Охота на «кротов»
Шрифт:
Он выглядел усталым, очки у него спадали с носа, и иногда он пытался смотреть поверх них. Он говорил тихим голосом. Очень долго рассказывал о Ясире Арафате, о том, как Арафат приехал в Москву и возложил венок к Мавзолею Ленина. Он показал мне фотографию сияющего Арафата у подножия Мавзолея. «Человек, стоявший рядом с Арафатом у Мавзолея Ленина, — сотрудник КГБ, который его ведет, — сказал Энглтон. — Петраков. Он возглавлял резидентуру КГБ в Карлсхорсте, когда Блейк был в Берлине».
«Никакой съемки, — заявил Энглтон Шорру. — Съемочной группе придется остаться снаружи». Он сказал: «Вы раскрыли мое прикрытие. Я отправил членов моей семьи в различные штаты, они разбросаны по различным местам — из-за этой истории. Все это причинило мне массу неприятностей. Если вы меня сфотографируете, мою жену убьют. Моя тридцатидвухлетняя жена уехала, а я вот здесь». И он продолжил свои сетования по поводу обрушившихся на него неприятностей. Затем вновь вернулся к разговору об Арафате.
Энглтон пытался выговориться, перескакивая
«Он говорил об уотергейтском скандале, — сказал Шорр. — Рассказал, что когда он разразился, Хелмс подвергся неотступным преследованиям. Он был превращен в козла отпущения для спасения президента Никсона. Энглтон был обеспокоен разрядкой напряженности: „Общественное мнение высказывается в пользу разрядки напряженности, все крутится вокруг разрядки, которая является лишь еще одним синонимом мирного сосуществования, которым пользовался Сталин. Меня глубоко беспокоит проводимая Никсоном и Киссинджером политика разрядки“».
«В течение 22 лет я занимался израильским направлением. Израиль был единственным разумным государством на Ближнем Востоке. Они хотели перевести меня с этого направления — это было неприемлемо. Колби планировал поездку в Израиль, а Киссинджер запретил ему посещать Восточный Иерусалим, потому что это явилось бы признанием израильского контроля над этой частью города, и Колби отменил это посещение». Энглтон был разъярен этим поступком.
Энглтон сказал, что «разрыв Югославией отношений с Советским Союзом — фальсификация, как и разрыв отношений между Китаем и СССР. Ничего подобного не было, все это — дезинформация со стороны КГБ, направленная на то, чтобы ввести нас в заблуждение. Эти отношения сохраняются под централизованным контролем». Именно тогда я решил, что он действительно не в своем уме. Я сказал: «Г-н Энглтон, вы действительно верите этому?» Он не ответил и продолжал говорить, будто меня там и не было, будто он вглядывался в собственную душу.
Затем Энглтон заявил, что уходит. Я сказал: «Г-н Энглтон, вы осознаете, что там — снаружи — находятся шестнадцать телекамер. Вы только что сказали мне, что если вас снимут, то ваша семья будет уничтожена». И все же он вышел из дома и, казалось, как загипнотизированный застыл перед камерами. Какое-то время он что-то говорил, потом сел в свой голубой «мерседес» и уехал».
К тому времени Колби завершил чистку в руководстве контрразведки. Однако это было лишь началом последствий, связанных с публикацией Херша. Для проверки выдвинутых обвинений президент Форд назначил комиссию из восьми членов во главе с вице-президентом Нельсоном Рокфеллером. В начале 1975 года началось тщательное расследование в сенате, которое возглавил сенатор Фрэнк Черч, демократ от штата Айдахо. В палате представителей подобное расследование проводилось под руководством члена палаты представителей Отиса Пайка, демократа от Лонг-Айленда [223] .
223
Комиссия Рокфеллера и два комитета в конгрессе сообщили о широко распространенных злоупотреблениях со стороны ЦРУ и других разведывательных органов, включая подготовку Центральным разведывательным управлением заговоров с целью убийства глав иностранных государств. В результате этих расследований конгресс принял запоздалое решение о создании постоянных комитетов по разведке в сенате и в палате представителей для осуществления надзора за деятельностью ЦРУ и других разведывательных органов. А на президента была возложена обязанность информировать конгресс о тайных операциях. Однако попытки принять более полное законодательство, регламентирующее задачи разведывательных ведомств и четко определяющее границы их деятельности, окончились неудачей. Несмотря на это, был создан миф о том, что расследования, проведенные комитетом Черча и другими комитетами и комиссиями, несколько «стреножили» деятельность разведывательных органов.
Джеймс Энглтон неохотно возник из неизвестности, чтобы предстать в сенате перед специальным комитетом по разведке, возглавляемым сенатором Черчем. Он впервые в жизни публично давал показания в качестве свидетеля. Под стрекот и жужжание теле- и кинокамер в ярко освещенном канделябрами зале для закрытых заседаний за столом для дачи свидетельских показаний был приведен к присяге высокий сутулый человек.
После небольшого препирательства вначале между Энглтоном и Черчем сенатор Ричард Швейкер, республиканец из Пенсильвании, приступил к допросу бывшего шефа контрразведки. На предыдущем, закрытом заседании, отметил сенатор, Энглтону был задан вопрос, почему ЦРУ не выполнило распоряжение президента об уничтожении смертельного токсина, вырабатываемого моллюсками, который использовался в качестве покрытия, наносимого в виде микроскопической пленки
на малоразмерные поражающие элементы, предназначенные для стрельбы из штатного оружия?Энглтон ответил: «Непостижимо, чтобы государственная секретная разведывательная служба была обязана исполнять все открытые распоряжения правительства». «Вы действительно так считаете? — спросил Швейкер.
«Ну, если все воспроизведено точно, то этого не следовало бы говорить», — ответил Энглтон.
Швейкеру этого было недостаточно. Считает ли Энглтон, что ЦРУ было обязано подчиняться президенту или нет?
Энглтон сказал, что его высказывание было дерзким и что он хотел бы взять свои слова назад.
К допросу подключился сенатор Черч.
— Вы не имели этого в виду, когда сказали это в первый раз? — спросил он.
— Я не знаю, как ответить на этот вопрос, — ответил Энглтон. — Я сказал, что я беру эти слова обратно.
— Но вы не желаете сказать, имели ли вы или не имели в виду именно это значение, когда вы говорили об этом?
— Я бы сказал, что все эти предположения не должны были бы служить поводом для догадок.
Сенатор Роберт Морган из Северной Каролины был обеспокоен ответами Энглтона. Он хотел знать, каким образом «можно установить такой контроль за действиями ЦРУ, который обеспечил бы соблюдение основных прав американских граждан в этой стране?.. Как мы должны поступать, если… разведывательные ведомства отказываются подчиняться директивам?.. Какими гарантиями должны мы располагать, чтобы быть уверенными, что разведывательное ведомство будет выполнять любые указания конгресса или президента?»
«Мне нечего добавить к этому, сэр», — сказал Джеймс Энглтон.
В дни, непосредственно предшествовавшие наступлению осени, рассказывал Майлер, «Джим находился в весьма унылом настроении. Что ждет контрразведку? Что случится с усилиями, направленными на то, чтобы оградить правительство от проникновения агентов? Много вечеров мы проводили за ужином в «Шанхае» на автостраде Ли хайуэй. Либо Джим отправлялся в ресторан «Нисуаз» в Джорджтауне» [224] . Там за обедом двое мужчин вели разговоры о туманном будущем контрразведки.
224
Ресторан «Нисуаз», где регулярно обедал Энглтон, был примечателен тем, что по вечерам официанты в нем передвигались на роликах.
«Он был очень озабочен тем, что нам не удалось обнаружить внедрившегося агента, — сказал Майлер. — Он спрашивал меня: «Где следовало искать? Что мы должны были делать? Что мы упустили? Что мы делали неправильно?»»
ГЛАВА 17
Последствия
Норвежский контрразведчик был удивлен. Он установил сотрудника КГБ в Осло и следовал за ним до места отдыха. Озадачила его женщина, с которой русский там встретился. Она была старше, чем можно было ожидать, вероятно, лет 65-ти, отнюдь не юная красотка, с которой сотрудник КГБ мог бы предпочесть встретиться в выходной.
Бывший агент контрразведки ФБР рассказал, что было потом. «Служба безопасности Норвегии установила ее личность и… о Боже, она работала в Москве. Она вписывалась в дело Голицына».
Конец 70-х годов, более десяти лет прошло с того времени, как Ингеборг Лигрен была арестована и допрошена «с пристрастием» (в итоге освобождена за недостаточностью доказательств) в результате идентификации ее Анатолием Голицыным как советской шпионки. Энглтон предупредил норвежцев о Лигрен и продолжал настаивать на ее виновности даже после ее освобождения.
Женщиной, с которой встретился русский, оказалась Гунвор Гальтунг Ховик, 65 лет, работавшая секретарем в норвежском посольстве в Москве в течение девяти лет до появления там Лигрен [225] .
В 1977 году Гунвор Ховик трудилась в отделе по торговым и политическим вопросам в министерстве иностранных дел Норвегии в Осло. Проверив свои отчеты, норвежская служба безопасности установила, что она работала в посольстве в Москве с 1947 по 1956 год.
«Голицын рассказал, — продолжал контрразведчик из ФБР, — что КГБ избрал норвежское посольство в Москве в качестве объекта проникновения. Решил, что женщина, оказавшаяся Ховик, одинока, и устроил так, что в опере с ней познакомился привлекательный сотрудник КГБ. Это сработало».
225
Советский перебежчик Олег Гордиевский, сотрудник КГБ, начавший работать на британскую разведку в 1974 году в Копенгагене, утверждал, что в середине 70-х годов он предупреждал МИ-6 о советском агенте в министерстве иностранных дел Норвегии. Но он не указал, мог ли он идентифицировать Ховик по имени; неизвестно также, передали ли англичане эту информацию Норвегии. См. Andrew Ch., Gordievsky О. KGB: The Inside Story. — N. Y., 1990.— P. 567. Бывший высокопоставленный сотрудник контрразведки ЦРУ сомневается в том, что сведения Гордиевского привели к обнаружению Ховик. «Чтобы обезопасить Гордиевского, англичане ни за что не передали бы эту информацию Норвегии, — сказал он. — Гордиевский был слишком ценен для них, чтобы рисковать им, передав эту маленькую пикантную новость».