Охота на Пушкина
Шрифт:
Лопатин и Пушкин следили за их спором, затаив дыхание. Постепенно жар препирательств начал спадать, Севастьяныч, видимо, уступал, и спорившие наконец договорились.
Севастьяныч опять уселся за руль свой машины, подал ее задом к кусту орешника, открыл вверх заднюю дверцу машины и достал кусок лежащего в багажнике брезента. Они с Пистоном расстелили брезент рядом с трупом, потом подхватили покойника под коленки и подмышки и переложили на брезент. Севастьяныч умелым движением стянул углы брезента узлом, подельщики подхватили получившийся куль, мелко семеня, поднесли
Лопатин и Сашка переглянулись и вздохнули, наконец, с облегчением.
«Нива» на хорошей скорости катила по шоссе по направлению к городу.
Пистон, сидевший на переднем пассажирском сиденьи, с самодовольным видом вертел головой по сторонам.
Севастьяныч, он же Платов – а роль могильщика, как легко догадаться, исполнял именно он, – не отрывая глаз от дороги, сдернул с головы грязную ушанку, не глядя бросил ее куда-то назад и расстегнул ватник.
Он покачал головой.
– Ну, ты... даешь! – сказал он. – А если бы они не перешли на другую сторону озера? Или бы вообще решили вызвать милицию?
– Если бы да кабы! – передразнил его Пистон. – Ты не в Чикаго! Какой русский бизнесмен захочет вызвать милицию? Не смеши народ!
– Ну что, блин, скоро? – вдруг раздался сзади злой голос. Платов вздрогнул.
Пистон подождал еще немного. Потом сказал:
– Все. Можешь вылезать.
Платов услышал сзади звуки возни, коробки и мешки зашевелились, из-под них показались сначала руки, потом плечи и, наконец, голова покойника с кровавым месивом вместо левого глаза.
– Пистон, а ты погрязнее ничего не мог на меня навалить? – зло спросил покойник. – Всю рожу какой-то мукой запорошило!...
– Что было, то и навалили... – отозвался Пистон.
– И такое приходится терпеть за какой-то жалкий косарь!
Пистон ничего не ответил.
Голова с синюшным лицом принялась озираться по сторонам, пытаясь сориентироваться, далеко ли до города.
– И вообще! Сволочи вы! Я сорок минут на холодной земле провалялся. Ждал, пока вы по телефону наговоритесь.
– Меньше нельзя было. Вышло бы ненатурально... – заметил Пистон.
– Ну и замерз же я! – сказало лицо. – Бляха-муха! Что у тебя такая машина холодная! – обратился он к Платову. – Да еще изваляли всего! Выпить ничего нет?
Платов пожал плечами – откуда? – но Пистон нисколько не удивился. Он полез куда-то во внутренний карман и вынул плоскую фляжку. Во фляжке оказался коньяк.
Покойник с удовлетворением принял фляжку, запрокинул голову и не опускал ее до тех пор, пока туда не вылилось все содержимое до последней капли.
– Во! Так уже лучше! – сказал он.
Пистон неодобрительно покосился через плечо.
– Ты бы, Боря, глаз-то отлепил. Скоро в город въедем. Менты остановят – проблем не оберешься.
Боря презрительно скривился, показывая свое отношение в ментам, но все же подцепил ногтем где-то у
себя возле уха и, как кусок глазуньи, отклеил от глаза гуттаперчевую заплатку с кровавой раной. Под заплаткой оказался обычный левый глаз. Такой же злой, как и правый. В зеркальце заднего вида на Платова глянуло небритое худое лицо с выражением голодной решимости.Лицо показалось Платову знакомым. Кажется, он видел его по телевизору где-то в эпизодах. А может быть, и нет.
Боря опять принялся озираться по сторонам, выглядывая в окна. За окнами уже начались городские окраины.
– А что у нас с бабосами? – спросил он.
Пистон небрежно достал из кармана пачку, аккуратно перетянутую резиночкой, отсчитал положенное и протянул через плечо назад.
– Ага, – удовлетворенно сказал Боря. Он, не глядя, сунул деньги в карман рубашки. – А дополнительные когда будем делить?
– Дополнительные к вам отношения не имеют.
– А жаль! А ты, Пистончик, выходит, поболее нашего заработаешь?
– А что ты сравниваешь? Ты в кустах повалялся полчаса. А я два месяца этого Пушкина обрабатывал. Одной только водки сколько пришлось выпить! Прикинь!
– Ладно, я не в претензии. Только мало ты, Пистон, с них слупил. Гадом буду, мало. Такие перцы сладкие. Они бы вдвое легко отстегнули. Кроме шуток!
Пистон ничего не ответил.
– Тебе куда? – спросил он у Бори.
– Высадите меня у кабака какого-нибудь подороже. Пистон досадливо крякнул.
– Ты ж уже выпил... – сказал он.
– Кто?! Я?! Разве это выпивка? – Боря с недоумением глянул на пустую фляжку в руке и отбросил ее в угол. – И потом, я не за выпивкой. Мне туда, где публика пошикарнее. И девочки... Нужно снять стресс...
– Э, зря я тебе деньги отдал, – сказал Пистон. – Ты до дома ни копейки не довезешь. Надо было Женьке половину... Чтобы хоть дочке что-то перепало...
– Ничего... Обойдутся. Я на той неделе им деньги давал.
– Ребенок же... Жалко...
Боря пожал плечами. Пусть привыкают. Их дело бабье...
– У тебя ж к вечеру ничего не останется. Все деньги спустишь...
– Это не деньги... – презрительно сказал Боря. – Деньги – это хотя бы пятьдесят кусков. А это – так... Помог приятелю по старой дружбе...
Пистон промолчал.
– И вообще, – уверенно сказал Боря. – С деньгами нужно легко расставаться. Начнешь маромойничать, крохи копить – тысяча здесь, пятьсот там – и пропадешь совсем.
Пистон не стал спорить. В этих словах была доля правды. Кроме того, у каждого должен быть свой подход к деньгам.
– А здорово ты это... Труп изображал, – проговорил Платов. – Я в какой-то момент подумал, что ты, вправду, помер. Что застрелил тебя этот Лопатин с испугу...
Боря махнул рукой – пустяки! Хотя в ответ на похвалу в его глазах на мгновение что-то потеплело.
– Это его фишка, – рассмеялся Пистон. – Лучший покойник Российской Федерации. Стольких переиграл!... Боря дыхание останавливает на три минуты. Почти мировой рекорд! Даже сердце может остановить.
Боря опять махнул рукой. Пустяки. Как говорится, джентльмен в поисках десятки.