Охота на охотника
Шрифт:
Лизавета кивнула.
Сложно.
И... тяжкое это дело, родиться наследником Империи. А почему бы, собственно говоря, и не попробовать? Именно с этой точки зрения... наследник.
Ответственность.
Детство, которого не было.
Нет, многие не поймут. У крестьянских детей вон тоже детства нет, потому как с рождения каждый работать должен. А аристократы и вовсе решат, что потерянные годы вполне себе годная плата за абсолютную власть...
Тогда сделать акцент на ответственности?
На ноше, которая ляжет на плечи?
Дух единства, только ненавязчиво, потому как с этим духом треклятый
Но попробовать можно.
– Ладно, - согласилась она, закрывая глаза, потому как сложно возражать человеку, который, мало что обнимает тебя средь бела дня, хорошо, что не на глазах у людей, так еще и целует.
Шею.
Щекотно, и...
...и хорошо.
Просто хорошо.
Чудесно даже.
– Только...
– она все же нашла в себе силы отстраниться и заглянуть в глаза Навойского.
– О Дарье. О ней я не знаю, что писать... если обо всех, то и о невесте наследника тоже. Но... понимаешь, уже ходят слухи, что она едва ли не безумна...
– Не безумна.
– Мне придется с ней говорить. И я не уверена, что услышанное мне понравится... одно дело знать, просто знать. Из отчетов. Из рассказов твоих, и совсем другое, когда кто-то рассказывает... да и...
– И, - Димитрий коснулся кончика ее носа.
– Это тебя смущает?
Смущает.
Злит.
Она до сих пор не простила. Поняла, вероятно, потому как обладала удивительной способностью понимать других людей, но вот прощение требует совсем иных душевных сил.
– Во-первых, писать о ней не обязательно. Официального объявления о помолвке не было...
– Но ведь они... кровь... смешали. По старому обряду.
– А кто знает?
– Димитрий не удержался и поцеловал этот самый любопытный нос.
– Ты и я? Император? Остальные пусть думают, что Дарья - временное увлечение. Так оно и безопасней.
– А во-вторых?
– Во-вторых, завтра она объявит о своем желании уехать в монастырь.
– Что?
– Это и вправду ее желание. Лешек отговаривал...
– Насовсем?
– Нет. Пока речь идет о полугоде... или годе. Ей нужно прийти в себя. От чужого воздействия избавиться непросто, даже если воздействие давнее, опосредованное, а порой и неосознанное. Она боится, Лиза, просто по-человечески боится.
– Чего?
– Того, что до сих пор не является собой. Что ее вообще не существует, как личности. Что Лешек сделал неверный выбор. И дело не в любви, а вновь же в том самом воздействии. Что таких совпадений не бывает. И что ей самой не нужен цесаревич, что это опять же не любовь, а...
Лизавета фыркнула.
Хмыкнула.
И отвернулась, скрывая взгляд.
– Я все равно не знаю, сумею ли...
– Никто не знает, - Димитрий отстранился.
– Но это не значит, что нельзя попробовать.
И наверное, он был прав.
Только...
...на сердце все равно было не так. Неправильно. Лизавета тронула кольцо, и прикосновение к нему вдруг успокоение.
– Скажи, - она с трудом сдержала вздох.
– А ты еще не передумал?
– Не дождешься.
– Тогда...
– она прикусила губу.
– Может... давай поженимся? Только тайно? Что?
...тихий смех был ей ответом.
...на берегу женщина в темном вдовьем платье кормила чаек. Она отламывала куски от мягкого багета, швыряя в воздух, и белая стая верещала, била крыльями, норовя подхватить все до крошки.
Пахло морем.
Йодом.
Песком, который потемнел от влаги. Впрочем, это обстоятельство не помешало мальчишке ковыряться в нем. Лет семи, он был одет с нарочитой простотой. Темные полотняные штаны пропитались влагой, на ботинки налип и песок, и водоросли, и вовсе что-то, совсем уж неразличимое. В руках мальчишка держал раковину.
– Мама, смотри, - он прижал ее к уху.
– Правда, шумит?
– Шумит, - согласилась она, осторожно тронув влажную поверхность. На мальчика она смотрела с сомнением, которое отражалось и в его глазах.
– Тебе... здесь нравится?
Тихий город.
Скучный.
Из тех, где все и всё обо всех знают, а когда случается хоть что-то, выходящее за пределы обычного существования, то запоминается оно надолго. Как тот день, когда фрау Марта застала своего мужа с двоюродной сестрицей и отнюдь не в родственной позе.
...или когда тот, вместо должного раскаяния, заявил, что к оной сестрице уходит, благо, негодяйка держала трактир и была вдовой...
...или...
...приезд этой вот вдовы-арсийки с сыном. Впрочем, в отличие от Марты, изгваздавшей двери трактира навозом, арсийка оказалась скучной. Сняла старый дом у вдовы Баух, наняла плотников и тех не местных, а после зажила сама по себе, что с точки зрения местных было совсем уж непорядочно.
Марта вон по слухам к ведьме пошла, чтобы пока еще законного супруга от разлучницы отвадила... а эта... гуляет чинно по городку. Порой заглядывает в тратторию, где всегда берет одно и то же. И пусть говорила она чисто, понятно, в отличие от племянника, который только начал постигать язык, но в этой правильности лишь ярче ощущалась ее инаковость.
Да и она чувствовала себя не слишком уверенно.
С другой стороны эта неуверенность сближала. И осторожно тронув светлые волосы мальчика, женщина поинтересовалась:
– Как тебе здесь? Нравится?
– Да... мама, - с легкой запинкой произнес он.
– А мы здесь надолго?
– Не знаю пока, но... ты же знаешь, нам не стоит задерживаться на одном месте.
Он кивнул и выражение лица стало не по-детски серьезным.
– Один раз я сумела тебя отыскать. Второй... не уверена, что тебя оставят в живых. Поэтому... что ты думаешь про Аслендские острова? Они достаточно уединенны, вместе с тем там, говорят, красиво, хотя и холодно.
– Холода я не боюсь.
– Хорошо, - она коснулась губами холодной щеки.
– Возможно, когда-нибудь потом... ты вернешься. Если захочешь.
Мальчишка пожал плечами.
Возвращаться?
Куда? И зачем? Напротив, здесь все было настолько другим, что он до сих пор поверить не мог собственному счастью. Мама его нашла.
В той семье, которую он всегда считал чужой. И не ошибался... нашла и забрала. Увезла. Сперва на горячий южный берег. Потом на другой, но тоже берег, и третий, и четвертый... берега сменяли друг друга, а он учился различать голоса моря.