Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

Спустя почти месяц уговоров и препирательств папа наконец согласился скрепить печатью новый документ, разрешавший Генриху жениться на Анне. Специальным постановлением он также уполномочил Уолси и Лоренцо Кампеджи совместно разобраться в деле Генриха и вынести окончательное решение. Если они признают брак Генриха и Екатерины недействительным, супругам следует разойтись, при этом каждый вправе вступать в новый брак⁴¹.

Фокс покинул Орвието немедленно, однако в Кале его ожидало досадное недоразумение: ему пришлось четыре дня ждать нужный корабль. 2 мая он сошел на берег в Сануидже на побережье Кента и прибыл в Гринвич в 5 часов вечера следующего дня. Генрих тотчас отправил его в покои Анны, временно перенесенные в целях безопасности из-за вспышки оспы ближе к галерее вокруг ристалища. Он хотел, чтобы она первой услышала новости.

Анна выслушала Фокса с большим вниманием. Как сообщил Фокс Гардинеру, который вернулся чуть позже, «она, кажется, приняла известия близко к сердцу, с радостью и успокоением… и пообещала значительное вознаграждение за хорошее исполнение обязанностей». Затем в комнату вошел Генрих, а Анна удалилась. Король принялся внимательно изучать документы, а Фокс тем временем уверял его, что они подали прошение о получении бумаг, точно следуя его наставлениям. По его словам, Климент «сохранил все как есть, не изменив ни единого предложения или слова».

Хотя в целом все так и было, они не учли того, что один из кардиналов, внимательно изучая документ в папской канцелярии, все-таки внес небольшую поправку, прежде чем поставить печать: он слегка изменил формулировку, назвав этот случай беспрецедентным. Климент уверял, что это слово ничего не значит и что он лишь хотел таким образом угодить Генриху, подчеркнув «безграничность его власти». Однако, как и следовало ожидать, при внимательном прочтении стало ясно, что эта якобы несущественная деталь меняла суть документа: теперь появлялась возможность обжаловать вердикт.

Генрих снова позвал Анну и «заставил [Фокса] повторить все сказанное при ней». Она «долго и подробно» расспрашивала его обо всем, что касалось юридической стороны дела. Ее особенно интересовало, как отмечает Фокс, «какую уступчивость и расположение проявил Его Святейшество», то есть каково было личное отношение папы к этому делу. Генрих же был больше обеспокоен неоднозначностью толкования, ибо было не до конца ясно, сохраняется ли за Екатериной право на обжалование приговора. Он сказал, что передаст этот вопрос на рассмотрение Уолси. Аудиенция закончилась тем, что Фокса отправили на встречу с Уолси, который в это время находился в Дарем-хаусе – городской резиденции епископа Даремского. Этот дворец с садами, выходившими на Темзу, считался самым большим объектом недвижимости на улице Стрэнд. Он стал собственностью Уолси в 1523 году, когда ремонтные работы в Йорк-плейс приняли такой размах, что на время место стало непригодным для жилья⁴².

Фокс застал Уолси в постели. К середине следующего дня кардинал лично прочитал все бумаги и нашел их содержание удовлетворительным. Чтобы еще раз все проверить, он приказал Фоксу зачитать текст вслух в присутствии отца Анны и доктора Джона Белла, архидьякона Глостера, опытного юриста-каноника. Два дня спустя кардинал по-прежнему оставался при своем мнении, пока к концу недели доктор Уолман и другие эксперты не выдвинули ряд возражений. Они пришли к мнению, что формулировка документа требует вынесения трех самостоятельных, но связанных друг с другом суждений по различным аспектам дела, что создавало некую двусмысленность, которой могли воспользоваться адвокаты Екатерины⁴³.

В результате Гардинеру снова пришлось отправиться в Орвието и там начать все сначала. Было решено, что пересмотренный и окончательный вариант документа привезет Кампеджи, но наступил июнь, а от Кампеджи не было никаких вестей. Разгневанный Генрих велел Фоксу передать Гардинеру, что «если [Кампеджи] так и не появится, вы никогда не вернетесь в Англию». Однако Гардинер, как ни старался, не мог сообщить ни о чем, кроме «мнимых трудностей и умышленных задержек»⁴⁴.

Внезапно все эти проблемы отступили на задний план, ибо возникла новая угроза: смертельная вирусная эпидемия, получившая название «потливая горячка», охватила Лондон и юго-восток страны. Первые вспышки этой болезни отмечались в 1495, 1507 и 1518 годах, ее симптомами были боль в мышцах, сильные головные и желудочные боли, сопровождавшиеся рвотой, одышка, очень высокая температура и сильнейшая потливость. До сегодняшнего дня врачи и историки медицины не могут однозначно определить природу этого заболевания, последняя вспышка которого была зафиксирована в 1551 году.

Болезнь распространялась со скоростью лесного пожара, вынуждая состоятельных граждан покидать городские дома и бежать с домашней прислугой в сельскую местность. Суды и конторы спешно сворачивали свою деятельность, и только нотариусы процветали, наживаясь на завещаниях. Когда заболела одна из горничных Анны, Генрих поспешил укрыться в Уолтемском аббатстве в графстве Эссекс, взяв с собой ее брата. Сама же Анна отправилась к родителям в Хивер. Узнав, что Джордж тоже заболел, Генрих, испытывая «крайнюю обеспокоенность», снова поспешил переехать, на этот раз в Хартфордшир, поскольку считал, что смерть – не для него⁴⁵.

Вскоре болезнь добралась и до Анны.

14. Потливая горячка

С возвращением Анны в Хивер и бегством Генриха в Уолтемское аббатство начинается новая волна любовной переписки между ними. Хотя в письмах нет дат, мы можем довольно точно установить хронологию распространения эпидемии. Брайан Тьюк, недавно пополнивший элитный штат личных секретарей Генриха и назначенный на должность королевского почтмейстера, сообщает Катберту Тансталлу, что болезнь пришла в Лондон в пятницу 5 июня 1528 года – в этот день он поспешил укрыться от нее в приходе Степни. Его страхи были ненапрасными: многие жители умирали в первые четыре часа после инфицирования, а выживали лишь те, кому удавалось продержаться в течение первых суток. Горничная Анны заболела 16 июня, а уже через неделю умерло более сотни жителей Лондона. К этому времени болезнь свирепствовала в пригородах и дошла до Суррея. Вскоре, ко всеобщему ужасу, она добралась до Кента¹.

Проверенного эффективного средства от болезни не было. Агнес Тилни, вдовствующая герцогиня Норфолк, приходившаяся Анне сводной бабушкой, уверяла Уолси, что «патока и царская вода» [71] дают желаемый эффект, при этом «следует воздерживаться от еды и питья в первые шестнадцать часов» и использовать смесь из «уксуса, полыни, розовой воды и крошек ржаного хлеба», которую заворачивали в льняную ткань и «вдыхали носом». Подобные домашние лекарства были сущим проклятием для практикующих врачей того времени. Когда леди Лайл [72] прописала «порошок» для лорда Эдмунда, третьего сына Тилни, очевидно страдавшего от камней в почках, он потом жаловался ей в письме: «От Вашего порошка я писаю так часто, что не рискну выходить из дома»².

71

 Известно, что патока широко применялось для лечения чумы и других болезней. Царская вода (лат. aqua imperialis) представляла собой некую смесь из 26 ингредиентов, которую использовали в фармакологии того времени.

72

 Часто придворные дамы вроде леди Лайл отвечали за приготовление и назначение лекарств своим домочадцам и друзьям, когда те не обращались к врачу.

Вскоре было признано, что лучшая профилактическая мера – в течение недели держаться подальше от тех, кто недавно переболел. Тьюк оказался первым, кто, рассказывая об эпидемии, систематически выступал в защиту социального дистанцирования. «Инфекции… следует всерьез опасаться и избегать любых контактов, чего не может быть, если люди собираются большими компаниями в зараженных местах и там, где заражен воздух». Врач Джон Кайус, много писавший об этом заболевании, тоже признавал необходимость этой меры и советовал пить поссет – горячий напиток из молока, уксуса и трав, стимулирующий потоотделение³.

Кроме брата Анны в Уолтемское аббатство вместе с Генрихом уехала Екатерина, Брайан Тьюк, Томас Хинидж, Генри Норрис, Уильям Кэри и небольшой штат личной прислуги. Страх Генриха заболеть был хорошо известен. Каждый раз собираясь в Кале, он настаивал на том, чтобы город предварительно проверили на наличие инфекционных заболеваний⁴. Он выработал собственный режим изоляции и неукоснительно его соблюдал: каждый раз, когда кто-то из его окружения заболевал, король немедленно перебирался в другое место. При нем неизменно находился штат из четырех докторов и трех аптекарей, а сам он всегда охотно раздавал медицинские советы. Проявляя беспокойство о здоровье Уолси, находившегося недалеко от Лондона, он настоятельно рекомендовал ему «держаться подальше от мест, где воздух может быть заражен, стараться поменьше есть на ужин и ограничивать себя в вине», а также «раз в неделю для профилактики принимать пилюли Расиса» [73] . На тот случай, если кардинал все-таки заболеет, Генрих рекомендовал ему «постараться умеренно потеть, не допуская проникновения инфекции в легкие и почки. Если же потеть не удается, надо попросить доктора приготовить поссет»⁵.

73

 Пилюли Расиса – одно из излюбленных лекарств Генриха наряду с таблетками на основе ревеня, маслом ромашки и «лакричными палочками»; пилюли изготавливались из смеси алоэ сокотринского, шафрана и мирры, их следовало принимать вместе с сиропом из меда и настоя дымянки лекарственной.– Примеч. авторов.