Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

В таком же духе она заканчивает «это несовершенное, но полное неподдельной искренности письмо… написанное рукою той, что просит Вашу Милость принять его в знак признательности от Вашей смиренной и покорной слуги, Анны Болейн»¹⁹.

Уолси был не из тех, кого можно было легко провести льстивыми речами, однако он понимал, что ему необходимо завоевать ее расположение. 12 февраля он отправляет двух новых агентов для встречи с папой Климентом. Один из них – его секретарь Стивен Гардинер, второй – Эдвард Фокс. Они были знакомы еще со времен учебы в Кембридже, и с самого начала договорились о том, что Гардинер возглавит миссию, а Фокс будет следовать его указаниям, «как того требует наше давнее знакомство и прочная дружба»²⁰. Они должны были как можно скорее отправиться в Орвието, взяв с собой Джона Барлоу в качестве курьера²¹.

В подробной инструкции, написанной на шестидесяти четырех страницах убористым почерком, Уолси наставлял Гардинера и Фокса: им предстояло получить безусловное разрешение на брак Генриха и вытребовать особые полномочия для Уолси и второго кардинала-легата или только одного легата, дабы окончательно решить дело о разводе. Если Климент выскажет опасения по поводу ответных действий со стороны Карла, они должны сказать ему, что Генрих готов рискнуть войском и казной для защиты Святого престола.

Представляя дело папе, Гардинер и Фокс должны были сделать особый упор на запрет, описанный в Левит, из чего следовало, что Генрих стремился аннулировать свой брак «не из-за пустого увлечения и незаконной любви» к другой женщине, но из-за угрызений совести. Он желал жениться на Анне, поскольку эта женщина обладала…

…признанными добродетелями, о чем свидетельствовали ее безгрешная жизнь и неопровержимая девственность, а также такими качествами, как чистота, целомудрие, воздержанность, скромность, кроткий нрав, мудрость и, наконец, ее благородное происхождение и наличие королевских кровей в ее родословной, образование, привившее ей похвальные качества и манеры, очевидная способность к деторождению; кроме того, она обладала многочисленными положительными свойствами характера, на которые следовало обратить внимание и по достоинству оценить²².

Предполагалось, что Гардинер и Фокс по пути в Дувр заедут в Хивер, чтобы коротко встретиться с Анной, которая ради приличия покинула двор за день до возвращения Гамбары из Италии. Генрих в письме к ней, написанном на английском, объясняет цель их визита: «Моя дорогая, этот визит нужен лишь для того, чтобы снабдить гонца и его товарища всеми возможными сведениями, которые способствовали бы благополучному разрешению нашего дела, как это было задумано нами»²³.

Через несколько дней Генрих написал ей снова, досадуя («находясь в недоумении», по его собственному выражению) на то, что его страдания в разлуке с ней стали поводом для сплетен в Лондоне. Он жалуется на то, что в Лондоне лучше знают о том, «что происходит со мной, чем любой, кто находится рядом, чему я немало удивляюсь». Он подозревает, что «всему виной отсутствие должной осторожности и конфиденциальности». «Пока мне больше нечего Вам сказать,– заканчивает он письмо,– но я надеюсь, что в скором времени наши встречи будут зависеть не от легкомысленности других людей, а от нашего собственного желания». Позже он сетует на то, что его личная жизнь обсуждается в каждой пивной²⁴.

На этот раз письмо Анне привез ее брат Джордж. На его осторожность можно было положиться. Со временем Генрих начал поручать ему передавать Анне на словах то, что хотел сообщить ей. «Об этом Вам расскажет от моего имени Ваш брат,– писал он,– которому, я надеюсь, Вы доверяете, поскольку в письме это вышло бы слишком длинно»²⁵.

Тем временем отношение к Анне становилось все более неоднозначным. Ее брат Джордж и супруг сестры Уильям Кэри были на ее стороне, так же как и сэр Томас Чейни, недавно ставший частью ближнего окружения Генриха на основании изданных Уолси Элтемских ордонансов. Анна знала, что может рассчитывать только на этих троих, в остальных она не была уверена. Сэр Джон Рассел, тоже недавно допущенный в ближний круг короля, был человеком Уолси. Энтони Браун, ставший к тому времени ярым франкофобом, не скрывал своей неприязни к Анне²⁶. Когда наступило время сделать выбор, он остался верным сторонником Екатерины и ее дочери. Так же поступил и Николас Кэрью, вновь занявший место при дворе. Впрочем, пока их отношение открыто не проявлялось. Люди такого склада умели ловко притворяться. Они, как Генри Норрис, быстро завоевывавший авторитет в глазах Генриха, старались до поры до времени ни с кем не ссориться²⁷.

Как только Гамбара, покончив с делами, отправился назад, в Италию, Генрих и Анна воссоединились в Виндзорском замке, где Анна заняла комнаты, находившиеся под покоями Генриха. По инициативе Уолси двое его верных камергеров Ричард Пейдж и Томас Хинидж теперь всегда находились при дворе. Оба отныне имели доступ во внутренние покои короля, причем Хинидж занял положение наравне с Норрисом и получил указание шпионить за Анной.

В первом донесении, датированном 3 марта, Хинидж пишет о том, что Анна намеренно начала изводить его колкостями и насмешками. Например, как-то мать Анны заказала «кусок тунца» с личной кухни короля, однако рыбу так и не доставили. Анна пожаловалась на это Генриху. Когда в тот же вечер Хинидж в положенное время принес Анне ужин, она язвительным тоном предложила ему присоединиться, отметив, что неплохо было бы сейчас, во время Великого поста, отведать карпа или креветок из личных прудов Уолси. Заканчивая свой «наспех нацарапанный отчет», Хинидж просит кардинала великодушно простить его, но он не привык, чтобы с ним обращались как с игрушкой, «ибо это не что иное как чванство и женский каприз»,– добавляет он, не скрывая своего презрения²⁸.

Однако более всего говорит о личности Анны ее постоянное стремление оказывать покровительство своим друзьям и сторонникам. Как отмечает Кавендиш, «при дворе все без исключения обсуждали то, как она, пользуясь благосклонностью короля, ловко добивалась любых привилегий для своих друзей». Она хорошо усвоила уроки Луизы Савойской и понимала, что покровительство – это нечто большее, чем раздача почестей и наград, это демонстрация власти и влияния²⁹.

О самых первых проявлениях этой склонности Анны свидетельствует второй отчет Хиниджа, составленный для Уолси,– неожиданная архивная находка, выставленная на аукционе Sotheby’s в 2022 году³⁰. В донесении от 15 марта Хинидж сообщает, что Чейни обратился с просьбой о пожаловании ему из королевской казны 400 фунтов наличными, которые он желал бы получить в течение недели или десяти дней, в качестве альтернативы он был готов взять в аренду на 60 лет участок соляных болот в Кенте или Сассексе – тогда это был прибыльный бизнес, в котором он уже имел свою долю³¹. Анна поддержала его просьбу и пыталась оказать давление на Уолси, который был против. В свою очередь Уолси, не желая портить с ней отношения, отправил Хиниджу подарок для нее, «за который она сердечно благодарит Вашу Милость и выражает сожаление о том, что не знала, прежде чем подать прошение Вашей Милости… о характере этого дела». В качестве благодарности Анна послала ему ответный знак внимания, однако за этим подарком последовала новая просьба о назначении ее протеже на вакантную должность аббата в Питерборо. Поскольку у Уолси был свой кандидат на эту должность, избранию которого он всячески содействовал, затея Анны провалилась, однако, несмотря на эту неудачу, ее желание властвовать только усилилось³².

Через некоторое время, когда между Чейни и Расселом возник конфликт по поводу прав на опекунство над двумя падчерицами [69] Рассела, Анна сочла своим долгом вмешаться. Обычно права на опекунство доставались тому, кто предлагал за них наиболее высокую цену. Поскольку опекун получал во владение долю земель подопечного и право устраивать его брак, эта практика приносила сказочные доходы и была очень выгодна. Чейни стремился получить право опеки хотя бы над одной из девушек, Рассел же настаивал на том, чтобы права опеки над обеими дочерями достались его жене, особенно над младшей, которая «была для нее [матери] единственным утешением и радостью»³³.

69

 Согласно феодальному закону, в случае смерти отца семейства, которому принадлежала некая собственность, его наследники, не достигшие совершеннолетия, переходили под опеку короля. С этой проблемой и столкнулась Энн Рассел после смерти своего первого супруга.– Примеч. авторов.

Когда прошение Чейни было отклонено, Хинидж под диктовку Анны составил для Уолси письмо следующего содержания:

Госпожа Анна благодарит Вашу Милость за то, что Вы соблаговолили написать ей, и говорит, что она премного Вам обязана; неустанно вознося молитвы за Вас, она поручила мне написать от ее имени Вашей Милости и смиренно попросить о том, чтобы Вы проявили такую же доброту и великодушие в отношении сэра Томаса Чейни. Она сокрушается о том, что могла доставить неудовольствие Вашей Милости, а также говорит, что сэр Томас Чейни всем сердцем сожалеет о том, что вызвал неудовольствие Вашей Милости, причем сожаление, терзающее его, сильнее чувства, которое бы мучило его, лишись он всего своего имущества³⁴.

Тяжба тянулась больше года. Анна не желала бросать это дело. Когда Уолси решил, что ему удалось взять ситуацию под контроль, и он на время удалил Чейни от двора, Анна вернула его. В конце концов кардинал уступил: он встретил достойного противника. Старшая падчерица Рассела перешла под опеку Чейни, а младшая была выдана замуж за неотразимого лорда Уильяма Говарда, старшего сводного брата дяди Анны, герцога Норфолка. Рассел и его жена, родная мать девушек, не получили ничего³⁵.

Любители позлословить твердили, что страсть Генриха быстро пройдет, если они с Анной будут проводить больше времени вместе, однако это пророчество не сбылось. Теперь, когда их отношения перестали быть тайной, он не пытался скрывать свои чувства. Каждый день он слушал мессу в личной молельне, а по воскресеньям и большим праздникам, таким как Рождество, Пасха, Троица, и в остальные сорок пять праздничных дней он присутствовал на службах в королевской часовне в Хэмптон-корт вместе с придворными. Обычно он сидел отдельно от всех в королевской ложе под названием «Молельня Святого Дня» на возвышении напротив алтаря. Нередко во время службы король подписывал документы и писал письма. Возможно, именно там во время службы он оставил Анне послание в ее роскошно иллюстрированном часослове, который она купила в Брюгге или Генте, а впоследствии подарила Бесс Холланд³⁶. Желая выразить те чувства, что терзали его душу, он написал Анне по-французски: «Если память о моей любви в Ваших молитвах будет так же сильна, как мое преклонение перед Вами, я не буду забыт, ибо я, Генрих R [70] , Ваш навеки». Было что-то кощунственное в том, что он оставил это послание под миниатюрой «Муж скорбей», на которой был изображен коленопреклоненный Христос в терновом венце перед гробом, истекающий кровью от ран³⁷. Анна ответила ему двустишием на английском: «Являйте день за днем мне свою верность, / Взамен получите мою любовь и нежность». Она многозначительно поместила это послание под миниатюрой «Благовещение»: архангел Гавриил объявляет Деве Марии о том, что у нее родится сын³⁸.

70

 В подписи Генрих часто добавлял к имени латинскую букву R или Rex, что означает «король».

21 марта Гардинер и Фокс, промокшие насквозь, забрызганные грязью и без какой-либо другой одежды, кроме той, которая на них была, наконец прибыли в Орвието³⁹. Добившись аудиенции папы, они свели все переговоры к одному вопросу: согласится ли Климент дать легатам полномочия вынести окончательное решение по делу Генриха без права обжалования. В подтверждение своих доводов они передали папе рукопись, которую они между собой называли «Королевской книгой». Первые черновики этой книги и поныне хранятся в архивах. Разные почерки, которыми она написана, подтверждают, что ее главными авторами были Фокс и Гардинер. Им помогали новый духовник короля и капеллан Джон Стоксли и итальянский монах-францисканец Николо де Бурго (принимавший участие лишь в заключительном этапе редактирования текста)⁴⁰.