Охота на охотника
Шрифт:
– Умерла?
Лист ластился к ладоням.
Трава была мокрой, но все еще зеленой. Из нее торчали сухие стебельки, которые покалывали пальцы. По дорожке полз муравей.
– Детей у вас не было, но... иногда надежней, чтобы...
– Человека не стало.
Детей не было.
Она об этом не думала раньше. А сейчас вдруг стало больно. Могли бы быть... сын, похожий на... или вот дочка. Дочке он бы обрадовался даже больше, но... не было.
Не было?
Что-то нехорошо кольнуло душу.
Не было ли? Или... если не было, то почему ей так неспокойно. Неправильно.
Только...
...осторожно.
Очень-очень осторожно, потому как Лизавета, пусть и помогла, но доверять ей не след. Остальным тем паче. Нельзя, чтобы они заподозрили...
– И что ты предлагаешь?
– Хелена позволила листу упасть на дорожку.
– Мне уехать? Куда?
– Не уверена, что это поможет, - Лизавета листья собирала в красно-желтый букет.
– А предлагаю... дать клятву. Людей, которые знают, что произошло, мало. О тебе... и того меньше.
Клятву?
Отчего бы и нет.
...и уехать... она попробует.
На воды.
Больным крайне полезно отдыхать на водах. А она аккурат нездорова. И мысль эта показалась вдруг донельзя удачной. Хелена живо вообразила себе морской берег, пусть осенний и стылый, но тем лучше. Отдыхающие разъедутся, курортный город утратит летний лоск, зато появится настоящее его лицо.
А море...
Море вздохнет с облегчением, избавившись от купальных кабинок и прехорошеньких, кукольных будто, лодчонок. Оно будет играть водорослями, выплевывать на берег тяжелые камни, среди которых нет-нет да и сыщется кусок янтаря.
Картина показалась до того привлекательной, что Хелена едва сдержала желание немедля вернуться в дом. Она сегодня же прикажет паковать чемоданы и...
...тот городок аккурат близ моря расположен.
– Ты будешь молчать. Я... тоже стану молчать, - Лизавета теперь смотрела без усмешки, и под взглядом ее делалось неловко.
– Тебе выправят документы на другое имя... скажем, вдовы.
Вдовы?
Почему бы и нет.
На стылом морском берегу вдовам самое место. И быть может, Хелена до того проникнется тишиною зимнего - а на зиму она тоже останется - моря, что прикупит небольшой дом.
Вдова.
Смешно.
И грустно.
А главное же слово на редкость подходящее.
Вдова.
Она повторила его про себя снова. И еще раз. И убедившись, что при повторении слово не утратило и толики своей неприметной прелести, согласилась. Вдова - это хорошо...
...но порой весьма и весьма удобно.
Эпилог
Эпилог.
От рыжих волос пахло типографскою краской, пятнышко которой осталось на щеке, и Димитрий не удержался, дотянулся, стер.
– И все равно, - Лизавета упрямо мотнула головой.
– Я не понимаю, что тебе не нравится? Вы хотите популярности, но при том совершенно не хотите открываться людям.
Димитрий развел руками.
Когда она злилась, то становилась будто бы выше ростом.
– Так ведь... вчера отчитались, что материалы поданы.
– Поданы, - неожиданно спокойно согласилась Лизавета.
– Материалы... ты их читал?
– Нет.
– А мне пришлось.
Она крутанула колечко на пальце, как делала всегда, нервничая. И стало быть, зря Димитрий поверил Войтеховскому с его уверениями, будто бы все сделано в лучшем виде.
– И как?
– осторожно поинтересовался Навойский, на всякий случай отступая к двери.
Норов у невесты был... неспокойным.
– Как?
– Лизавета нахмурилась.
– И вправду хочешь знать, как? А вот так... Его императорское Величество бдит.
– В смысле?
– Про смысл у своих спрашивай. Я тебе цитаты даю. Бдит о народном благе денно и нощно. Особенно, полагаю, нощно. Ночами оно вообще как-то бдеть сподручней. Особенно о народном благе...
– Лизанька!
– А еще Его императорское Величество челом высок.
– Гм...
– Голос его грозен и вызывает в душе человеческой верноподданическое трепетание...
Димитрий закрыл глаза.
Да. Определенно. Этот опус следовало прочесть до того, как он ушел к Лизавете.
– А у наследника многообещающий взор, пронзающий душу до самой печени. И я тебе клянусь, что так оно и было написано, мол, до самой печени. Там еще есть длань, которая простирается над миром. И прекраснодушное очарование императрицы. Они у тебя вообще в школе учились? Это же... я понимаю, что вам нужно представить Императора народу, что хотелось сделать это как-то... более-менее патриотично, но не до такой же степени! А это еще... как там было... что-то про приступ горячей народной любви. Это у лихорадки приступы бывают. И у холеры... в общем, уточни у Одовецкой.
Она махнула и опустилась на скамью.
– Как хочешь, но это я в печать не пущу... это бред! И если ваши газеты его печатают смиренно, то не значит, что и я буду!
– Не будь.
– И не хочу... у меня, между прочим, репутация только складывается... два нумера всего вышло...
...и каждый дался немалой кровью.
А уж цензура и вовсе едва ль не открыто обвиняла Навойского в преступном попустительстве, но...
...к газете приглядывались.
Читали.
И сколь Димитрий знал, второй выпуск пришлось допечатывать.
– Ты попросил освободить полосу. Я выкинула материал, а взамен...
– она махнула рукой.
– Извини.
– Не извиню.
– Извинишь, или я тетушке нажалуюсь.
– Это нечестно!
– Зато действенно...
– Димитрий взял невесту за руку. Пальчики дрогнули.
– Может, сама возьмешься? Помнится, со Стрежницким у тебя весьма душевно вышло... неизвестные герои Смуты...
Лизавета фыркнула и порозовела. Правда, сказала смущенно весьма:
– Он на меня до сих пор волком глядит, хотя я и фамилии не упоминала...