Охота на вампиров

И мне по сердцу будет та страна,

И там я буду тлеть в земле холодной, — Моя душа! Ты в выборе вольна:

На родину направь полет свободный…

Их судьбы схожи. Сей бедствующий лорд также не мог найти пристанища на земле, как и мой несчастный товарищ. Но он хоть вернулся, вернулся во славе и чинах, однако без прежней веселости, печальный и одинокий.

Встреча и последующая дружба с поэтом оказали на него огромное влияние. Уж тридцать лет минуло со дня его кончины, а Карл Антонович говорит о Байроне, как будто тот миг назад вышел за дверь.

Его восхищают дипломатический ум лорда, командирский талант и боевые качества. Однажды, незадолго до смерти, они с Байроном попадали к туркам в плен. В результате переговоров их отпустили, а лорд к тому же добивался у греков освобождения двадцати восьми турецких пленных мужчин, женщин и детей. Более того, одну девчушку он хотел взять на воспитание, поскольку у нее убили всех братьев и лишь ее пощадили из особой милости или по малолетству — ей было тогда пять-шесть лет.

Может, этот случай послужил поводом самому Карлу Антоновичу оказать покровительство другой юной особе и тоже иной веры, кажется, католической. Я имею в виду даму сердца нашего Миши. Ее имя, Марианна, живо переиначили на наше русское — Нюра.

Однако, милая Мария Евграфовна, как бы ни звучало странно, но я не шибко разделяю восторги своего приятеля. Естественно, в годы пылкой юности мы восхищались опальным лордом, заучивали его поэмы наизусть и сами жаждали дальних стран, разбитой любви, одиночества и печали среди пальм и кокосов. Будто нам нельзя было найти того же уединения в соснах и березках? Куда там… В повседневных заботах нам не виделась никакая романтика, да и в родной природе — никакой экзотики. Байрон пришелся тогда как нельзя кстати.

Но теперь, минуя годы, когда не за горами седьмой десяток, стоит ли мечтать и скорбеть? Видимо, под влиянием писем Карла Антоновича я взялся перечитывать кумира своей молодости и уразумел одно — моя кровь не пылает, а мозг не затуманивается по прочтении. Я остаюсь холоден.

«Встревожен мертвых сон, — могу ли спать?»

Могу, любезная графиня… Я могу… Наш сибирский здоровый климат к тому приятственно располагает.

Сам когда-то будучи в гуще мятежа, нынче хочу жить в согласии с обществом. Хотя наше русское согласие никак не схоже со смирением. Наша покорность — затаенный бунт.

На ум приходит Лермонтов:

Нет; я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник — Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

Однако убеждать Карла Антоновича в своих взглядах не собираюсь. Его право быть таким, каким он желает быть. Одно меня заботит, его здоровье. Мишель пишет, что он слаб, что сырой петербургский воздух оказывает на него дурное воздействие.

Не взыщи, более писать не успеваю. На масленицу собираюсь в город и пущусь во все тяжкие, если любовь к уединению не одолеет.

Поклевские тебе кланяются, а тебя прошу поклониться от меня Ивану Дмитриевичу и княгине Дарье Николаевне.

Прощай, моя родная. С неизменным чувством остаюсь вспоминать тебя.

Батюшков.

Глава 8

Раздался звонок телефона.

Что же это вы, Алексей Юрьевич, не звоните, не пишете, денег не просите?

— А зачем? Живу в благоденствии и довольствии, как в Швеции. Осталось только с жизнью счеты свести.

— Это еще что?!

— А разве вы не знаете, Василий Владимирович, что Швеция, самая благополучная и стабильная страна в мире, находится в первой десятке стран по суицидам?

— Слава Богу, мы не в богатой Швеции, а в нашей бедной России. Потому вы живы и здоровы, — генерал, как тонкий психолог, сразу подхватил тон собеседника. — Я имею в виду, не требуется ли помощь в солдатах, офицерах или какой еще национальной гвардии?

— Против кого, Василий Владимирович? Враг пока не обнаружен. Да и оперативная группа еще не укомплектована.

— Но все идет по плану?

— По какому плану, господин генерал?

— Господи, — горько вздохнул Василий Владимирович, — как мне с вами, Ал, легко и свободно. Честь имею, — в трубке раздались гудки.

— Кажется, он обиделся.

— Кто? — спросил Алексей.

— Генерал.

— Негоже генералов обижать, — покачал кудрявой головой Федор. — Они еще могут пригодиться.

Что тут возразишь?

Охотники сидели на конфискованной вилле в просторном и светлом кабинете. Светлым он был не за счет больших окон, а из-за громадной люстры, висевшей в центре комнаты. Электричество переливалось в хрустале так ярко, что невозможно было определить количество лампочек. Впрочем, на потолок и не смотрели. Все устремили взгляды на стол, где лежали бумаги, принесенные Алексеем. Задание он выполнил оперативно.

Ал с Федором внимательно его слушали, и только Малыш дремал у порога, вытянувшись во весь свой гигантский рост на персидском ковре. Его, как ни странно, не тянуло в лес, на мороз. Зверь оценил прелесть роскоши и чувствовал себя комфортно.

Собеседники Ала поглядывали на него, но уже без опаски. Они начинали привыкать к мысли, что это не просто хищник, а их товарищ по работе.

Ал еще раньше объяснил Федору, когда встретился в городе, соблюдая все правила конспирации, и повез его сюда. Мол приехал не один, с приятелем, который вампиров сразу учует.

— Он что, уже с ними встречался?

— Ни разу, и даже понятия о них не имеет.

— Как же тогда он определит?

— А они все нечисть сразу чувствуют.

— Кто?

— Животные. У них Шерсть дыбом и ай-лю-ли…

— Какой интересный приятель. И кто же он?

— Волк. Зовут Малыш. Вот он, встречает нас.

Будников оробел.

— Так он же без намордника!

— Да? А где ты видел волков в намордниках? Это же не овчарка.

Однако знакомство прошло вполне мирно. Милиционер встал по стойке «смирно» и полностью представился:

— Капитан Будников, Федор Зинаидович. Прошу любить и жаловать.

Малыш оценил юмор капитана, улыбнулся (Ал его улыбку знает, а у Федьки, небось, мороз по коже), вильнул хвостом и первый прошел в дом. Алексей уже был на месте. Ал представил их друг другу и с удивлением узнал, что Алексей тоже капитан. Он так и сказал: «Алексей Берег, капитан», — Ал поверил, не полезет же к нему в документы. Как и к Будникову.

Итак, все сидели за столом — два капитана и Ал, сугубо штатский человек.