве выпускников старейших университетов Новой Англии с сильными англофильскими настроениями Твиди являл собой почти безупречный образчик сотрудника высшего эшелона.

Каларис поручил Твиди изучить все дело Голицына; он хотел знать, насколько можно полагаться на все сказанное Голицыным. Твиди работал несколько месяцев и позднее в том же году представил Каларису первое исследование по Голицыну на 90 страницах. В докладе делался вывод о том, что Голицын — действительный перебежчик, заслуживающий доверия, но его ценность для ЦРУ значительно ниже, чем утверждали его сторонники. С подсказки отдела контрразведки распространилась идея о том, что так или иначе Г олицын разоблачил огромное число шпионов и агентов проникновения в союзнические разведывательные службы. Фактически, как явствовало из доклада, Г олицын дал информацию, которая привела к аресту Жоржа Пака, советского шпиона во Франции; он дал первую наводку на Уильяма Вассала, шпиона в адмиралтействе Великобритании; и он же дал несколько наводок в Финляндии. И это, делает заключение Твиди, практически все. Невзирая на выводы Твиди, в 1987 году ЦРУ наградило Голицына медалью за выдающиеся заслуги.

Каларис настоял, чтобы Твиди провел еще одно исследование. Новому шефу контрразведки досталась в наследство докучавшая проблема в виде доклада Петти, бо-бйн магнитофонных записей, каталожных карточек и забитых картотечных шкафов, в которых бывший сотрудник группы специальных расследований обвинял самого Энглтона в том, что он — советский «крот» в ЦРУ. Каларис едва ли мог исключить возможность, хотя и притянутую за уши, что его предшественник — предатель. И снова Твиди представил в письменной форме исследование, в котором обвинения в адрес Энглтона отметались как иллюзорные [232] .

232

По словам одного бывшего сотрудника ЦРУ, в Управлении какое-то время ходила шутка о том, что Энглтон считал, будто он сам мог быть «кротом», что у него раздвоение личности и он подозревает самого себя. Разумеется, это была только шутка.

Хотя теперь с Энглтона было снято обвинение в том, что он, основной «охотник на кротов», сам являлся главным «кротом», из своего изгнания он нанес ответный удар. В качестве инструмента борьбы им был избран писатель и журналист Эдвард Джей Эпштейн. В 1978 году Эпштейн опубликовал книгу под названием «Легенда»— Энглтон при этом выступал в роли Глубокой Глотки, — в которой впервые рассказал о войне между перебежчиками, о закулисных стычках между Голицыным и Носенко, об убежденности Энглтона в том, что Носенко солгал о Ли Харви Освальде, и о вере Эдгара Гувера в «Федору» [233] . Энглтон представлен в книге как герой, прославленный контрразведчик с «преждевременно поседевшими волосами и прекрасно вылепленным лицом», «невероятно терпеливый» рыбак, который «выуживал перебежчиков, как форель» [234] .

233

См. Epstein Е. J. Legend: The Secret World of Lee Harvey Oswald. — N. Y., 1978.

234

Ibid. — P. 26, 31.

В то время, когда появилась эта книга, в Вашингтоне широко распространилось мнение, что источником сведений Эпштейна был Энглтон, в своем более позднем произведении Эпштейн подтвердил это предположение [235] . Эпштейн признался, что начиная с 1977 года за десять лет он взял у Энглтона серию интервью. Во второй книге Энглтон цитируется прямо с восхищением.

У Энглтона имелись обширные связи в прессе, и ему удалось через Эпштейна и других поведать о своих горестях и своем уникальном видении мира. После своего падения он стал своеобразной знаменитостью, предметом нескончаемого восхищения журналистов, авторов научных книг, романистов и создателей фильмов.

235

Cm. Epstein IS. J. Deception: The Invisible War Between the KGB and the CIA. — N. Y., 1989.

Но изгнание совершенно выбило из колеи старого шефа контрразведки. Уязвленный свидетельскими показаниями Джона Харта в комитете по политическим убийствам палаты представителей о том, как вели дело Носенко (Харт назвал это «мерзостью»), Энглтон в 1978 году обратился к Стэнсфилду Тэрнеру, директору

ЦРУ, пытаясь получить доступ к собственным бывшим досье, чтобы подготовить опровержение. Заявив, что ему необходимо изучить досье по делу Носенко, чтобы подготовить свои собственные показания в комитете, Энглтон получил только два из них; но в качестве компромисса, который, должно быть, выглядел подслащенной пилюлей, ему в итоге разрешили приехать в штаб-квартиру ЦРУ, где он некогда обладал такой огромной властью, и прочитать еще кое-какие секретные документы. Пришлось надеть значок посетителя [236] .

236

Во время посещения Энглтоном штаб-квартиры ЦРУ 29 марта 1979 года бывшего шефа контрразведки сопровождал его адвокат Филип Чабот-младший. Это было последнее «Ураї» Энглтона, и Чабот отчетливо припомнил эту сцену. «Я сидел рядом, а он просматривал документы и досье. Он пробыл там более четырех часов». Вскоре после этого Энглтон завершил подготовку своих секретных свидетельских показаний комитету, сказал Чабот.

Не имея в своем распоряжении ни агентов, ни отдела контрразведки, Энглтон тем не менее наносил ответные удары различными путями, используя оперативное мастерство, которое он оттачивал на протяжении более трех десятилетий. В Вашингтоне поползли слухи, что Колби — «крот». Но так или иначе их никогда нельзя было прямо связать с Энглтоном. Бывший шеф контрразведки усвоил позицию «я здесь ни при чем», когда его спрашивали о кампании слухов в адрес человека, уволившего его со службы.

Сам Колби, когда его спросили, не Энглтон ли обвинил его в том, что он законспирированный агент, ответил: «Я никогда не слышал от него ничего подобного. Слышал, что некоторые его помощники говорили об этом [237] . До меня дошли слухи, что сотрудники его отдела говорили, будто я «крот» или наподобие того, что большего вреда Управлению Колби не смог бы нанести, даже если бы был «кротом».

Несколько лет спустя мне позвонил Джим.

— Как ты? — спросил я.

237

В интервью журналу «Нью-Йорк» в 1978 году писателю Эпштейну был задан вопрос о том, было ли известно Энглтону имя «крота» в ЦРУ. Его опубликованный ответ: «Энглтон отказывается говорить, но один из сотрудников его бывшего отдела сказал мне с кривой ухмылкой: «Вы могли бы выяснить, с кем Колби виделся в Риме в начале 50-х годов»». См. The War of the Moles: An Interview with Edward Jay Epstein by Susana Duncan//New York. — Feb. 27, 1978.— P. 28.

— Чувствую себя не очень хорошо.

— Что ты хочешь этим сказать?

— «Нью рипаблик» на этой неделе сообщила, будто я сказал, что ты советский «крот».

— Джим, как я понимаю, ты этого не говорил, но кто-то из твоих (бывших) помощников сделал это заявление.

— Правильно.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Он не ответил.

— Я напишу письмо в «Нью рипаблик», в котором сообщу, что, насколько я понимаю, ты никогда не говорил этого.

Я отправил письмо, и оно было опубликовано [238] . Я часто думал, в чем же состояла его проблема? Подозреваю, цто он, видимо, боялся привлечения к суду за клевету».

238

New Republic. — Febr. 21, 1981.— P. 7.

И каков же был ответ Колби на слухи о нем, циркулировавшие по столице? «Я сказал, что я не «крот», — ответил он. — Ничего подобного. Все это чепуха. Я сразу отмел все это».

В 1976 году Пол Гарблер, вернувшись из Швеции, потребовал провести официальное расследование туманных обвинений в свой адрес. Никто никогда не занимался бывшим руководителем московской резидентуры. Но по неофициальным каналам ему стало известно, что почти десятилетие он жил с тайным клеймом человека, подозревавшегося в том, что он — советский агент проникновения в ЦРУ. Именно этим подозрением объяснялась его ссылка на Тринидад на четыре года, когда его работа в отделе операций по Советскому Союзу должна была обеспечить успех его карьере.