Охота на Пушкина
Шрифт:
– А как вы это... Чтобы кровь текла... А потом вроде как остановилась?
– Ребята бутафоры выручили. С киностудии. Заливаешь в баллон томатный сок. А на дно мякоти. Короче, технология. У них еще не то есть.
Только когда «Нива», рыча, взобралась по мокрому откосу и скрылась из глаз, сидевшие в укрытии Лопатин и Сашка, наконец, позволили себе расслабиться.
Сашка полез куда-то во внутренний карман, достал из специального кармашка сигару и закурил. Лопатин довольствовался леденцом из жестяной коробочки.
– Ну,
Лопатин кивнул. Охота получилась с приключениями. Хорошо еще, что закончилась благополучно.
В лесу прокричала незнакомая птица.
Пушкин искоса взглянул на зятя. Так, будто только что разглядел в нем что-то новое. Как будто только сейчас заметил, что за привычной смешной внешностью скрывается совсем другой Лопатин – в нужный момент решительный и хладнокровный.
Они помолчали. Один – сосредоточенно раскуривая сигару, другой – посасывая лечебный леденец.
Потом Пушкин, кашлянув, сказал:
– Ты это... Про деньги не беспокойся. Как только в город приедем, до офиса доберемся, я тебе все сполна... верну... Маринка ничего не узнает.
Лопатин кивнул. Он, собственно, и не сомневался.
– И вообще... – Пушкин, глядя куда-то вдаль, затянулся. – Я, Лопата, твой должник... По жизни... Если бы ты его не завалил... – Сашка помотал головой. – Не знаю, что бы сейчас было. Наверное, это меня увозили бы на кладбище...
Лопатин смущенно махнул рукой. И слабо улыбнулся:
– Это я так... С испугу... И вообще, на моем месте каждый бы...
Сашка коротко на него посмотрел – на самом ли деле Лопатин не понимает, что для него сделал, – и опять покачал головой.
– И потом, ты прости, если я когда... – Сашка понурил голову. – Шутки там всякие и прочее... Это я не со зла. А так... Из вредности натуры.
Он умолк, не находя подходящие для важного момента слова.
– Ладно, Саша! Бог тебе судья, – сказал Лопатин и отвернулся, чтобы Сашка по лицу не мог заметить, как он растроган. – Что вспоминать... Как говорится, кто старое помянет, тому... сам знаешь...
Лопатин умолк, почувствовав в горле спазм от нахлынувших чувств.
– Мне ведь, Саша, ничего не нужно... – добавил он. – Ты же знаешь. Ни власти, ни славы. Я ведь все для жены, для Маринки... Да для детишек...
– Я понимаю... Понимаю... – сказал Сашка, тоже чувствуя, как его глаза заволакивает влага.
Они некоторое время молчали.
Потом Пушкин затянулся, пыхнул дымом в небо и толкнул зятя локтем в бок.
– И как ты умудрился в него попасть? Ты же всегда стрелять боялся!
Лопатин смущенно пожал плечами. Он и сам не понимал, как все получилось.
Оба с облегчением рассмеялись.
– Ведь, если задуматься, – заметил Сашка, – мы с тобой самые близкие в этом мире люди. Ближе никого нет. К тому же родственники. Ты и Маринка... я вижу, как она тебя любит. А за Маринку я, знаешь, как! Я за Маринку – любого к ногтю!
Пушкин со значением посмотрел на зятя:
– И батя перед смертью – помнишь... Сказал, чтобы мы друг дружку держались. Чтобы всегда вместе. Короче, можешь на меня рассчитывать.
Пушкин
замолчал. Потому что слова иногда не нужны. Два лишних слова, сказанные между двумя мужиками, иногда могут не помочь делу, а испортить его.Лопатин кивнул. Он, собственно, всегда так и думал. И никогда в этом и не сомневался. Потом махнул рукой. Ладно, все! Забыли... Оба почувствовали облегчение оттого, что важный разговор остался позади.
Сашка повеселел. Он рассмеялся и снова толкнул Лопатина локтем в бок.
– Нет, в самом деле! Как это ты умудрился? Прямо в глаз! Ты ж в лося с пяти шагов никогда попасть не мог!
Лопатин смущенно развел руками.
– Так то, Саша, в лося. А лось мне ничего плохого не сделал. А тут убийца! На моих глазах в шурина стреляет! Тут каждый бы попал, – с хитроватой улыбкой и в то же время скромно сказал он.
Сашка с удовольствием рассмеялся, влажными глазами глядя на зятя. А он ничего, этот Лопатин! Как говорится, золотое сердце. Разве можно такого не любить?
Он обхватил зятя за плечи и крепко прижал к себе.
Лопатин повернул к нему широкое доброе лицо и доверчиво улыбнулся. Думая о том, что для крупной компании, какой является их холдинг, восемь с половиной тысяч долларов – это совсем немного. Это вполне разумная плата за то, чтобы между двумя ее директорами установились наконец доверительные отношения.
«Нива» между тем въехала в город и покатила в сторону центра.
– О! «Колибри»! – воскликнул Боря. – Тормози, командир! Приехали!
Платов остановился возле светящегося огнями подъезда большого ресторана. Бородатый двухметровый швейцар в шинели с пелериной стоял у дверей. Боря попрощался и вышел. Швейцар поздоровался с Борей за руку.
Боря вышел, а Платов с Пистоном поехали дальше.
Пистон со значением посмотрел на Платова, достал из внутреннего кармана заветную пачку, перетянутую резиночкой, отсчитал из пачки десять бумажек и небрежно бросил их на торпедо автомобиля.
– Держи! – шикарно сказал он Платову. – Твоя доля.
Платов принял деньги и спрятал поглубже в карман.
Потом ревниво покосился на оставшиеся в пачке купюры. После расчетов с ним и с Борей пачка почти не похудела.
– Не фальшак? – ворчливо поинтересовался он, имея в виду свою долю.
Пистон посмотрел на него свысока и только хмыкнул. Платов понял, что солидные люди в такие игры не играют.
А Пистон развалился на своем месте рядом с ним. Кислый вид Платова не мог испортить ему хорошего настроения.
– Эх! Прав Боря! Мало мы с них содрали! – сказал он. И принялся самодовольно разглагольствовать: – И вообще! Они нам оба благодарны должны быть. Что у этого Пушкина за жизнь? Скука! Утром шофер отвез в офис. Вечером привез из офиса. Ну, к морю съездил с семейством. Ну, в ресторан сходил. А тут столько впечатлений! Чуть не замочили! В засаде сидел! Труп в двух шагах видел. Впечатлений на всю жизнь! Он о сегодняшнем дне детям будет рассказывать. И внукам. Гадом буду, за такое развлечение он никаких денег жалеть не должен!