Охота на рэкетиров
Шрифт:
— Он услышал крики… — хрипло сказала Мила.
— И спас тебе жизнь? — продолжил за нее Протасов.
— Да… мимоходом… Я подозреваю, он принял меня за одну из шлюх Бонифацкого, которой просто не повезло…
Протасов взъерошил пятерней свой короткий ежик на голове. Других типов стрижек Протасов не признавал. Голова была полностью мокрой и на ощупь напоминала щетку для одежды.
— М-да, — только и сказал Протасов.
— Вы с Володей в машине никого больше не заметили?
— Разве что на сиденьях пластом лежали, — покачал головой Протасов. — Или в багажнике прятались.
Вскоре
— Вы чего мокнете? — Волына проскользнул мимо Милы и Валерия, заняв свое место на заднем сидении «пятерки». — Дядька пообещал, что комар носа не подточит. Только в область въедет — тут ему и абзац, — прокричал Вовчик в окно.
Мила последовала примеру Волыны. Последним за руль вернулся Протасов.
— Ну, зема, — подстегнул Вовчик Валерия, — заводи шарманку, да поехали. Время деньги. По-любому.
Волына нервно хохотнул. Протасов резко обернулся, одарив армейского друга долгим, изучающим взглядом, словно намеревался разглядеть на простоватом лице Вовчика что-то принципиально новое. Возможно, нечто такое на нем и появилось. Протасов спрашивал себя, что именно, но точного ответа дать не мог. Таким Вовчик ему совсем не нравился.
— Ну, зема, ну!..
— Да не нукай, блин! — рыкнул Валера.
«Пятерка» отвалила от крыльца почтового отделения, и вскоре они вновь очутились на трассе. Залив исчез из виду. Дорога снова пошла вверх. Справа и слева потянулись дачные участки.
— Севастопольские? — на ходу поинтересовался Протасов.
— Киевские, зема, — с издевкой отозвался Волына.
Протасов лишь молча нахмурился.
В небе безраздельно хозяйничали тучи. Облачность стала низкой, и казалось — стоит лишь протянуть руку, и она исчезнет в грязно-сером ковре, похожем на зеркальное отражение последних мартовских сугробов. Над дорогой висела плотная водяная завеса, порожденная дождем и непрерывным потоком транспорта, поднимающим с асфальта целые столбы брызг.
— Ты б окно прикрыл, зема.
Протасов то ли притворился глухим, то ли действительно не расслышал. Вовчик позади перекочевал за спину Милы Кларчук. Трасса достигла гребня отлогой горы, перевалила через него и хлынула в широкую долину вместе с потоками воды.
— Скоро горам крышка, — Волына чиркнул спичкой. До Протасова и Милы Сергеевны донесся отвратительный смрад отечественного табака. Мила забавно, по-кошачьи, чихнула.
— Боже мой, Володя, что вы курите?
— «Космос», — важно отозвался Волына.
— С бумажным фильтром?
— Ага, ядерные сигареты. По-любому.
— Ты б не курил в машине, — голосом каменного идола посоветовал Протасов.
В ответ Волына выпустил густую струю сизого дыма, отдававшего вонью горелой бумаги и тлеющими шнурками от ботинок.
— Кошмар какой-то…
— Ты б… — начал Протасов совсем уж грозно, но Волына не дал ему договорить.
— За дорогой следи, зема! А то мы чего-то так ползем, что вскорости вообще станем. Что, как про дядю Гришу услыхал, так решил, что и торопиться некуда?!
В голосе Волыны сквозило возбуждение славно уколовшегося наркомана. Протасов заскрипел зубами и опустил свое
окно до упора.— Перестроечные сигареты, — разглагольствовал позади Волына. — С тех времен, когда ни черта в магазинах не было. При Горбачеве. Дядя Гриша мне целый ящик этого «Космоса» достал. По своим каналам. Два года скурить не могу. А выкинуть — жалко.
— Ты б уже самосад курил…
— Та… — отмахнулся Вовчик, — с козьими ножками возиться… газеты переводить.
— Один мой знакомый пару лет назад в Америку ездил. К сестре… — включилась в разговор Мила Сергеевна. Без энтузиазма, просто, чтоб беседу поддержать. — У него сестра еще в 86-м на ПМЖ выехала. С первой перестроечной волной. Устроилась неплохо. В те времена наши эмигранты им в диковинку были, жертвы империи зла и все в том же духе. Не разобрались еще американцы…
— Ненавижу эмигрантов, — мрачно сказал Протасов. — Предатели Родины, блин…
— Ну и дальше чего? — заинтересовался Волына, выпуская в потолок очередное облако отравы.
— Мой знакомый получил от сестры вызов, оформил визу… В общем, как только вышел из аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке, решил закурить. В штатах сигареты дорогие, так что он с собой прихватил несколько блоков «Ватры». Еще той, что в Союзе была. По двадцать пять копеек, по-моему.
— С топориками на пачке? — уточнил Волына. — Хуже «Примы», хотя и дороже. Горькие. Ходишь, куришь и табаком харкаешься. То сырые, как водоросли, пока одну сигарету выкуришь, — коробок спичек уходит. То наполовину высыпанные. Пачку открываешь, а весь табак на дне валяется.
— Ну вот, — продолжила Мила, подождав, чтобы Вовчик закончил. — Закурил в дверях аэропорта. После третьей затяжки полицейские надели на него наручники.
— За что, блин?!
— Они такого чуда отродясь не встречали. А по запаху предположили, что он косяк с марихуаной курит.
— Из бурьяна их и делали, — тут же подтвердил Волына.
— Разобрались со знакомым твоим?
— Да, — сказала Мила Сергеевна, — на второй день выпустили.
Вовчик заржал. Протасов вымученно улыбнулся.
Они очутились в долине. Горы прятались в облаках, где-то позади. Трассу прерывала кольцевая развязка. Сразу за кольцом поднималась вертикальная известняковая стена, древняя, как само Мироздание.
— Налево Соколовка, — оживился Волына. Мы с брательником в прошлом году на рыбалку туда ездили. Водки набрали… — Вовчик потер ладони. — Обрывы там — оступишься, — костей не соберешь. А клев — одуренный. Вода под камнями плещется, бычки на голый крючок кидаются… По-любому.
Протасов молча свернул направо.
— Раньше там запретная зона была, — продолжал Волына, мало заботясь о том, слушают его или нет. — Вышки, пулеметы, все дела. Баки какие-то до сих пор в землю вкопаны. Здоровенные, по-любому. Прямо в море трубы торчат. Чего вояки через них сливали, — бес его знает.
— Родину, — хмуро буркнул Валера.
— Чего говоришь, зема? — не расслышал Вовчик.
— Ничего, блин.
Протасов завершил рискованный обгон, оставив позади сразу четыре автопоезда. Встречный грузовик, яростно мигая фарами, в водяном вихре пролетел мимо.